Оружие Кроноса

— По мелочам, может, и наврал, но я сердцем чувствую, что ребёночек у нас будет. А сердце матери не обманешь.

— Откуда у тебя материнское сердце? Ты же ни разу не рожала.

— Твои глупые попрёки не испортят мне настроения.

— Ну, подумай же сама! Когда он первый раз к нам пришёл, сыпал непонятными научными словами, как ненормальный. А вчера, когда Бабай начал излагать какую-то хрень из той же оперы, сразу сдулся, типа «ничего не понимаю, я — гуманитарий». То есть, или в тот, или в другой раз нагло вешал нам на уши лапшу.

— Он объяснил так, как ему рассказал кто-то другой. Да и как ты можешь знать, вешал ли он лапшу, если сам в этих вопросах ни в зуб ногой?

— Ладно, допустим, — нехотя согласился Жора и выложил свой главный аргумент. — Он сказал, что такое бесплодие, как у тебя, не лечится. Помнишь?

— Как раз помню. Не лечится здесь. Зато его умеют исцелять в Преисподней.

— Хорошая у тебя память, Ромуальдовна. А теперь вспомни ещё его слова, что никакого отдельного ни Ада, ни Рая не существует. Значит, и в этом соврал.

— А я всё равно ему верю, — заявила Ромуальдовна. — Ты же имел с ним дела и раньше, разве он тогда не выполнил то, что обещал?

— Тогда выполнил. А сейчас всё будет не так.

— Почему ты в этом уверен? Сатана что, сильно изменился за несколько лет?

— Не знаю. Зато знаю другое. Если мы доберёмся до оружия Кроноса, он нас обязательно прикончит. Он врун, может быть, ещё и подлец, но уж точно ни разу не дурак. А надо быть не просто дураком, а полным дебилом, чтобы оставить в живых единственных людей, способных тебя убить.

— И что же нам делать? — растерялась Ромуальдовна.

— Всё очень просто. Если оружие окажется у нас, мы должны его опередить, вот и всё.

— Знаешь, Жора, а мне его жалко.

— Нечего его жалеть!

Жора собирался что-то добавить в обоснование своего категоричного заявления, но не успел. В комнату сквозь стену вошли двое. Один из них был высоким мужчиной в белом костюме, с длинными седыми волосами и бородкой. Но на него супруги особого внимания не обратили, потому что вторым визитёром был Сатана, и, судя по выражению его физиономии, концовку разговора он прекрасно слышал.

— Вот такие у меня соратники, — расстроено сообщил Князь Тьмы своему спутнику. — Чуть что, сразу убивать собираются. За такими глаз да глаз нужен. А то утром проснёшься, а голова в тумбочке. Ты мне скажи, Мерлин, стоит ли ради таких деятелей спасать мир?

— А чего ты ожидал, Саурон? У тебя такая репутация среди смертных, что порядочные люди никаких дел с тобой иметь не хотят, — откликнулся Мерлин. — Говорят же русские «береги честь смолоду», а ты не сберёг. Кто тебе виноват?

Мерлин по-русски говорил правильно, но в его произношении присутствовал какой-то неуловимый иностранный акцент. Скорее всего, британский.

— Виновных назовёт суд, — ушёл от ответа Сатана, после чего обратился к супругам. — Достопочтенные, ответьте мне, пожалуйста, на один вопрос. Меня не удивляет ваше нездоровое желание меня убить, это давняя христианская традиция, хоть сам Христос таких приматов, как вы, настоящими христианами и не считает. Но вот чего я не могу понять: почему вы в люксе уже второй гостиницы устраиваете самый настоящий свинарник? Зачем вы изволили навалить на туалетный столик сию субстанцию коричневого цвета? И зачем докуренные бычки понадобилось сперва макать в неё, а потом складывать горкой на ковре, который стоит гораздо больше, чем десять таких парочек, как вы, способны заработать за всю свою никчёмную жизнь?

— Это коричневое — совсем не то, что вы подумали, — немного смутившись, ответила Ромуальдовна. — Всего-навсего, кофейная гуща.

— А составленный из окурков Эверест, надо полагать, это всего-навсего классическая скульптура «Мыслитель», в подражание милейшему Огюсту Родену, исполненная в манере абстракционизма. То есть, предмет культуры. Я бы даже сказал, очень высокой культуры!

— Я складывала окурки в пепельницу.

— И какая судьба постигла бедную пепельницу?

— Она где-то там, — показала пальцем Ромуальдовна. — Под окурками.

— Саурон, я думаю, твоё совещание придётся провести в каком-нибудь другом месте, — предложил Мерлин. — Здесь не только грязно, но и очень накурено.

