Страница 23 из 90
Жуков уже знал - об этом мы известили его накануне, - что Ставка выделила для Приморской армии десять маршевых батальонов (первое, кроме краснофлотских отрядов, пополнение после того как прервалось сообщение по суше с Южным фронтом). Батальоны должны были прибыть через Новороссийск в самые ближайшие дни, а как их тут ждали, я понял, когда встретился с командирами соединений. Но маршевое пополнение могло лишь поддержать боеспособность существующих частей, восполнить понесенные ими потери. А оборонительный район нуждался в большем.
На командном пункте ООР подробно и обстоятельно, по своей рабочей карте, отражавшей обстановку на данный час, доложил о состоянии сухопутной обороны начальник штаба Приморской армии полковник Н. И. Крылов. Присутствовавшие при этом Г. В. Жуков, командарм Г. П. Софронов, члены военных советов района и армии дополнили доклад своими мыслями и соображениями.
Положение было трудным. Враг, наседавший на всем фронте обороны, имел примерно пятикратный численный перевес над защитниками города, а по боевым средствам - [83] еще больший. В тяжелых боях последних дней наши войска понесли значительные потери, особенно ранеными. Если на 20 августа ООР насчитывал в строю 34,5 тысячи бойцов и командиров (в том числе 8 тысяч моряков), то неделю спустя, несмотря на прибытие краснофлотских отрядов из Севастополя, на одесских рубежах оставалось всего около 25 тысяч человек. Противник же подтянул еще пять пехотных дивизий. Он мог наступать четырьмя-пятью дивизиями в каждом из трех секторов, а там оборонялось в лучшем случае по дивизии. Правда, многие соединения врага были уже основательно потрепаны под Одессой (некоторые, по имевшимся данным, даже отводились на переформирование), но они постоянно пополнялись.
Бои шли уже на ближних подступах к городу. А про восточный сектор, внушавший особенно серьезные опасения, следовало сказать - на ближайших. Накануне противник овладел там Гильдендорфом и Александровкой, вышел к морю у Фонтанки. В связи с этим пришлось вслед за 412-й береговой батареей вывести из строя еще одну - 21-ю, и части восточного сектора начала поддерживать, ведя огонь через город, береговая артиллерия, стоявшая на противоположном фланге плацдарма. Нарастала угроза Пересыпи, был подготовлен план эвакуации жителей этой рабочей окраины на случай, если бы пришлось, исчерпав другие средства, остановить врага, взорвать дамбу Куяльницкого лимана.
До этого не дошло - врага остановили (и потом стало еще яснее, что дни 28-29 августа были для Одесской обороны одними из критических). Но выход противника на берег Одесского залива означал, в частности, что он сможет обстреливать большую половину города, и в том числе порт с подходами к нему теперь уже прицельно, с корректировкой огня. И это должно было крайне осложнить доставку подкреплений и боеприпасов, продолжавшуюся планомерную эвакуацию гражданского населения, а также раненых. Весьма затруднялись и действия кораблей, выходящих для поддержки войск в Одесский залив.
Враг, естественно, понимал, что серьезное нарушение работы порта могло стать началом конца Одесской обороны. В мемуарах Н. И. Крылова приводится выдержка из письма, посланного Гитлером Антонеску, в котором последнему давались советы, как быстрее овладеть Одессой: «Главное состоит в том, чтобы приблизиться к самому побережью с северо-востока, то есть в полосе действий Вашего 5-го армейского корпуса, чтобы можно было взять под сильный артиллерийский огонь портовые сооружения города…» Командование [84] ООР, привлекая к контрбатарейной борьбе все пригодные для этого средства, очень рассчитывало на огонь кораблей. Однако не так-то легко оказалось даже устанавливать точное расположение батарей, выдвигаемых противником в район между Большим Аджалыкским и Куяльницким лиманами: характер местности позволял хорошо их маскировать.
