Страница 25 из 66
Я знал из докладов своих сотрудников и из политических донесений, которые поступали из частей и подразделений, что многие наши бойцы и командиры низшего звена в интимных беседах между собой перед боем часто скрепляли боевую дружбу клятвой, которая звучала примерно [96] так: раненого на поле боя не оставлять, врагу живым не отдавать, а в безвыходной ситуации лучше даже пристрелить... Но чтобы клятвы давали друг другу командиры полков — слышал впервые. С этой минуты и Алабушев, и Воротников, еще совсем молодые, перспективные командиры, стали для меня намного ближе и роднее. Я почувствовал, что и сам словно приобщился к их союзу. Это очень взволновало и приободрило меня, вселило еще большую уверенность в том, что с такими людьми нельзя не победить. Ведь в те времена все мы нуждались в такой уверенности...
Некоторое время мы сидели молча. Потом майор Алабушев снова занялся делами, отдавал распоряжения, проверял связь с батальонами, и наконец уже в пятом часу утра мы с ним отправились в подразделения, чтобы проверить их готовность к бою и еще раз побеседовать по душам с бойцами и командирами. Меня радовал спокойный, уверенный тон красноармейцев в разговорах между собой, деловая суета, расчетливые движения у орудий и пулеметов. Мне было хорошо известно, что люди смертельно устали, не спали много часов подряд, однако никто не жаловался, все были озабочены только одним — предстоящим боем.
В шесть утра, когда окрестные поля, леса, нивы, луга засверкали всеми красками в лучах поднявшегося над горизонтом солнца, мы услышали глухой тревожный гул. Он медленно, но неотвратимо нарастал, приближаясь с каждой минутой. Посыпались доклады наблюдателей...
Я связался с генералом Фекленко и сообщил, что скоро у нас начнется бой. Николай Владимирович напомнил, что передовые подразделения 40-й танковой дивизии находятся сейчас в пяти километрах от Ясениничей. Когда дивизия проследует через село, Широбоков оставит в помощь нам дополнительно танковый и мотострелковый батальоны, а также пушечный дивизион артполка. Вместе с этими подкреплениями полку Алабушева придется отходить, ведя арьергардные бои. А позже, после установления локтевой связи с 86-м танковым полком, ему надлежит оторваться от противника и включиться в колонну своей дивизии.
Таков был план. В заключение разговора генерал пообещал быть в Ясениничах через полчаса, о чем я тут же поставил в известность командира полка...
Как и в предыдущие дни, гитлеровцы двигались одной [97] огромной колонной. Воздушная разведка предупредила, видимо, их командира о наличии в селе советских войск, потому что примерно в трех километрах западнее Ясениничей вражеская колонна перестроилась в предбоевой, а затем и в боевой порядок. В тот же миг среди двигавшихся танков и бронетранспортеров начали рваться тяжелые гаубичные снаряды и мины. Это открыли огонь дивизионы 40-го артиллерийского полка и батареи 152-миллиметровых гаубиц приданного артполка.
Подразделения полка надежно зарылись и замаскировали свои окопы на холмах и в лощинах. С нашего НП были хорошо видны в бинокль все вражеские танки. Расстояние до них быстро сокращалось. Первой открыла огонь немецкая артиллерия, потом минометы. Передовые танки спускались с возвышенности в балку и растекались по лощине, поднимая клубы пыли. Уже четко видны были на их бортах черные кресты, тупые стволы орудий. Танки двигались как-то неуверенно, часто и резко совершая боковые перемещения. Видимо, солнечные лучи слепили механиков-водителей.
С дальности прямого выстрела по ним открыли стрельбу прямой наводкой 12 дивизионных пушек и 8 противотанковых орудий. Подпустив врага еще ближе к дивизионным пушкам и противотанковым орудиям, присоединила свой голос батарея 122-миллиметровых гаубиц. Несколько машин уже подорвались на минах, установленных на подступах к позициям артиллеристов. Горели подожженные Т-II и Т-III, бронетранспортеры, мотоциклы, автомобили. Перебегая от укрытия к укрытию, прятались гитлеровские автоматчики и спешившиеся мотоциклисты. Медленно ползли бронетранспортеры и мотоциклы, отстававшие на несколько сот метров от танков.
