Страница 19 из 105
— А как насчет моей?
— Господи, я не знаю, Джоанни…
— Тони.
— У меня пять сестер, один брат, трое детей, жена, отец, мачеха, а зятьев, племянников и племянниц так просто не счесть. И обращаясь к какой-нибудь теме, я почти неизбежно касаюсь кого-нибудь из них. Если я это делаю, они недовольны, если нет, они дуются. Трудность в том, что я должен написать о жизни еврея в Америке, а я даже не знаю, что это такое. С тобой мама когда-нибудь говорила о сексе?
— Мне было всего девять, когда она умерла.
— А отчего она умерла?
— Ей сделали какую-то операцию.
— У нее был рак?
— Не думаю. Спроси у кого-нибудь еще.
— А что у нее было с шеей? Она все время ходила забинтованная, да?
Джоанни не была уверенна. — Я этого не помню. Тебе нужно спросить у кого-нибудь другого. Мы же были младшими. А если хочешь знать мои впечатления о жизни еврея, то я тебе могу сказать. — Голд почувствовал, как холодок пробежал у него по телу. — Жизнь еврея — это сплошные попытки не быть евреем. Мы теперь играем в гольф, пьянствуем, берем уроки тенниса, разводимся, как все нормальные американцы-христиане. Мы ругаемся. Мы потрахиваемся на стороне, изменяем мужьям и женам и громко говорим о делах постельных.
Голд в ужасе отпрянул. — Я не хочу, чтобы ты так со мной говорила, — с легким упреком, почти с мольбой в голосе сказал он. — Я чувствую себя неловко.
— Это часть твоей жизни еврея, — сказала она.
— И много ты потрахиваешься на стороне?
— С тех пор как вышла за Джерри — нет, — ответила она и поддразнила его. — Я делаю кое-что похуже. Я ем свинину.
С САМОГО начала Джулиус Голд настороженно относился к идее кондоминиума. На Голде было пальто и кашне, а еще, когда машина Сида подрулила к тротуару на Манхэттен-Бич, он надел кожаные перчатки. Зимнее пальто на Гарриет было застегнуто на все пуговицы. Вязаную шапочку она натянула на самые уши. Сид нес в руке легкий плащ.
— Бррр — ну и холодина! — сказал Голд.
— Заморозки, — сказала Гарриет. — Погода пошла на холод.
— Я этого не чувствую, — сказал отец Голда безразличным тоном, скрывавшим возмущение. Джулиус Голд был одет в безмятежно-голубой джемпер и легкую летнюю спортивную рубашку. Он трусил по дорожке в вельветовых темно-синих тапочках с золотой монограммой из двух букв на каждом. — Может быть, за домом теплее, — безучастно сказал он.
Молча провел он эту троицу по нижнему этажу на открытое, залитое солнцем крыльцо. В одном направлении открывался прекрасный вид на океан. В другом — был виден Шипсхед-Бей, забитый раскачивающимися у причала рыболовными катерами. Задувавший время от времени морской ветерок был просто живителен.
— Вам принести одеяла? — с изысканной вежливостью предложила мачеха Голда, усаживаясь на скамейку. Она была в плоской соломенной широкополой шляпке с разноцветными помпонами выглядела весело и совершенно сумасшедшей.
Сид откинулся к спинке шезлонга и блаженно подставил лицо под солнечные лучи. Пора было начинать.
— Город, — сказала Гарриет, элегически прикудахтывая, — с каждым днем становится все грязнее.
— Я этого не заметил, — сказал Джулиус Голд.
— Преступность растет.
— Но не в этом районе, — сказал неунывающий старик. — Меня никто ни разу и пальцем не тронул.
— В метро, — пробубнил Сид. — На улицах.
— Мы там не бываем.
— А как мусор вывозят? — спросил Голд.
— Замечательно, — ответила его мачеха, которая, казалось, держала это про запас именно для него. — Ты, наверно, думаешь, что это я такое все время вяжу? Может быть, я вяжу для тебя плед, чтобы тебе не было холодно в такие деньки.
Голд снял пальто. Гарриет расстегнула свое и сняла шапочку.
— А мы мусора и не замечаем, — дополнил отец Голда. — От нас его мало.
— Мы так мало едим, — сказала Гусси.
— У меня есть сыновья, которые возят меня на ланч, — сказал отец Голда. — И дочери, которые хотят, чтобы я каждый вечер обедал у них.
— Бывает, мы слишком устаем и не можем идти.
