Оружие юга (ЛП)

Он вспомнил последний отчет Джулиана Хартриджа из Джорджии, его министра финансов. Возмещение убытков по договору из США позволило Конфедерации погасить большую часть своих военных долгов. Это было важно. Французы поддерживали Максимилиана в Мексике не в последнюю очередь потому, что предыдущее правительство было в долгах перед ними, и он не хотел давать какой-либо европейской державе подобный повод для вмешательства в дела Конфедерации.

Но новые долги росли каждый день: продукция, покупаемая Югом стоила дорога, а ее себестоимость была меньше, чем у хлопка и зерна, отдаваемого в обмен на них. Золото продолжало утекать из страны. Южная промышленность добилась больших успехов во время войны, и Ли хотел поддерживать ее и дальше, но Конституция запрещала протекционистские защитные пошлины.

Он печально вздохнул. Когда историки будущего будут писать о его президентстве, он подозревал, что они могли бы назвать его великим махинатором, потому что Конституция Конфедерации стояла насмерть против большинства того, что нужно было сделать. Юг отделился потому, что хотел сохранить все свои старые традиции, но мир и сам Юг слишком сильно изменились с 1861 года, чтобы можно было вернуться к безмятежности довоенных дней, практика подталкивала к совсем другому.

Ли был убежден в этом. Доказательство его убежденности лежало перед ним на столе в виде законопроекта с заведомо безобидным названием "Законодательство, регулирующее труд некоторых жителей Конфедерации Штатов." Слово 'жителей' вызвало у него улыбку, хотя поводов для веселья было мало: он не мог употребить термин 'граждан', ибо по существующим законам рабы не являлись гражданами Конфедерации. Его законопроект в конечном итоге приведет к этому, если он будет принят.

Несмотря на все удивительные документы из захваченного представительства АБР, несмотря на Ричмондское побоище, он по-прежнему не был в этом уверен. Он думал, что он убедил законодателей в мудрости своего курса. Но вот они разошлись по домам, и судя по всему, особого энтузиазма в освобождении негров не испытывали. Законодатели хотели быть переизбраны, а не просто действовать по убеждениям. В своей мудрости, создатели Конституции Конфедерации предусмотрели то, что их президенту переизбрание не грозило. Ли было приятно вспомнить это положение Конституции, которое он безоговорочно одобрял.

В кабинет вошла его дочь Мэри. Она выступала хозяйкой во время президентских приемов, происходящих раз в две недели, следуя традиции, заложеной Джефферсоном Дэвисом. Впрочем из-за немощи жены, большая часть этого долга, все равно упала бы на нее в любом случае. А уж сейчас, после 4 марта… он сознательно засунул этот черный день на самые дальние задворки своего ума. "Что я могу сделать для тебя, моя дорогая?" - спросил он.

"У меня тут пакет для тебя от полковника Рэйнса из Августы, штат Джорджия." Она протянула ему небольшую коробку, перевязанную бечевкой.

Он открыл ее с энтузиазмом ребенка, предвкушающего удовольствие на день рождения. "От полковника Рэйнса, значит? Наверное, какие-то новые боеприпасы." Но внутри коробки за защитным слоем ваты, оказалась закупоренная бутылочка с таблетками и записка: "Мне стало известно, что люди из Ривингтона, эти порочные безумцы, отказали вам в поставке нитроглицерина в качестве лекарственного средства для вас. В надежде, что прилагаемое может быть полезным, по-прежнему ваш самый верный слуга. Г.В.Рэйнс."

"Я надеюсь, что это поможет тебе от болей в груди, отец," - сказала Мэри.

"Вообще, конечно, должно." Ли сделал паузу и посмотрел на нее поверх очков. "Как ты узнала, для чего они нужны? И, если уж на то пошло, то как полковник Рэйнс узнал, что я принимал нитроглицерин? Тут целый заговор."

