Истребители

Однажды я прилетел к соседям на полевой аэродром Шаталово для согласования с ними некоторых вопросов, связанных с предстоящей боевой деятельностью. Там встретил генерала Г. Н. Захарова в окружении руководящего состава полки «Нормандия». Там же присутствовал и командир 18-го гвардейского авиаполка подполковник А. Е. Голубов. Французские летчики чаще всего взаимодействовали в воздухе с ним и нередко базировались на одном аэродроме. Между летчиками шел сугубо профессиональный разговор, даже спор, весьма характерный для тех лет: обсуждался вопрос, какой истребитель лучше — «лавочкин» или «як»? В 303-й авиадивизии были и те и другие. Сам командир дивизии в ту пору летал на Ла-5 и потому хвалил эту машину. Французы с самого начала летали на «яках» (Як-1, Як-7, позднее — [292] Як-3), привыкли к ним, полюбили, и потому командир «Нормандии» майор Пьер Пуйяд со свойственным национальным темпераментом возражал Георгию Нефедовичу и никак не хотел соглашаться с тем, что «як» хоть в чем-то уступает «лавочкину». Генерал вдруг сказал:

— Вы же на «Лавочкине» не летали. Слетайте на нем, попилотируйте и тогда сделаете свой окончательный вывод.

Здесь же стоял готовый к вылету Ла-5. Уговаривать командира французского полка не пришлось: Пуйяд сел в самолет, запустил двигатель, вырулил и взлетел. Немного прижал самолет для разгона, а затем резко перевел его в набор высоты со значительно большим углом набора, чем полагалось. Не уменьшая этого угла, он продолжал набор высоты. Скорость самолета падала, и вскоре Ла-5 почти «висел» на моторе.

Генерал Захаров встревожился:

— Что он делает?! Сейчас заклинит мотор — и конец! Но Пуйяд, словно услышав эти слова, отжал самолет, набрал скорость и прямо над аэродромом прекрасно выполнил несколько фигур высшего пилотажа, притом о такой легкостью и изяществом, словно он всю жизнь летал на «лавочкиных». Это говорило о высочайшем мастерстве пилота.

Командир «Нормандии» произвел посадку точно у «Т», зарулил, выключил двигатель, вышел из кабины и сказал:

— Самолет хороший, но тяжеловат в управлении. «Як» легче и лучше.

Генерал Захаров заметил:

— Мотор на самолете новый, не обкатан, и так висеть на моторе нельзя. Пойдет стружка, мотор заклинит — и тогда крышка...

Пьер Пуйяд понял это замечание по-своему.

— Воздушный бой ведется на полных оборотах двигателя, — сказал он. — Это ведь война, а не туристский полет. Кто же будет покупать у этой фирмы двигатели, если они будут отказывать?

Мы переглянулись и улыбнулись. Подобная постановка вопроса нам в голову не могла прийти. У нас был истребитель с двигателем водяного охлаждения — «як» и с воздушным охлаждением — «лавочкин». Прекрасная, к слову, боевая машина — скоростная, с сильным вооружением, надежная. Нашей задачей было взять от нее максимум возможного. Другими словами, все вопросы мы [293] рассматривали в области дальнейшего совершенствования летного мастерства. А тут вопрос в немыслимую для нас сторону: кто же будет «покупать» у «фирмы» Ла-5, если он не понравится?

Пьер Пуйяд никак не мог понять, чему мы улыбаемся, а нам не так-то просто было растолковать ему нашу реакцию. Правда, генерал Г. Н. Захаров тут же сказал что-то насчет того, что «фирма» — проверенная и вполне надежная. Так и закончился этот спор о самолетах, случайным свидетелем которого я стал. Заодно, представленный генералом Г. Н. Захаровым, я познакомился с командиром «Нормандии».

В дальнейшем наши дивизии продолжали базироваться рядом. Мы не раз видели, как упорно и настойчиво ведут бои с фашистами французские летчики. Не раз в воздухе летчики 240-й авиадивизии помогали французам, а те — нам. Это были надежные боевые товарищи в самой трудной воздушной обстановке. Среди французов было немало первоклассных мастеров воздушного боя, и воевали они весьма результативно. Четырем летчикам «Нормандии» было присвоено высокое звание Героя Советского Союза. В 1-й воздушной армии о французских летчиках знали все и все за них болели. Когда мы узнавали о потерях французского полка, наши летчики переживали это очень тяжело. Но они, как подобает настоящим бойцам, воевали без всякой оглядки. Из 108 французских летчиков 42 погибли на полях сражений.

