Белая сирень

Наташа и Соня бегут по коридору, чуть не сбив с ног полового с подносом. Тревожная музыка «Музыкального момента» продолжается. Сестры сворачивают за угол и вбегают в комнату Рахманинова.

У кровати, на которой, разметавшись, в беспамятстве лежит Рахманинов, стоят Александр Ильич Зилоти и доктор. Мы не слышим, о чем они разговаривают, ибо тревожная музыка заглушает все. Сестры смотрят на доктора, на Зилоти. Зилоти отрицательно качает головой, опускает глаза.

По коридору Зилоти, санитар и половой несут завернутого в тулуп Рахманинова. Сзади следуют Наталья и Соня с нехитрыми пожитками Сергея.

Сестры усаживаются в пролетку по обе стороны Рахманинова. Голова Сергея безвольно лежит на груди. Зилоти сидит напротив. Пролетка трогается.

Варвара Аркадьевна, Александр Александрович дают указания слугам, которые втаскивают больного Рахманинова на второй этаж. «Музыкальный момент» затихает.

На постели — Рахманинов. Он лежит навзничь, глаза закрыты, лицо бледно выделяется, освещенное лампой. У постели — столик с лекарствами, ночник. В кресле сидит Соня. На коленях у нее книга, взгляд прикован к Рахманинову. Затемнение.

Наташа входит в комнату с бородатым человеком в пенсне — это новый врач. Соня уступает ему кресло. Он берет большую худую руку Рахманинова, слушает пульс. Раздвигает веки Рахманинова, открывая будто неживой глаз. Затемнение.

У постели — Наталья. Соня заходит в комнату. Сестры обмениваются взглядами. Соня опускается на колени перед кроватью, всматривается в лицо Рахманинова. Затемнение.

Марина сидит у постели, вяжет. Рахманинов вдруг протягивает горячую руку к Марине. Марина непонимающе смотрит, потом берет в обе руки протянутую руку, кладет ее на постель. На его лице появляется подобие улыбки. Рука Сергея сжимает руку Марины. Затемнение.

Марина дремлет у постели больного. Вязанье выпало из ее рук. Рахманинов шевелится, открывает глаза. Окружающий мир фокусируется в его сознании. Он видит кресло, задремавшую Марину, на стенах вперемежку фотографии…

…Фотографии юных Сони и Наташи, молодого длинноволосого Рахманинова, детский рисунок цветными карандашами, фотографии, а вот он почти мальчик в окружении молодых Верочки и Татуши и сестер Сатиных, почти девочек.

Он опускает на пол худые ноги, садится на кровать. Цепляясь за спинку кровати, он встает.

Марина (шепчет). Сергей Васильевич, вам нельзя!

Глаза Рахманинова блестят живым блеском, и он заговорщицки прикладывает палец к губам. Марина завороженно смотрит, как он встает, в длинной, ниже колен, спальной рубахе, шатаясь, идет к окну. Доносится далекий удар колокола. Рахманинов подходит к окну и дергает раму — раз, второй, третий. Напрягается изо всех своих слабых сил. Сыплется Сухая замазка, рама распахивается. Звон колокола становится явственнее. Рахманинов толкает вторую раму, и в комнату вливается голубое утро, солнечный свет. Подставив счастливое лицо весеннему ветру, Рахманинов садится за пианино в углу и, собрав последние силы, начинает прямо с середины только что слышанную нами тревожную и в то же время восторженную музыку ми-минорной картины.

Из столовой, где обедает семья, вскочили и выбежали в переднюю Наталья и Соня. На мгновение оцепенев, они кидаются вверх по лестнице.

Сестры распахивают дверь, боясь поверить своим глазам. Музыка обрушивается на них вместе с льющимся сквозь окна благовестом колоколов. Рахманинов смотрит на них из-за пианино со слабой улыбкой. Ему трудно продолжать играть, но он крепится изо всех сил. Посреди комнаты стоит растерянная Марина. Наталья прижала руки к груди.

Наталья. Живой…

Соня обнимает сестру за плечи.

Соня (сквозь слезы). Живой…

Музыка достигает своего апогея.

Мы переносимся опять в летний день. Рахманинов заканчивает пьесу. Все аплодируют. Только Соня и Наталья, обнявшись, стоят у дерева, объединенные единым чувством и единым воспоминанием.

Соня. Наташа…

Наталья. Да, да, я все помню.

Лантинг. Федор Иванович, а теперь вы!

Шаляпин (оглядывая присутствующих). Один петь не буду… Марина, иди сюда!

Марина, с маленькой Танечкой на руках, которая стояла рядом с Иваном, ничуть не удивлена.

Марина (кокетливо). А чего петь-то, Федор Иванович?

Шаляпин. Да как всегда, те же самые частушки, аль забыла?

Марина (укоризненно). Да те-то уж больно вольные…

Все смотрят на Ирину.

Ирина. Я их и так знаю, а Танька маленькая, не поймет!..

Все смеются. Фрейлейн в ужасе хватает Ирину и тащит прочь.

Фрейлейн. Вас фюр ейн унгецогенес Кинд!

Рахманинов начинает веселый, задорный проигрыш для частушек. Марина отдает закуксившуюся Таню Феоне и, приплясывая, наступает на Шаляпина.

Марина.

Отбивая дробь, отступает назад.

Шаляпин (наступая на Марину).

Отходит назад, наступление ведет Марина.

Марина.

Шаляпин.

Подхватывает Марину и начинает кружить. Рахманинов упоенно барабанит по клавишам, заливаясь счастливым детским смехом.

Со странной улыбкой смотрит она на пляшущую раскрасневшуюся Марину, на счастливого Рахманинова, который порой отрывает руки от клавишей, чтобы ухватить себя за виски — жест высшего упоения.

Он стоит в сторонке среди слуг и неотрывно смотрит на Марину. Каждое ее движение: то, как она поводит плечом, изгибает шею, притопывает ногой, каждый взгляд, брошенный на Шаляпина и Рахманинова, отзывается болью и гневом на его бледном обострившемся лице. Не выдержав, он поворачивается и уходит. Он идет прочь со двора, сворачивает с дорожки и вламывается в кустарниковую чащу. Словно слепой лось, прет напролом сквозь кусты.