Страница 45 из 90
После срочного ремонта орудия с «Червоной Украины» были установлены попарно там, где требовалось усилить огневую поддержку войск. Четыре новые дальнобойные береговые батареи, укомплектованные комендорами крейсера, вступили в строй в течение месяца. Одной из них, получившей огневую позицию на знаменитом по первой Севастопольской обороне Малаховом кургане, стал командовать бывший командир артиллерийской боевой части корабля[162] капитан-лейтенант А. П. Матюхин. Так же были использованы орудия с эсминца «Совершенный».
Но возвращусь к ноябрьским дням. Бои на правом фланге шли с неослабевающим напряжением. 13 и 14 ноября высоты за Балаклавой переходили из рук в руки. А боеприпасы к полевым орудиям приходилось расходовать все экономнее, и мы посылали в Москву телеграммы о настойчивыми просьбами ускорить поставки снарядов (доносили в Ставку также и о том, что имеем в резерве две тысячи бойцов, которых нечем вооружить). Тем шире использовалась береговая артиллерия, обеспеченная боезапасом. Обстановка не позволяла обращать внимание на то, что стволы тяжелых береговых орудий рассчитаны на сравнительно небольшое количество выстрелов.
Оборону в первом секторе эффективно поддерживала своими 152-миллиметровыми орудиями 19-я береговая батарея капитана М. С. Драпушко. Но она сама оказалась в тяжелом положении. Не башенная, с орудийными двориками открытого типа, эта батарея стояла над обрывом скалы, охраняя уже много лет вход в Балаклавскую бухту. Со стороны моря ее защищал бетонный бруствер, а со стороны суши она была очень уязвима. Когда батарею сооружали, не предвиделось, что противник сможет обстреливать ее с противоположного берега неширокой бухты.
Стремясь разделаться с батареей, срывавшей их атаки, гитлеровцы за несколько часов выпустили по ней около трехсот снарядов и бесчисленное количество мин. А убеждаясь, что батарея не подавлена, повторяли огневые налеты вновь и вновь. Многократно бомбила ее и фашистская авиация. На огневой позиции возникали пожары, нарушалась связь, выбывали из строя люди. Но батарея продолжала действовать, поражая и дальние, и близкие цели, последние - прямой наводкой.
Вот пример стойкости и мужества батарейцев, относящийся к расчету лишь одного орудия. Замковый комсомолец И. А. Щербак ослеп при разрыве вражеской авиабомбы, но даже не доложил об этом, пока шла стрельба, продолжая четко выполнять команды. Затем обязанности замкового взял на себя младший сержант А. Р. Лизенко, также комсомолец, одновременно командовавший орудием. Будучи тяжело ранен, и он не оставил в бою своего поста. От потери крови Лизенко, дернув в последний раз спусковой шнур, лишился сознания, которое уже не вернулось…
Ни одна из наших тяжелых береговых батарей не действовала тогда в таких условиях - почти на переднем крае. [163]
Отдельные орудия выходили из строя, но повреждения устранялись, и они стреляли снова. И две тысячи снарядов, которые батарея капитана Драпушко выпустила за те дни, много значили для предотвращения глубокого прорыва врага на правом фланге обороны. Только после отражения ноябрьского наступления, когда стало ясно, что линия фронта пока что останется менее чем в двух километрах от позиции 19-й батареи, ее орудия были перенесены в другое место.
* * *
Было очень тревожно за Балаклаву. Захват этого городка, оказавшегося в осаде вместе с Севастополем, несомненно, относился в ноябре к первоочередным целям противника (гитлеровское командование, естественно, знало, как использовалась удобная Балаклавская бухта англичанами и. французами, с которыми шли тут бои в прошлом веке). Положение на этом участке доходило до критического, фронт подступил к Балаклаве вплотную, но мы не допускали мысли, что она может стать неприятельской базой.