Осажденный город собирал для фронта свои, уже небольшие, внутренние резервы. Около 9 тысяч бойцов должна была дать проводившаяся по решению Военного совета ООР мобилизация военнообязанных старших возрастов - до 55 лет. Еще раньше прошла дополнительная партийная мобилизация. Мне показали постановление бюро обкома КП(б)У от 22 августа, где говорилось: «Всех способных носить оружие коммунистов и комсомольцев направить в РККА». В самой Одессе оставалось менее двух тысяч членов партии (примерно одна десятая довоенного состава городской парторганизации) и менее трех тысяч комсомольцев, остальные были на фронте.
В число коммунистов, остававшихся в городе, входили те, кто был занят на производстве вооружения, которое, несмотря на все трудности, быстро расширялось.
В Одессе, где до войны не существовало оборонной промышленности, не могли организовать изготовление, например, винтовок, пулеметов или снарядов. Но было налажено - на предприятиях, выпускавших раньше сугубо мирную продукцию, - производство минометов, гранат, противопехотных и противотанковых мин. Баллоны, которые «состояли на вооружении» у продавщиц газированной воды, послужили основой самодельных огнеметов. На известном заводе имени Январского восстания, как и в гражданскую войну, оснащали бронепоезда. Там же при содействии ряда других предприятий осваивали выпуск уникальных, можно сказать, боевых машин: обыкновенный трактор-тягач накрывался капотом из двухслойного стального листа, снабжался пулеметной башенкой - и получался «одесский танк».
Одесситам, как известно, не занимать меткого словца. Создатели этой машины назвали свое детище «НИ», что означало: «На испуг». Импровизированные танки и в самом деле могли ошеломить уже одним отчаянным треском, который производили, да, пожалуй, и тем, что были ни на что не похожи. Но они оказались и реальной боевой силой, способной поддерживать пехоту, особенно при контратаках. Потом был сформирован и успешно действовал целый батальон «НИ» с экипажами, укомплектованными в основном [85] одесскими рабочими. А настоящих танков войска ООР до середины сентября не имели, если не считать нескольких старых БТ, подбитых в начале войны у Днестра и отремонтированных на одесских заводах.
Из бесед с руководителями Одесской обороны и в обкоме партии, при ознакомлении с положением дел в секторах, где встречался с командирами 95-й стрелковой дивизии и 25-й Чапаевской генерал-майорами В. Ф. Воробьевым и И. Е. Петровым, с другими командирами и политработниками, я многое узнал о героях боев за Одессу, о замечательных проявлениях мужества и стойкости, о жизни осажденного города, где все теснее сливались воедино фронт и тыл. И мне лучше, полнее стало представляться, чего стоило удержать нынешние рубежи. Все очевиднее становилось, что Одесса нуждается в большей помощи, чем получала до сих нор. И притом - срочно.
Особенно убедительно доказывал это командарм Приморской Георгий Павлович Софронов. В один из вечеров он пригласил меня к себе на квартиру, и разговор затянулся далеко за полночь. Спокойно и неторопливо разбирал генерал Софронов положение на каждом участке обороны, давая попутно четкие характеристики многим командирам, по памяти называя состав наших частей и противостоящих им вражеских. А выводы его сводились к тому, что и при нынешнем, крайне неблагоприятном, соотношении сил Одесса может продержаться еще некоторое время. Но если планируется длительная оборона, то следует обязательно перебросить сюда хотя бы одну полнокровную кадровую дивизию - чтобы оттеснить врага в восточном секторе. И само собой, напоминал он, необходимо регулярно подавать маршевое пополнение.
Во время нашей беседы шел методический артиллерийский обстрел города. Иногда снаряды рвались как будто совсем недалеко, и я чувствовал себя не очень уютно. Софронов же, прихлебывая чай, продолжал разговор, словно и не замечая разрывов. Очевидно, этого старого солдата, прошедшего и через первую мировую, и через гражданскую войны, не могла смутить никакая канонада. Но вот в небе послышался шум моторов, и начался воздушный налет. Тут Георгий Павлович несколько забеспокоился, стал звонить дежурному, что-то выяснять. А для меня, наоборот, бомбежка с воздуха была привычнее артобстрела - налеты на Севастополь происходили почти каждую ночь.