— Какое совещание? — удивился Жора. — Теперь нам нет смысла продолжать. Вы же не сможете выполнить свою часть сделки.

— Это почему же? — возмутился Сатана. — В отличие от таких, как вы, Абрам Альбертович, я свои обязательства неуклонно исполняю. Чем вы недовольны? Тем, что я вывалил на вас физическое и философское объяснение многомерной божественности, ничего в нём не понимая в силу гуманитарного склада ума? Что в этом плохого? Я запомнил слова одного смертного профессора, и повторил их вам, подобно тому, как вы сдавали английский язык в школе для детей с задержками в развитии. Это вовсе не означает, что я вам лгал.

— Ты, Саурон, позабыл пролить свет на вот какой нюанс сложившейся ситуации, — мягко вступил в разговор Мерлин. — Если твои клевреты уверены, что ты им не заплатишь, то почему они всё-таки тебе помогают?

— Мы мир пытаемся спасти, между прочим, — буркнул Жора. — Чем не причина?

— Уважаемый Абрам Альбертович! Извините, если я неправильно запомнил ваше имя, русские имена такие сложные. Я хотел обратить ваше внимание, что вы как раз только что отказались спасать мир, поскольку Саурон, по вашему мнению, не в состоянии исполнить свою часть контракта.

— Да тут как раз всё понятно, — улыбнулся Сатана. — Этот милитарист хочет раздобыть себе оружие Кроноса и поубивать всех, кто ему опасен или не нравится. Не ищи в его действиях сложных мотивов, Мерлин. Им неоткуда взяться.

— А что ты им пообещал?

— Это конфиденциальная информация. Если они захотят, пусть скажут сами.

— Не скажу, — отказалась Ромуальдовна. — Потому что я уважаемому Сатане верю. Или правильнее будет сказать «милейшему»?

— Называйте меня, как хотите. В пределах разумного, конечно же. А я, со своей стороны, подтверждаю, что если мы остановим нашего любезного друга Евгения Викторовича, я исполню всё, что вам пообещал.

— Мерлин, а ведь мы с женой прямо сейчас обсуждали, что именно он должен сделать. Неужели вы не слышали? — удивился Жора.

— Слышал, — признал Мерлин. — Но попытался проявить некоторую деликатность. Вынужден заметить, Саурон, что я, вслед за этим молодым человеком, склонен считать твоё обещание неисполнимым. Буду рад, если ты развеешь мои сомнения. Полагаю, Абрам Альбертович тоже хотел бы получить от тебя нечто большее, чем голословные заверения в собственной порядочности.

— И ты, Брут, то есть, Мерлин, — вздохнул Сатана. — Ладно, раз для вас так важны технические детали, извольте внимательно меня выслушать. Разумеется, лечение уважаемой Ромуальдовны будет происходить ни в какой не Преисподней, а, можно сказать, наоборот — в одной западноевропейской клинике. Они специализируются на имплантации донорских яйцеклеток.

— Чего? — не понял Жора.

— Я понимаю, о чём речь, — заявила Ромуальдовна. — Одно время очень этими вопросами интересовалась, поневоле пришлось разобраться. Пусть Сатана рассказывает, а я потом тебе всё объясню.

— Да всё уже, собственно. Клиника весьма и весьма дорогая, но для меня финансовых проблем, как легко заметить, не существует. Даже если первая попытка окажется неудачной, я оплачу и все последующие.

— Так это будет не моя яйцеклетка, а донорская? — ахнула женщина.

— Донорская, — согласился Князь Тьмы. — Но при этом ваша. Вам имплантируют вашу собственную.

— Но у меня же их нет!

— Если бы ваш организм был способен продуцировать яйцеклетки, моя помощь вообще не понадобилась бы. Но когда-то вы были здоровы. Та, ныне затерянная в прошлом Ромуальдовна, и будет вашим донором.

— Хочешь, стало быть, взять нечто из прошлого, — заметил Мерлин. — А ведь это достаточно сложно, и ты не можешь об этом не знать.

— Я уже не раз лазил в прошлое, — похвастался Сатана. — И как раз в данном случае ничего сложного нет. Проблематично перенести в настоящее какой-нибудь уникальный предмет, потому что его исчезновение там может привести к темпоральному парадоксу, а природа этого не допускает. Здесь же яйцеклетки каждый месяц уходили в канализацию, и если десяток из них окажется здесь, никакой угрозы мирозданию не возникнет. Рыться в, простите, месячных истечениях, конечно, противно, но я уж как-нибудь преодолею брезгливость. Ради спасения мира, так сказать.