Люди грозных лет

Глава двадцать четвертая

Во время последнего отступления Андрея Лесовых большим осколком на излете ударило по ноге, и он на все время марша устроился на повозке хозяйственного взвода. Первые полсуток он беспробудно спал, и словоохотливый ездовой даже обиделся, считая агитатора полка нелюдимым и мрачным человеком. Отоспавшись, Лесовых поразил ездового своей неугомонной веселостью. Он то вполголоса пел всякие песни, то сажал к себе на повозку кого-нибудь из солдат и целыми часами говорил про войну, про деревню, про городскую жизнь.

На третий день марша, когда остановились на привал в молодой рощице, Лесовых вырезал крепкую дубовую палку, и с тех пор начались мытарства ездового. Стоило только въехать в какое-нибудь мало-мальски приличное село, Лесовых у первого встречного спрашивал, где сельсовет, и приказывал ехать туда. В сельсоветах просиживал он по часу, иногда по два и больше. Полк за это время уходил на несколько километров. Скрепя сердце ездовой вынужден был нахлестывать лошадей. И в общей колонне ехали не как люди, зная свое постоянное место, а метались то в голову колонны, то в хвост, часто останавливались, стояли и опять гнали. Только одно успокаивало ездового: его повозка и пара вороных были теперь известны всему полку. К старшему политруку без конца приходили солдаты, сержанты, офицеры, и он, лежа на боку, диктовал им последние сводки Совинформбюро. В конце концов за неделю пути ездовой так привык к Лесовых, что когда закончили марш и Лесовых, подъехав к сельсовету, приказал ездовому отправляться в роту, тот, помолчав немного, с достоинством сказал:

— Товарищ старший политрук, ежели вам придется ехать куда, вы мою повозку вытребовайте. Я ведь не то что другие, я и лошадей поддерживаю и колеса не скрипят…

— Спасибо. Если нужно будет, обязательно с вами, — серьезно ответил Лесовых и, прихрамывая, пошел в сельсовет.

Увидев его, Слепнев, дружески улыбаясь, неторопливо встал приговаривая:

— Прошу, прошу заходить. Давненько военные у нас не бывали.

Выслушав просьбу Лесовых разрешить ему позвонить в район и узнать последнюю сводку Совинформбюро, Слепнев вынул из кармана четыре исписанных листка и подал их Лесовых.

— Сводка у нас всегда самая последняя, — сказал он, приглашая Лесовых присесть.

Переписывая сводку, Лесовых и Слепнев разговорились. Слепнев жадно расспрашивал о событиях на фронтах, а Лесовых с неменьшим волнением интересовался колхозными делами. Перебивая друг друга бесконечными вопросами, они говорили, как близкие друзья, которые давно не встречались и боятся, что и эта встреча будет слишком короткой. Через час они уже называли друг друга по имени, а еще через час Слепнев пригласил Лесовых поехать к нему пообедать. Как и при разговоре, перебивая друг друга, они запрягли слепневского меринка в тележку и поехали, в оживленной беседе не замечая даже, что меринок тащится еле-еле и беспрерывно хватает все, что растет вблизи дороги. Оторвались они от разговора только при въезде в деревню, когда Лесовых увидел писаря из штаба полка, передал ему сводки Совинформбюро и приказал размножить и разослать в подразделения.

Лесовых все нравилось в Слепневе. Особенно понравился ему маленький, прижатый огромной соломенной крышей двухоконный домик Слепнева с крошечной, чистой и уютной комнаткой внутри, половину которой занимала зевластая русская печь, разрисованная незамысловатыми голубыми и розовыми цветами.

— Что ж, в честь встречи выпьем, конечно, — налив две миски щей и поставив тарелку соленых огурцов, предложил Сергей.

— Конечно, — согласился Лесовых.

И водка с привкусом гари, и уже закисшие прошлогодние огурцы, и постные, из одной капусты щи, и черный, с примесью картошки хлеб — все казалось Лесовых особенно вкусным.

— Слушай, Сергей, — взглянув на узенькую, аккуратно застланную железную кровать, спросил Лесовых, — а почему ты не женишься? Что бобылем живешь?

