Ракетный гром

Скажу и о командирах. До чего же им бывает трудно! Особенно командирам взводов. Командир взвода — это Фигаро. Он и руководитель политзанятий, он и в парке вкалывает наравне со всеми специалистами, он и... проводит другие занятия, в техническом кружке преподает математику или электронику и ходит на командирскую учебу. Иной раз посмотришь на командира взвода, и душа в пятки уходит: какой леший потащил его в военное училище? Отслужил бы рядовым или сержантом и потом посвистывал бы на «гражданке» вольным казаком: захотел — пошел в молодежное кафе, там есть и квас и водка, выбирай, что душа принимает. Захотел — устроился в институт, учись себе без ночных тревог и марш-бросков — сам себе распорядитель, милиционер и профессор...

В армии приходится ходить по линейкам, по квадратам, не смей срезать углы, если даже мокро под мышками, не смей сворачивать в переулок, если даже оттуда смотрят на тебя девичьи глаза, в которых чертики играют... Так вот я и говорю, надо командиров взводов немного раскрепостить, чтобы хоть, по крайней мере, они в отпуске или, прихворнув, в госпитале не думали, что без них во взводе солдаты варят компоты. Есть у нас специалисты и со средним и высшим образованием. Дай им указки в руки — они без запинки прочитают вот эти таблицы, по которым старший лейтенант Шахов вывел на примере нашего взвода устойчивость среднего результата и доказал возможность освоить новую технику значительно быстрее, чем отводится учебной программой. Указку дайте таким солдатам и сержантам, они при случае всегда смогут подменить командира взвода...

Я уже освоил специальность механика-водителя. Пашка Волошин помог. Теперь, если с ним, не желаю ему этого, что-нибудь случится, ракетная установка будет выведена на огневой рубеж. Так что империалистам радоваться не придется, если мой друг, товарищ Волошин, временно выйдет из строя. Враги все равно получат свою порцию огня...

Цыганок сошел с трибуны. В зале с минуту стояла тишина. Малко пересел в первый ряд. Шахов делал какие-то знаки Узлову, видимо, просил его выступить, но Дмитрий сделал вид, будто не замечает этого. Бородин шептался с Савчуком, тот покачивал головой и все поглядывал на Цыганка.

Савчук наконец объявил:

— Слово предоставляется старшему лейтенанту Малко Михаилу Савельевичу.

Речь созрела мгновенно, как только понял смысл выступления Цыганка, вспомнились прежние взгляды генерала Гросулова на почины и «коллективный ум» в армии. Даже восстановились в памяти отдельные гросуловские фразы.

— Жизнь войск — это царство определенной регламентации, установленного порядка, — начал Малко, слегка наклонившись вперед. — Нигде, ни в одной области человеческой деятельности не требуется такой четкости, такого строгого порядка и персональной ответственности! — воскликнул он. — Да, именно персональной ответственности! — повторил оратор. — Каждый военнослужащий поставлен строго на свое место, за которое он отвечает перед народом. Вообразите машину, в которой каждый винтик на своем месте. Теперь переставьте, скажем, маховичок на место ведущей шестеренки. Во-первых, этого нельзя сделать, во-вторых, если даже и можно поменять кое-какие части местами, машина забарахлит, остановится...

— Куда он клонит? — шепнул Громов на ухо Бородину.

— Улавливаю, командир, похоже на старые речи Гросулова.

— Скажете: то машина, а мы люди! — вновь воскликнул Малко. — Верно! Люди умнее машин. И плохие мы были бы командиры, если бы смотрели на армию только как на машину, не были бы мы тогда марксистами!

— Вот теперь правильно, — заметил Бородин и полез в карман за папиросами, но, спохватившись, что он находится в президиуме, толкнул Громова в бок: — Слышал?

— Не торопись...

— Я внимательно слушал доклад и выступления. Товарищ Цыганок, разве можно переставить маховичок на место шестеренки? Он там не сработает, как и шестеренка окажется не у дел на месте маховика. Нет, успех дела определяет не взаимозаменяемость, а правильная расстановка специалистов, ответственность каждого. Учел ли это товарищ Шахов в своем научном сообщении? Думается, что нет. Он расхвалил взвод Узлова и на этом основании сделал вывод: боевые пуски можно подготовить раньше срока. А как быть, если в одном взводе хороших специалистов хоть отбавляй, а в других кот наплакал?.. Вот и пусть мне ответят, как быть? — Он окинул зал: ракетчики молчали, и Малко понял, что и на этот раз его речь не останется без внимания. Сходя с трибуны, он пожалел о том, что на собрании нет генерала Гросулова, как бы тот поддержал его!

Когда собрание закончилось. Малко подошел к Бородину.

