Истребители

Между тем капитан Лобас, который уже должен был атаковать подходящего противника, почему-то медлил. Во всяком случае, по тому, что происходит в эфире, всегда можно установить, когда бой начался. А тут — какое-то спокойствие в эфире...

Я связался с ведущим и потребовал доложить обстановку. Все сразу прояснилось: оказалось, что к линии фронта приближаются не 20–30 бомбардировщиков, как предполагалось, а восемь девяток под сильным прикрытием «мессершмиттов»! И капитан П. К. Лобас, опытный и бесстрашный летчик, выбирал позиции, чтобы своими ограниченными силами атаковать эту армаду с наибольшей эффективностью.

— Атакуйте решительнее, — сказал я, — подходит усиление.

После этой команды Лобас немедленно атаковал, и в этот момент подошла наша вторая группа.

Истребители, ведомые Лобасом, успешно провели первую атаку, после чего надежно связали боем всех «мессеров» прикрытия. Вторая наша группа получила возможность без особых помех ударить по вражеским бомбардировщикам. Вскоре Герой Советского Союза капитан И. Ф. Мотуз, летчик, чья боевая слава гремела еще в 1942 году на Северо-Западном фронте, привел третью группу, которая тут же включилась в бой. А на подходе уже была четвертая наша группа, которую вел капитан [296] С. М. Бражнец. Приближаясь к указанному району, он доложил: «Вижу группу в составе двух девяток». Я приказал немедленно ее атаковать. Капитан повел своих летчиков в атаку, ведущий Ю-87 загорелся, боевой порядок бомбардировщиков был нарушен.

Этот бой, в котором с обеих сторон участвовало более 100 самолетов, длился 20 минут. Гитлеровцы были рассеяны, бомбардировка сорвана. Восемь фашистских самолетов было сбито. Многие наши машины вернулись из этого боя с повреждениями, но инженеры и техники полков быстро поставили все их в строй.

В течение августа один из полков дивизии перебазировался на аэродром Ораны, другие несколько позже — в Прелаи. Основная борьба в тот период развернулась западнее и северо-западнее Каунаса. Противник подтянул сюда несколько танковых и пехотных дивизий и продолжал наращивать свои авиационные силы. В начале августа перед нашим фронтом он имел 765 самолетов, а к исходу месяца, несмотря на понесенные потери, уже 840. По характеру боев мы чувствовали, что на наше направление гитлеровское командование перебросило хорошо подготовленные воздушные эскадры.

Некоторое время в августе войска фронта отражали сильные контратаки противника на шяуляйском направлении. Здесь действовала основная вражеская танковая группировка. В отражении этих контратак приняли активное участие наши штурмовики и бомбардировщики. Мы обеспечивали их работу, нередко сами производили штурмовые действия по скоплениям живой силы и техники врага и вели тяжелые воздушные бои. В наиболее напряженные дни августа наши летчики делали по 4–5 боевых вылетов в день.

Отразив контратаки гитлеровцев, соединения фронта вышли на рубеж Расейняй, Кибартай, Сувалки, то есть непосредственно к немецким границам. С 29 августа началась подготовка к действиям на территории Восточной Пруссии. Войска получили приказ перейти к обороне. На этом грандиозная Белорусская операция была завершена. Стратегический фронт противника в короткий срок был сокрушен на глубину до 600 километров. В ходе войны это была одна из самых крупных операций.

В августе 240-я истребительная произвела 789 самолето-вылетов, сопровождала 878 Ил-2 и 81 Пе-2. В воздушных боях было сбито 22 вражеских самолета. Мы потеряли 8 самолетов и 5 летчиков. [297]

В один из августовских дней на нашем аэродроме появились два самолета Як-3. Это был новейший истребитель последней модификации семейства «Яковлевых». Незадолго до того в «Правде» был опубликован снимок этой машины. В подписи говорилось, что это — легчайший, лучший истребитель мира. Конечно, мы тогда обратили внимание и на снимок, и на подпись. Но кто мог знать, когда нам доведется увидеть эти машины, а тем более — полетать на них. И вот совершилось почти чудо: прошло всего несколько дней, и эта мечта у нас на аэродроме.

Собственно, не «почти» чудо, а чудо самое настоящее. Старший офицер, ответственный за перегон этих истребителей из Саратова к нам, представившись, сообщил:

— В ваше личное распоряжение. Летающему командиру дивизии от командующего ВВС Красной Армии...

