Истребители

27 июня, когда наши войска взяли Оршу, был объявлен приказ Верховного Главнокомандующего, выражавшего благодарность войскам, отличившимся в боях за город. Наша 240-я истребительная авиадивизия тоже была отмечена. Таким образом, в ходе Белорусской операции мы получили уже вторую благодарность. Особо отличившимся частям было присвоено почетное наименование Оршанские. В 240-й авиадивизии Оршанскими стали сразу два авиационных полка: 133-й гвардейский и 900-й.

В тот же день, вечером 27 июня, мы получили приказ командующего воздушной армией, не прекращая боевой работы, перебросить дивизию на аэроузел Толочин. Наши подвижные соединения, быстро продвигаясь к Березине, нуждались в авиационной поддержке и надежном прикрытии с воздуха. Поэтому требовалось перебазироваться в ходе непрерывной боевой работы.

В 2 часа ночи передовые команды инженерно-технического состава, комендатуры батальонов аэродромного обслуживания, первый эшелон штаба дивизии и рота связи уже убыли к новому месту базирования. Утром 28 июня — точнее, к 10.00 — по радио мне доложили, что все готово к приему машин. Группы вылетали на задание по боевому графику, а производить посадку должны были уже на новый аэродром.

В те дни на больших территориях восточнее Березины, в обширных лесисто-болотистых массивах, сложилась [277] своеобразная обстановка. И наши наступающие войска (особенно подвижные части), и немецкие полуразбитые, отходящие и отчасти деморализованные группы пытались как можно быстрее выйти к Березине. Гитлеровцы — для того чтобы переправиться через реку, закрепиться за ней, использовать ее как серьезный естественный рубеж обороны и, таким образом, хоть отчасти стабилизировать обстановку, после того как фронт обороны рухнул под Витебском и Оршей. Наши, само собой разумеется, стремились раньше выйти к переправам, чтобы не дать этой возможности противнику. Нередко в те дни наши и немецкие колонны двигались параллельными лесными дорогами, неожиданно настигая друг друга. Там, где накануне прошли наши танковые бригады, на следующую ночь могла оказаться крупная немецкая часть.

Конечно, противник отходил в массе своей беспорядочно. Но он был хорошо вооружен (некоторые колонны имели танковое охранение, самоходную и нолевую артиллерию) и главное — в его группировках, колоннах и частях насчитывалось много тысяч солдат и офицеров. Бригады одного только 2-го гвардейского танкового корпуса на пути своего движения к Березине разгромили несколько таких крупных колонн противника, причем с некоторыми из них пришлось вести тяжелый многочасовой бой. А если представить, что такая колонна ночью или перед рассветом внезапно выходит на твой полевой аэродром? В ходе Белорусской операции такие случаи не были редкостью.

28 июня с нового аэродрома я вылетел на боевое задание. В тот день мы сопровождали Пе-2 из дивизии полковника Чучева. Бомбардировщики отбомбились по резервам противника, подходящим к Березине с запада. Поработали «пешки», как всегда, отлично. Это были мастера высокого класса — такие же, как и летчики-штурмовики полковника Пруткова. Неслучайно командующий воздушной армией с таким вниманием относился к этим двум авиадивизиям.

Вернувшись после вылета, я не успел еще выйти из самолета, как к нему подъехал на машине начальник штаба дивизии полковник И. Ф. Тараканов и доложил, что отходящие южнее автомагистрали войска противника неожиданно повернули на север, движутся в направлении Толочина и что головные части врага уже находятся на расстоянии четырех-пяти километров от шоссе. Начальник [278] штаба заметно волновался и считал, что надо эвакуироваться. Все необходимые распоряжения были им отданы, части к эвакуации подготовлены и ждут моего решения.

— Воздушную и наземную разведку организовали?

Оказывается, нет, так как на это не было времени.

— В штаб армии доложили?

Да, это сделано. Какие поступили указания? Пока никаких. Из этого следует, что отбиваться как-то надо сейчас. И немедленно.

— С первой гвардейской штурмовой не говорили, чтобы нанести удар по головным частям противника?

Оказалось, что нет.