— Разве я не прав? — спросил он.

Степан обратился к Савчуку:

— Петр Захарович, волнуется товарищ Малко, ответь ему, прав он или нет. — И, видя, что Савчук в затруднении, сказал: — Придумали вы, Михаил Савельевич, насчет маховиков и шестеренок, от них давно отказался даже Петр Михайлович Гросулов. Солдаты высшую математику изучают, с электроникой на «ты», а вы — «шестеренки»! Старая песня, и не вам ее петь. Что касается расстановки специалистов, надо подумать, возможно, вы и правы. Будет свободное время, зайдите ко мне. — Бородин подал руку Малко: — Заходите.

После открытого партийного собрания собрались и комсомольцы подразделения, в который входил взвод лейтенанта Узлова. Цыганок страшно удивился тому, что на нем первогодок Гросулов вызвал его на социалистическое соревнование. Костя не только удивился, но и обиделся: «Салажонок, ты попотей годика два, потом меряйся силами». По представлению Цыганка, «противник» явно был не тот, кто мог бы распалить его в борьбе за освоение новой техники: «Не та вешка, на которую можно равняться».

Несколько дней Цыганок присматривался к рядовому Гросулову, пытаясь понять, сам тот вызвал его на соревнование или кто подсказал. Но, ничего не поняв, наконец решил высказать свою обиду сержанту Добрыйдень.

— Вася, дорогой ты мой секретарь комсомольский, можешь ты дать мне, ефрейтору Цыганку, служебную характеристику?

Они готовились заступить в очередной наряд, повторяли необходимые статьи из Устава внутренней и гарнизонной служб. Добрыйдень захлопнул устав, с недоумением посмотрел на Цыганка: «Куда он целится?»

— Я серьезно спрашиваю, — сказал Цыганок.

— Для чего она тебе потребовалась? Или решил поступать в военное училище?

— Вообще-то думка есть такая, — начал Цыганок, морща лоб.

Добрыйдень подумал: «Сейчас его прорвет, не остановишь». Однако желание узнать, для чего потребовалась характеристика, удерживало сержанта остановить Костю.

— Думка такая есть, товарищ сержант... — Цыганок поднялся, заходил по комнате. — Когда я писал афиши в клубе одесских портовиков, часто видел офицеров — и капитанов, и майоров, и даже полковников... Одесса-мама, до чего же они красивые казались тогда! Идет офицер, галуны на нем горят, ордена по всей груди... Ах, таким бы стать мне, надеть бы форму, мундир, брючки навыпуск, ботиночки, фуражечку парадную, кортик — и в клуб: «Здравствуйте, биндюжники! Это я, Костя Цыганок! Бачите, шо оно стало со мной!»

И еще казалось мне, Вася, что офицеры, служа в армии, только и занимаются тем, что совершают красивые подвиги, ходят к портным, чтобы примерить новый мундир, командуют солдатами: «Приказываю с одного выстрела разнести в щепы мишень-танк». Бах — и нет танка. «Приказываю: «крутить солнце» на перекладине!» И солдат рванул «солнце», аж зарябило в глазах от быстрого вращения.

И никогда не думал в то время, что эти щеголеватые по тогдашнему моему представлению мужчины, обыкновенные работяги, трудяги, каких свет еще не видел. Оказывается, они так же порой потеют, как молотобойцы в кузнице или горновой у мартена. Оказывается, прежде чем приказать подчиненному выполнить то или иное дело, сами они, засучив рукава, не раз и не два практически показывают, как это дело надо править, чтобы какой-нибудь Пашка Волошин или рядовой Гросулов не сварил компот. А компоты все-таки варят, и офицеры попадают на ковер к начальнику. «Что там у вас случилось, доложите, товарищ лейтенант?! А случилось что? Какой-то парень из Рязани или Баку по-домашнему ругнулся на дневального: «Не кричи под ухом, видишь, сапоги мои кто-то надел, босой, что ли, в строй побегу? Не война, жертв не будет». И пошла перебранка. А командира на ковер. «Научите солдата на ночь класть обмундирование строго на определенном месте». Научите! Не так-то легко. До этого солдат всю жизнь раздевался как попало: сорочку бросит в одной комнате, штаны в другой, а ботинки в коридоре, возле двери. Разные люди приходят в армию. Приходят и баянисты, — подчеркнул Костя, увидев прошедшего с половой щеткой в умывальную комнату рядового Гросулова. — У таких в голове одна музыка. Командиру от этого не слаще, ибо музыкой командир экипажа не сколотит, классности у подчиненных не добьется. Одним словом, Вася, форма, галуны — это лишь малюсенькая частица командирской жизни, остальное — сплошные заботы, трудовая крутоверть...