Истребители

Так и было сделано.

С самого утра все шло нормально. Наши летчики барражировали над переправами, ход форсирования я наблюдал собственными глазами, готовый в любой момент скорректировать действия своих истребителей. В период между 10 и И часами я увидел подходящую с запада группу самолетов. Группа шла на бреющем — так обычно ходили наши штурмовики. Да и строй группы показался мне привычным, и я решил, что это очередная группа «горбатых», которые отработали за рекой и теперь возвращаются назад. К слову сказать, это была уже не первая группа, которая так возвращалась из-за Березины. Поэтому я не обеспокоился.

И вдруг послышались взрывы бомб небольшого калибра. Оказалось, что это «фоккеры». Всего их было восемь, сбросили они мелкие бомбы — «лягушки», и не по переправе, а по передовым частям танковой армии, которые уже переправились.

Я стоял с П. А. Ротмистровым возле его КП. Тут же находилась наша радиостанция с оперативным расчетом. Тотчас я передал нашим летчикам, что на малой высоте в районе переправ действуют вражеские штурмовики. Два звена немедленно спикировали в этот район, но перехватить «фокке-вульфы» не успели. Те сбросили свои бомбы с одного захода и на максимальной скорости ушли на запад. Оплошность, конечно, досадная, хотя переправы и не пострадали.

В первое время на КП танковой армии еще не было точных данных о последствиях этого налета, но я был уверен, что никакого серьезного ущерба нашим переправившимся частям немцы не нанесли: бомбы были мелкие, сброшены торопливо и явно неприцельно. Но П. А. Ротмистров отреагировал на этот эпизод гораздо [281] острее, чем можно было ожидать. На повышенных тонах он заявил мне, что я — ни больше, ни меньше — сорвал форсирование и что он немедленно доложит в Ставку лично Верховному Главнокомандующему об этом безобразии как о невыполнении боевой задачи. Для меня все принимало крутой оборот.

Тут же на КП стали поступать доклады от передовых частей, из которых я узнал, что ни материальная часть, ни личный состав не пострадали. Даже раненых не было. Как я предполагал, гитлеровцы прежде всего заботились о том, чтобы вовремя унести ноги и сыпанули свои «лягушки» в сторону от войск, на лес. Слыша эти доклады и полагая, что инцидент исчерпан, я сказал командарму, что можно продолжать форсирование (как только «фоккеры» начали бомбежку, он его приостановил). Но Павел Алексеевич, не реагируя на мои слова, уже диктовал донесение в Ставку. Кончив диктовать, он продолжал ругать меня, говоря, что вместе с такими командирами воевать нельзя. Неизвестно, чем бы для меня это кончилось, но тут к нам подошел человек в кожаном пальто без погон. Еще когда Ротмистров отчитывал меня, я увидел его. Он шел к нам вдоль опушки леса один, без всякого сопровождения, и люди, занятые своими делами, не обращали на него внимания. Несколько последних крепких слов, сказанных командующим танковой армией по моему адресу, он, кажется, услышал.

— Товарищ Ротмистров, что вы шумите? Это война, а не игра на картах. На фронте все бывает. Бывает и похуже. — С этими словами человек в кожаном пальто подошел к нам, и я узнал командующего фронтом генерала Ивана Даниловича Черняховского.

— Я всю картину наблюдал, — продолжал Черняховский. — Ничего страшного не произошло. Вам без шума надлежит ускоренно продолжать форсирование. Вы недопустимо запаздываете: передовые соединения фронта уже находятся на подступах к Минску.

Черняховский сел в подошедший «виллис» и уехал.

Дальнейшее форсирование прошло спокойно.

На рассвете 1 июля соединения 11-й гвардейской армии генерал-полковника К. Н. Галицкого во взаимодействии с частями 5-й гвардейской танковой армии и 31-й армии генерал-лейтенанта В. В. Глаголева освободили Борисов.

За короткое время в ходе Белорусской операции все полки 240-й истребительной авиадивизии получили почетные [282] наименования. Если 133-му гвардейскому и 900-му истребительному авиаполкам было присвоено наименование Оршанских, то 86-й гвардейский стал Борисовским.