Впервые я увидел бойцов «Нормандии» в небе в начале Белорусской операции. Сначала даже не увидел, а услышал их переговоры в эфире. Речь была спокойной: наше превосходство в воздухе было полным. Мы даже слышали французские песни: наши боевые друзья, находясь в воздухе, часто напевали, что, хотя и было нарушением порядка, само по себе свидетельствовало об их отличном настроении. И мы, конечно, полагали, что в бою и французам будет не до песен: как только обстановка осложнится — все станет на свои места. Так, впрочем, и было, особенно во время боев в Восточной Пруссии, когда у противника количество самолетов увеличилось почти втрое и практически соотношение воздушных сил в полосе нашего фронта выровнялось.

Летчики полка «Нормандия» прошли трудный боевой путь, начавшийся весной 1943 года на Западном фронте.

В Орле и в Париже, там, где начинался и завершился боевой путь «Нормандии», подвиг французских летчиков-патриотов [294] увековечен в названиях улиц. Созданы музеи боевой славы, братской дружбы представителей советского и французского народов, сражавшихся против фашизма.

* * *

В конце июля после перегруппировки войска фронта перешли в наступление на каунасском направлении. Продвижение шло медленно: противник оказывал упорное сопротивление. При отходе гитлеровцы сжигали села, разрушали мосты, минировали дороги. Отдельные населенные пункты по нескольку раз переходили из рук в руки. Фашисты пытались любой ценой выиграть время, чтобы закончить подготовку оборонительных рубежей, прикрывавших границы Восточной Пруссии.

Несмотря на сильное противодействие, наши войска неумолимо продвигались на запад и к 1 августа освободили Каунас — важнейший узел вражеской обороны на восточно-прусском направлении.

В эти дни наша дивизия вела напряженные боевые действия. Менялись районы, перед нашими наступающими войсками возникали новые оборонительные рубежи противника, и снова без устали работали наши боевые друзья летчики-штурмовики и летчики-бомбардировщики, а мы, соответственно, обеспечивали им условия для нанесения метких, уничтожающих ударов. Кроме того, мы вели интенсивную воздушную разведку. По сравнению с первой половиной Белорусской операции сейчас, на завершающей ее стадии, когда бои переместились на территорию Литвы, нам значительно прибавилось работы по прямому нашему назначению. Здесь, на ближних подступах к Восточной Пруссии, фашисты сосредоточили немалые авиационные силы, перебросив с других направлений несколько боеспособных эскадр. Опять стали появляться группами по 15–20 машин вражеские бомбардировщики, которых во время разгрома немцев в Белоруссии мы почти не видели. Они ходили под прикрытием «мессеров», бомбили передовые части войск фронта и переправы через Неман. Наши летчики теперь вели жестокие и частые воздушные бои. Возросшее сопротивление врага на земле и в воздухе сразу показало нам, что мы приближаемся к жизненно важной части территории гитлеровской Германии и что эту территорию, это свое логово, центр германского милитаризма, гитлеровцы будут защищать упорно и до конца. [295]

Как только немецкие бомбардировщики стали совершать регулярные налеты большими группами, мне пришлось срочно выезжать с радиостанцией наведения в район южнее Каунаса. Снова — в который раз! — пригодился опыт, добытый в боях на Ленинградском и Калининском фронтах. Наши летчики совершали по 3–4 вылета в день, я с радиостанцией находился рядом с передним краем и руководил действиями истребителей непосредственно из самого района этих действий. О том, насколько возросло напряжение в воздухе, говорит один из памятных для меня эпизодов тех дней.

Получив донесение о приближении очередной воздушной армады противника, я поднял в воздух дежурную группу истребителей, которую вел капитан П. К. Лобас. Его навели на цель, а я, еще не зная точной численности группы, но заранее предполагая, что в этой группе, как обычно, идет не меньше трех девяток Ю-87, тут же дополнительно поднял в воздух еще две группы истребителей.