— Товарищ полковой комиссар, наши позиции атакуют 55 танков. Подбито, подожжено, а также подорвалось на минах 9 машин, — доложил начальник разведки полка.
В дело вступили батальонные минометы, накрывшие вражескую пехоту плотной сеткой низких разрывов. Ударили перекрестным огнем «максимы». Пехота не выдержала, залегла, начала окапываться. Танки остались в одиночестве. Темп движения резко упал: все чаще приходилось им маневрировать в поисках слабого места в нашей обороне. Наконец осмелев, стальные чудовища ринулись на противотанковую батарею, находившуюся слева, [98] и... одно за другим начали подрываться на минном поле. А те, что двигались следом, покружив на месте, дали задний ход и отползли, устремившись затем к позициям мотострелковых подразделений.
По танкам били со всех сторон пушки и гаубицы, а они продолжали двигаться. За первой волной показалась вторая. В ней было около двадцати машин. Что делалось дальше — невозможно было разглядеть за клубящейся пылью. Как только головные машины первого эшелона, преодолев подъем, вышли на гребень впереди лежащих холмов, по ним открыли прицельный огонь наши танки. Но не все сразу, а поротно. И вот завертелся юлой один, уткнул вниз свою короткоствольную пушку другой, ярким факелом вспыхнул третий.
Тут-то и началось замешательство в стане врага. Красноармейцы что-то кричали и продолжали стрелять не переставая. Всю свою ярость гитлеровские танкисты обрушили на противотанкистов, которые больше всех досаждали им, но приблизиться к их позициям, прикрытым минными полями, уже не решались. Пытались достать их огнем пушек, но тут же подвергались яростным ударам гаубичной батареи и танковых орудий. Советские артиллеристы не давали врагу опомниться. Наращивая плотность и силу огня, они расстреливали теперь не только танки, но и бронетранспортеры и мотоциклы. Гитлеровцы вывели из строя лишь одно наше противотанковое орудие, а потеряли от меткого огня орудий прямой наводки пять боевых машин, около десяти мотоциклов, несколько бронетранспортеров.
Жарко было и у переднего края окопавшегося по обе стороны дороги мотострелкового подразделения. Здесь немцы потеряли три танка, уничтоженных противотанковыми гранатами и бутылками с горючей смесью. Но, несмотря на чувствительные потери, натиск врага не ослабевал. Ему нужно было во что бы то ни стало пробиться и овладеть Ясениничами, преградить путь 40-й танковой дивизии. Наступал момент, когда малейший перевес в силах мог перетянуть чашу весов в ту или другую сторону. Пора было нанести врагу решительный удар, опрокинуть его танковую группу, заставить отступить.
И майор Алабушев правильно определил этот момент командирским чутьем. Он подошел ко мне:
— Товарищ полковой комиссар, пора начинать контратаку танкам. [99]
— Желаю успеха, Николай Михайлович, — по-отечески пожелал я. — Удачи вам и военного счастья.
— Спасибо, Иван Семенович. Начинает Старков.
Герой Советского Союза капитан Георгий Вениаминович Старков повел свой батальон слева, во фланг танковому клину. Дружно и решительно рванувшись вперед, его танкисты через несколько минут врезались на большой скорости в боевые порядки фашистов. Немецкие машины загорелись мгновенно от огня пушек тяжелых КВ и юрких Т-34. Легкие Т-26 и БТ-7 прикрывали своим огнем их фланги, подавляя противотанковые орудия и пулеметные точки.
Нельзя было не отдать должного и противнику, его умению быстро оценивать обстановку и принимать нужные решения. Гитлеровцы очень слаженно перестроились на ходу. Не добившись успеха атакой в лоб, их танки начали обтекать фланги батальона Старкова, пошли в обход оборонительных позиций всего полка. Там и встретили их заслоны лейтенанта С. Горшкова и младшего лейтенанта И. Ефимова. Стреляя в упор, с близких дистанций, наши танкисты и расчеты противотанковых орудий, приданных этим небольшим группам, обезвредили врага в первые же минуты атаки. Это позволило танкистам капитана Старкова рассечь вражеский клин на две части. Расчленив противника, наши танкисты стали давить своими гусеницами его артиллерийские и минометные позиции.