— Дай им что-нибудь выпить, — приказал Гусси отец Голда. — Им можешь подать в треснутых стаканах, а мне не смей.
Сид попросил пива. Голд — содовой. Гарриет сказала, что подождет чаю.
— Посмотрите на двух моих сыновей, — проговорил с отвращением Джулиус Голд. — Толстый и тощий. — Голд наслаждался этим комплиментом, но тут его отец добавил: — Ты, идиот, почему бы тебе не пополнеть? Ты похож на сушеный стручок.
Голд, в который раз смирившись с судьбой, издал фаталистический вздох. — Теперь это в моде. Разве ты не знаешь?
— Люди будут думать, что мне нет чем тебя кормить.
— Хоть что-нибудь во мне может оказаться тебе по вкусу?
— Нет.
С почти явственной неохотой Сид сказал:
— Я узнавал об этом кондоминиуме. — Он поднялся, тяжело дыша, и сел в кресло поближе к отцу. — Кажется, это будет неплохое приобретение.
— В Лодердейле?
— В Холландейле.
— Мне нравится Майами-Бич.
— И там тоже есть один неплохой.
— Ну так что? — Старик принялся рыться в кармане в поисках спички, чтобы закурить свою сигару. — Купи его.
— Я имею в виду для тебя.
— Для меня? — По неподдельному удивлению отца можно было подумать, что он слышит об этом предмете впервые. — Что ты лезешь ко мне с кондоминиумами? Найди мне хорошую квартиру в аренду. Как всегда.
— Гораздо разумнее иметь собственный дом, па.
— Собственный дом? — в голосе его отца слышалась издевка. — И сколько же акров участок?
— Тридцать пять тысяч, — сказал Голд.
— И сколько из них будут мои?
— А сколько тебе нужно? Ты что, пшеницу собираешься выращивать?
— Без всяких акров, па, — снова вступил Сид. — Это квартира в доме. Но она будет принадлежать тебе и Гусси. Ты сможешь оставаться во Флориде сколько захочешь. — Сид покрылся испариной вовсе не от солнечных лучей.
— Я и сейчас остаюсь там сколько хочу. А мои деньги вложены в доходные акции. Возьми сам и купи.
— Я бы купил, если бы жил во Флориде, — сказал Сид.
— Я там не живу, — резко ответил его отец. — Я туда езжу на отдых. — Более мягким тоном он сказал: — Ну, профессор, а ты что скажешь?
— Я бы сделал, как говорит Сид.
— Я съезжу посмотрю, — согласился Джулиус.
— Когда? — полюбопытствовала Гарриет.
— Когда поеду. Здесь пока еще тепло.
— Па, начинаются холода, — принялся уговаривать отца Сид. — Два года назад, когда ты просидел здесь до ноября, у тебя было воспаление легких.
— Бронхит.
— Это было воспаление.
— Это был грипп.
— А кончился он воспалением. Па, это все равно что вкладывать в акции. Этот кондоминиум — чистое золото. — Тут засвистел чайник. Гарриет прошла следом за Гусси в дом. — Па, только не говори Гарриет, — торопливо сказал Сид. — Я заплачу. Попробуй. Если тебе понравится, выкупишь у меня. Если цена вырастет, получишь прибыль. Если цена упадет, убытки понесу я. Ну, что скажешь?
— Это было бы справедливо, — сделал вывод старик. — Я должен обдумать твое предложение.
Голд еле сдержал улыбку при непроизвольном вздохе Сида.
— Па, — взмолился Сид, — мы должны найти для тебя место.
— И я получу деньги?
— Получишь.
— Тогда я сделаю то, что ты говоришь, Сид, — покорно и доверчиво капитулировал Джулиус. Голд даже испытал что-то вроде сочувствия к смирению старика. — Но сначала мы должны съездить посмотреть, да? Мы поедем вместе?
— Вместе, — пообещал Сид. — Когда?
— Когда скажешь. Когда последний звонок?
Сид был ошеломлен.
— Какой звонок? — спросил Голд.
— У твоей дочери, идиот. — Женщины сразу же вернулись, привлеченные этим полным презрения возгласом. — У моей любимой внучки. У Дины. Ты хоть помнишь ее? Когда она кончает школу?
— Через пять лет, — сказал ему Голд ледяным голосом. — Если ее не выгонят.
— Разве теперь, не меняют школы в тринадцать лет?
— На частные это не распространяется. А эта красотка так далеко может и не пойдет. Твоя любимая внучка звезд с неба не хватает.