— Срочно договоритесь с командованием штурмовой авиадивизии о перенацеливании очередных групп Ил-2 для удара по подходящему противнику, — приказал я. — И доложите об этом в штаб армии. Я вылетаю в паре на разведку и буду над немецкой группировкой. Постараюсь определить ее состав. Перенацеленным штурмовикам слушать мою команду. Цель, которую нужно атаковать, кроме указаний по радио продублирую пикированием. Кроме этого, имейте наготове несколько наших звеньев для штурмовых действий по подходящему противнику. Готовность к срочному перебазированию не снимать и ждать моих указаний.

Ну вот как будто бы все. Вся надежда теперь на наших друзей — штурмовиков. Мы их выручаем в воздухе. Смогут ли они сейчас выручить нас?

В паре с инспектором по технике пилотирования майором В. И. Скупченко вылетел в указанный район. Это практически рядом.

Гитлеровцы находились в густом лесу. Состав установить трудно... Но там, где лес пореже, видны автомашины, люди, даже танки. Нас обстреляла зенитная артиллерия. Немцы, видимо, вооружены неплохо, если ведут себя столь активно. По площади можно было предположить, что под нами — отдельно отходящий разбитый полк. На проселочных дорогах, ведущих к этому району, подходящих войск противника не было видно. Части обнаруженной группировки на автомагистраль еще не вышли, находились километрах в полутора — двух от нее. Вероятно, гитлеровцы оценивали обстановку.

Подошла шестерка Ил-2. Устанавливаем с ней связь. Задача штурмовикам уже поставлена. Я пикированием [279] в центр скопления врага показываю цель. Ответ — все ясно.

По этой группировке действовали всего две шестерки Ил-2, но их вполне хватило, чтобы ликвидировать угрозу нашему аэродрому. Вскоре отдельные автомашины и танки были обнаружены уходящими от автомагистрали на юг.

Во второй половине этого же долгого дня 28 июня командующий воздушной армией по телефону сообщил, что передовые части 5-й гвардейской танковой армии вышли к Березине в районе Борисова и с утра 30 июня будут форсировать реку.

— Вам надлежит надежно прикрыть форсирование, — приказал Т. Т. Хрюкин. — Немедленно выезжайте на место, согласуйте все вопросы с Ротмистровым по обеспечению форсирования...

Взяв радиостанцию и оперативную группу, в которую вошли штурман, связист и оператор, я выехал в район Борисова. Автомагистраль была забита войсками. Продвигались мы медленно, особенно нас связывала радиостанция. Расстояние в 80 километров преодолевали более двух часов.

На опушке леса, откуда хорошо просматривалась река, я увидел палатку, возле которой стоял часовой. Войдя в нее, спросил у офицера, как найти командующего армией П. А. Ротмистрова.

— Я вас провожу, — ответил он. — Это недалеко.

Оказалось, действительно совсем рядом. В лесу, метрах в двухстах от опушки, стояло несколько палаток. В одной из них находился командарм. Я представился и доложил, что прибыл для организации прикрытия района форсирования Березины.

На рабочем столе командующего 5-й гвардейской танковой армией была развернута карта. Он изложил мне порядок форсирования реки одновременно по двум переправам.

— Начало форсирования, — сказал П. А. Ротмистров, — завтра в 9.00. К этому времени части и соединения армии займут исходные районы. Расчетное время форсирования боевыми частями без тылов 5–6 часов. Необходимо надежно прикрыть войска армии в течение всего этого времени. Мой КП на опушке леса.

240-я истребительная авиадивизия в тот период продолжала выполнять и другие важные задачи, ответственность за которые с меня как с командира никто не [280] снимал. Поэтому для прикрытия танковой армии на период форсирования Березины я мог выделить только один полк. При таком быстром развитии событий, когда обстановка на фронте менялась с часу на час, система оповещения, естественно, не работала, а своей радиолокационной станции у меня не было. Стало быть, оставалось единственное решение: организовать непрерывное патрулирование над переправами в течение всего форсирования. Причем смена эскадрилий должна происходить в воздухе в районе патрулирования. Итак, начиная с 8 часов 30 минут 30 июня наши летчики должны висеть над переправами.