"И я признаю себя виновной в нем. Я нашла одну из твоих старых пустых бутылочек и послала ее к нему с этикеткой надлежащей дозировки для таблеток. Но сама идея исходила от мистера Маршалла, который сопоставил название на твоих старых таблетках и того вещества, которое полковник Рэйнс начал получать у себя. Жаль только, ни один из нас не подумал об этом раньше."

"Не беспокойся по этому поводу, моя дорогая, ведь я, кажется, дожил до этого момента и без лекарств," - сказал Ли, глубоко тронутый их заботой. Его лицо затвердело. "И я не жалею об этом, от ривингтонцев мне ничего не надо."

Мэри кивнула, ее собственное лицо тоже стало мрачным. Как и ее младшие сестры, она все еще носила траур по матери. Но если бы не слепая удача, она бы носила траур и по нем тоже. Новые таблетки нитроглицерина перемешались в бутылочке, когда он взял ее и поднес к своим глазам. Ривингтонцы были готовы и даже стремились помочь ему, пока он был им нужен, и их помощь была эффективной. Но когда его представления о будущем своей страны перестало совпадать с их собственным, они попытались выбросить его так же небрежно, как испорченный лист писчей бумаги. Он прищелкнул языком между зубами. "Это моя страна, а не их."

"Отец?" - сказала Мэри. Но его слова скорее были обращены к самому себе, а не к ней.

Томас Бокок из Вирджинии, спикер Палаты представителей, сказал: "Теперь имею особую и высокую честь представить вам президента Конфедерации Штатов Америки Роберта Ли." Аплодисменты конгрессменов и сенаторов наполнили зал, когда Ли подошел к трибуне. Бокок сел в задней части президиума. Рядом с ним должен был сидеть Альберт Галлатин Браун в качестве председателя Сената. Но Альберт Галлатин Браун был мертв, что также означало, что, если что-нибудь случится с Ли, то Бокок станет третьим президентом Конфедерации. Ли выбросил эту мысль из головы и подождал несколько секунд перед тем как начать то, что может оказаться наиболее важной речью в его президентском послужном списке.

Он начал говорить: "Уважаемые сенаторы и члены палаты представителей, я, конечно, понимаю, как это необычно для президента обращаться с просьбой о предоставлении чести говорить с вами о поддержке того или иного законодательного акта. Но уверяю вас, что на то есть свои важные причины, поэтому я прошу от вас одобрения представленного законопроекта в отношении регулирования труда отдельных жителей Конфедерации Штатов."

Во время войны, Конгресс Конфедерации, как правило, собирался в зале для обсуждения в тайне. Эта процедура была автоматически перенесена и в мирное время. Ли не совсем одобрял этого, но в данном случае он счел это полезным: не все, что он должен был сказать, могло попасть в газеты Ричмонда.

Он ясно дал это понять с самого начала: "Все вы к настоящему времени ознакомились с материалами, привезенными АБР из будущего. Вы все увидели, как единодушно двадцатый и двадцать первый века осудили институт рабства. С таким же омерзением мы с вами относимся к диким племенам, которые занимаются каннибализмом."

Несколько законодателей вздрогнули от такого резкого сравнения. Однако Ли специально стремился изложить свое мнение в самых сильных выражениях. Он продолжил: "АБР стремилась навсегда остановить у нас общественный прогресс, чтобы мы действовали заодно с ними и тем самым изменить ситуацию в будущем мире. Они пытались свергнуть наше законно избранное правительство, руководствуясь лишь своими желаниями. Их вооруженный бунт продолжается и по сей день. Голосовать против предложенного законопроекта - значит голосовать за АБР и их методы. Вы многое видели в их секретном помещении. Я открыто напоминаю вам об этом здесь сегодня, так как уверен, что вы сохраните в тайне все связанные с этим вопросы…"

Он остановился на мгновение, посмотрев на своих слушателей. Он не привык отстаивать свои пожелания посредством убеждения. Для него раньше естественным было просто получать или отдавать приказы.

За исключением одного или двух, что-то строчивших на бумаге, все сенаторы и конгрессмены пристально смотрели на него. Непонятно, насколько он их убедил, но, по крайней мере, слушали они внимательно. Это уже неплохо.