Я даже сразу не нашелся, что ответить. Неожиданный подарок Главного маршала авиации А. А. Новикова. Роскошный подарок...

Получив информацию о летно-тактических данных самолета и короткий устный инструктаж, я произвел первый пробный вылет на Як-3.

Это был, бесспорно, лучший из всех «яков», вообще лучший истребитель из всех, какие я когда-либо знал. Это была машина, созданная для воздушного боя. Только для боя. Простая, удобная, послушная, неприхотливая, очень маневренная, с высокой скоростью. Я был в восторге. Именно о таком самолете мечталось в начале войны. Появись он на три года раньше, был бы совсем другой итог нашей борьбы с люфтваффе, мы бы не имели таких потерь и гораздо быстрее завоевали бы господство в воздухе.

Мой заместитель, штурман дивизии, инспектор по технике пилотирования, летчики управления дивизии приступили к изучению самолета и после сдачи зачетов были допущены к полетам на Як-3. Все оценивали его так же, как я: истребитель был выше всяких похвал. Мы провели учебные бои Як-3 с Як-9, и он показал преимущества на любом элементе воздушного боя. А ведь наши летчики уже год отвоевали на «девятках» — это была надежная, сильная, проверенная в боях машина, к которой пилоты привыкли и которую полюбили. Тем не менее преимущества были очевидны.

Единственное, что лимитировало нас на «тройке», — меньший запас горючего. Но этот истребитель был предназначен [298] для воздушного боя, а не для сопровождения ударной авиации, особенно действующей по удаленным целям. И надо было это иметь в виду при использовании Як-3 в боевых действиях. Конечно, реально эту силу враг мог бы ощутить сразу, если бы всю нашу дивизию перевооружили этими самолетами. Но надо было ждать. А пока у нас было всего два новых «яка». Личный подарок командующего Военно-Воздушными Силами...

* * *

В первых числах сентября меня вызвал находившийся на нашем фронте представитель Ставки Верховного Главнокомандования Маршал Советского Союза Александр Михайлович Василевский. Он сообщил, что мне поручено принять английскую военную делегацию. Формально делегацию возглавлял командор Робертс, но фактически, объяснил Александр Михайлович, главой делегации является профессиональный разведчик майор Трап. Официально делегация прибывала с целью изучения нашего опыта по взаимодействию авиации с наземными войсками. Хотя группа состоит из авиационных специалистов, фактическая их цель — разведка, и надо принять меры к сохранению военной тайны. Конкретно, как уточнил А. М. Василевский, надо убрать с «ильюшиных» реактивные снаряды РС-132 (они базировались на одном аэродроме с нами). Из каких-то источников англичане узнали, что у нас на вооружении появились эти новые, более мощные, чем прежние, снаряды, и хотят их купить. Мы им передали РС-82, а эти — РС-132 — пока продавать не собираемся.

Я спросил, можно ли в случае необходимости показать самолет Як-3. Маршал сказал, что можно показать, но точных летно-тактических данных сообщать не следует. Просто сказать, что этот самолет значительно лучше своих предшественников.

Короче говоря, у меня был ряд детальных указаний о том, как вести себя в русле вполне официальных и вместе с тем дружественных отношений, и я узнал, что помогать мне будут (неофициально) два офицера Генерального штаба, с которыми я могу консультироваться в случае каких-нибудь возникших неясностей.

Я совершенно отчетливо понял, что задача эта касается не столько моей прямой сферы (боевого применения авиации на фронтах Великой Отечественной войны), сколько является военно-дипломатической, и что этому [299] визиту наше руководство придает довольно большое значение, а я, если можно так выразиться, волею судеб попадаю в орбиту высокой международной политики. При этом А. М. Василевский дал мне понять, что англичане давно уже добивались такой возможности, а наше руководство под разными предлогами оттягивало этот визит, потому что нам совершенно не хотелось иметь на фронте группу хорошо подготовленных английских разведчиков. Но теперь мы пошли на это — с известными оговорками, практическая реализация которых целиком зависела от меня как от представителя воюющей советской авиации. II еще я понял, что если бы эта делегация была американской, то было бы меньше трудностей и меньше ограничений, поскольку в сложившихся в ходе войны отношениях между главами государств — союзников по антигитлеровской коалиции — в определенной мере позиция президента Рузвельта оценивалась как более открытая и более честная по отношению к Советскому Союзу, чем позиция премьера Черчилля.