Если бы этот вопрос задал кто-нибудь другой, Сергей вспыхнул бы, замкнулся, постарался как-нибудь отшутиться, Лесовых же он ответил прямо, не скрывая от него своих мыслей:

— Жениться должен здоровый человек, а не калека.

— Глупо, — вскрикнул Лесовых, — очень глупо!

— Нет, — выдохнул Сергей, — не глупо, а честно.

— Ты любишь ее?

— Да.

— А она?

— Не знаю.

— Ты часто видишь ее?

— Каждый день.

— И никогда ничего не говорил?

— Всерьез нет, только в армию когда меня провожали, я видел — она плакала.

— А ты писал ей из армии?

— Писал, но все письма рвал.

— Почему?

— По глупости.

Они смолкли и долго сидели, не глядя друг на друга.

— И я тоже люблю, — не поднимая головы, заговорил Лесовых, — и пишу, часто пишу. И она пишет. Три года не виделись. И я не боюсь, понимаешь, не боюсь, — решительно поднял он свои нежные голубые глаза. — Что бы ни случилось со мной на фронте, все равно поеду к ней.

Этот откровенный разговор, какие даже между близкими друзьями бывают редко, вернул Сергея к мечте, и он без обычного смущения, глядя прямо в ясные, по-девичьи нежные глаза Лесовых, заговорил о самом сокровенном — неосуществившейся мечте: об озере и о преображении всего облика родной деревни.

По тому, как говорил Сергей, то переходя на едва слышный шепот, то возвышая голос до звона, Лесовых понимал, какое огромное волнение переживает его новый друг. Это волнение перешло и к Лесовых. Он забыл, что сидит в крохотной деревенской хатенке, что совсем недалеко идет война, и, увлеченный мечтой Сергея, почти физически ощутимо видел зеркальное озеро, от которого не только преобразится и заблещет живыми красками унылая, полустепная округа, но и переменится вся жизнь этой маленькой, захолустной деревушки с подслеповатыми, почернелыми избами, с унылым, навевающим тоску однообразным пейзажем холмистых полей и словно случайно прилепившихся к ним крохотных рощ. Рядом с этим озером — источником новой жизни — он видел не соломеннокрышие избенки, а высокие и светлые дома в окружении пышных садов, красивую башню, откуда потечет по трубам прозрачная вода, освобождая женщин от той изнурительной и тяжелой работы, которую затрачивают они сейчас, чтобы из оврага, где серел сруб единственного колодца, ведрами натаскать воды для скота и для хозяйства. Видел Лесовых и стаи птиц на воде, и косяки рыбы, и огороды, о которых говорил Сергей, и все это было так прекрасно, что Лесовых хотелось слушать и слушать без конца, всей душой уйдя в мечты о будущем.

— Но вот война — и все оборвалось, — глухо, с болезненным надломом в голосе сказал Сергей и смолк.

— Да, война, — машинально повторил Лесовых и вдруг с жаром воскликнул: — Но это должно быть! Это будет, Сережа, обязательно будет!

Нередко случается в жизни, когда стечением обстоятельств или бурной волной исторических событий обыкновенный, ничем не примечательный человек из самых низов взовьется вдруг высоко и орлом парит над другими людьми. Но время стремительно несется вперед, проходят дни, месяцы, годы, а этот человек все парит и парит на той же высоте, не замечая, что жизнь давно обогнала его, что он находится не на вершине, а у подножья, не мчится он, не летит, а тащится в силу той инерции, которую получил от взметнувших его обстоятельств или событий. И если этот человек не потерял чувства самокритичности и умения здраво оценить самого себя, то рано или поздно он поймет, что жизнь обогнала его, соберет все свои силы и постарается если не взлететь снова, то хотя бы догнать жизнь и не отстать от нее. А часто случается и другое. Поняв, что он отстал, человек старается наверстать упущенное, однако прежние силы растрачены понапрасну, воля ослабла, и он плывет, плывет по воле волн, не зная, куда его выбросит прибой, стремясь только удержаться на поверхности и не слишком больно удариться о скалы и подводные камни.