13 или 14 ноября я побывал в Балаклаве вместе с контрадмиралом Г. В. Жуковым и дивизионным комиссаром П. Т. Бондаренко. Западный берег бухты и часть городка уже простреливались ружейно-пулеметным огнем с занятых противником высот. Но в Балаклаве оставалось немало ее жителей, и их выдержка просто восхищала. В таких, а потом и в еще более трудных условиях балаклавцы жили много месяцев, помогая всем, чем могли, Севастопольской обороне. А рыбаки местной артели, рискуя жизнью, выходили даже на лов, радуя своей добычей и горожан, и бойцов.
Начальник штаба первого сектора майор С. А. Комарницкий доложил обстановку (комендант П. Г. Новиков и военком бригадный комиссар А. Д. Хацкевич находились на передовой). В этом секторе, как уже говорилось, у нас было пока мало сил. На участке одного из батальонов, понесшего большие потери, гитлеровцы прорвались в самом начале ноябрьского наступления, в результате чего и осложнилось положение под Балаклавой. Попытки восстановить прежние позиции имели пока лишь частичный успех. Сюда выдвигался армейский резерв - только что доукомплектованный 1330-й стрелковый полк, бывший 1-й морской, прославившийся под Одессой, который все еще называли «осиповским» по первому его командиру (полковник Яков Иванович Осипов был убит на пути к Севастополю в крымской степи). На пополнение этого же сектора предназначался новый [164] полк, формировавшийся из пограничников, которые продолжали прибывать на территорию СОР через фронт, по горным тропам.
Когда мы, сделав в Балаклаве все намеченное, поехали обратно, я предложил завернуть к изолированно стоявшему в стороне, на береговой скале, старому, времен Крымской войны, форту, где однажды уже был с месяц назад. Там шли тогда инженерные работы, и нам захотелось посмотреть, как используется довольно выгодно расположенное старое укрепление. К тому же из форта должен был просматриваться обширный участок переднего края. Форт, по данным штаба сектора, занимало небольшое подразделение НКВД.
Ехали мы на эмке - в начале войны у нас еще не было открытых машин типа газика, гораздо более удобных, позволяющих, если нужно, быстро выскочить при бомбежке или артобстреле. У шлагбаума, перекрывавшего дорогу к форту, узнали от вызванного часовым караульного начальника, что утром туда проследовал взвод бойцов - на смену другим, но оттуда, со скалы, никто не спускался. Это насторожило нас, особенно Гавриила Васильевича Жукова. Он сказал, что надо все проверить, прежде чем туда соваться. На том и порешили, тем более что дело было к вечеру.
А вскоре я, сидя рядом с водителем, заметил, как на дороге, опережая нашу машину метров на тридцать - сорок, возникают невысокие всплески пыли, какие бывают при разрывах мин. Жуков обернулся и увидел такие же пылевые фонтанчики сзади. Получалось, что мы находимся под минометным обстрелом и уже попали в вилку. Шофер резко повернул влево, уводя машину с дороги по откосу. Заехав за бугор, мы выскочили из эмки и сразу обнаружили на ней следы от мелких осколков.
На находившейся вблизи запасной огневой точке (у дороги Севастополь - Балаклава стояли кое-где орудия на случай прорыва противника) уже объявили тревогу. Бойцы орудийного расчета выбежали из придорожного домика, где, должно быть, ужинали. И вовремя выбежали: тут же мина угодила в их домик, и, кажется, не одна. Упустив нашу машину, минометчики накрыли другую цель.
Но откуда стреляли? Очевидно, из старого форта - больше вроде как неоткуда. Однако этому еще не хотелось верить. Как проникли туда враги, если к укреплению, расположенному на отвесной скале, ведет единственная, охраняемая специальным постом, дорога? Или кто-то провел их неизвестной нам тропинкой?… Но как могло случиться, что [165] о захвате старого укрепления, если он произошел, не знали в штабе сектора? Объяснение приходило в голову только одно: возможно, там все погибли, и сообщить стало некому…
Рассказ о том, что же все-таки случилось, получился бы слишком длинным. Да и не все удалось тогда выяснить. Позже я прочитал сочинение некоего полковника Ягги «Севастополь, 1941-1942», опубликованное в журнале «Альгемайне швейцершил милитерцайтшрифт», издающемся на немецком языке в Швейцарии (№ 7-9 за 1966 год).