За неделю боевых действий — с 23 по 30 июня 1944 года — летчики нашей дивизии непосредственным сопровождением обеспечили 133 группы штурмовиков в составе 923 самолетов Ил-2. В те же дни было обеспечено прикрытие 31 группы бомбардировщиков Пе-2 и «Бостон» — всего 271 машина. Ни штурмовики, ни бомбардировщики потерь не имели. Этот факт в данном случае — определяющий для понимания той высокой оценки, которую заслужили в приказах Верховного Главнокомандующего, командования фронта и воздушной армии летчики 240-й авиадивизии.

По соотношению побед и потерь в воздушных боях оценить работу полков нашей дивизии было бы невозможно: за неделю мы сбили всего 17 самолетов противника, но при этом потеряли 16 своих машин и 9 летчиков. Эти цифры, по-моему, наглядно подтверждают вышеизложенный тезис о консервативности той тактики сопровождения, которой мы придерживались. При подавляющем нашем превосходстве в воздухе приведенные цифры отражают не что иное, как вынужденное оборонительно-пассивное состояние истребителя, когда он накрепко «привязан» к своим подопечным. Гитлеровцы ведь тоже знали слабые стороны этой нашей тактики.

* * *

После освобождения Борисова ваши войска начали продвижение вдоль автомагистрали к Минску. 5-й гвардейской танковой армии было приказано к исходу 2 июля овладеть столицей Белоруссии. Однако ворваться в этот день в Минск танкистам Ротмистрова не удалось. На своем пути следовавшие за ними соединения 11-й гвардейской и 31-й армий встретили упорное сопротивление гитлеровцев. Видимо, уже во время боев за Борисов фашистскому командованию было ясно, что основной удар войска 3-го Белорусского фронта наносят вдоль Минского шоссе. Поэтому оно стянуло сюда все, что могло: остатки пехотных и танковых дивизий, срочно переброшенные из Польши отдельные полки СС, много артиллерии. Обширные леса и болота, простиравшиеся по обе стороны автомагистрали, не позволяли соединениям танковой армии широко использовать маневр с целью [283] обхода основных узлов обороны противника, поэтому наступление вдоль Минского шоссе развивалось медленнее, чем намечалось.

Успешнее продвигался к Минску после освобождения Орши 2-й гвардейский танковый корпус генерала А. С. Бурдейного. Он устремился к столице Белоруссии южнее Минского шоссе. С помощью партизанских проводников гвардейцы-танкисты преодолели трудные районы болотисто-лесистой местности, 2 июля совершили блестящий маневр, обойдя с юга остатки борисовской и смолевичской группировок врага, разбили сильный его заслон на подступах к Минску и к исходу дня сосредоточились под стенами города. На рассвете 3 июля танковые бригады корпуса ворвались в Минск. Когда они вели бой в центре города, с юга подошел 1-й гвардейский танковый корпус генерала М. Ф. Папова, действовавший в составе 1-го Белорусского фронта. Совместными усилиями двух танковых корпусов и подтянувшихся частей 11-й гвардейской и 31-й армий к исходу дня 3 июля столица Белоруссии была очищена от врага. 5-я гвардейская танковая армия в течение этого дня главными силами обошла город с севера, вышла в район северо-западнее Минска и отрезала противнику пути отхода на Молодечно. Пройдя с боями через город, 2-й гвардейский Тацинский танковый корпус генерала А. С. Бурдейного к исходу 3 июля занял позиции западнее его. В юго-западном направлении пути отхода противнику были перерезаны войсками соседнего фронта. Таким образом, крупная вражеская группировка, все еще находившаяся в районах восточнее Минска, попала в окружение.

Москва салютовала воинам 1-го и 3-го Белорусских фронтов, освободившим столицу Белоруссии. «Освобождение Минска, — писала в передовой статье за 5 июля «Правда», — это радостный праздник для всех народов нашей страны».

В приказе Верховного Главнокомандующего в числе соединений и частей, отличившихся при освобождении Минска, упоминалась и наша 240-я истребительная авиадивизия. В ее боевой истории Белорусская операция занимает особое место: на всех важнейших этапах этой крупнейшей в ходе войны стратегической операции мы получали благодарности Верховного Главнокомандования.