Страница 8 из 35
Мы поднялись по бетонной лестнице на длинную террасу, выходящую на Залив. Я видел город Акапулько, раскинувшийся на его противоположной стороне, катер, вздымающий пенный шлейф волн, мужчину и женщину, скользящих в его фарватере на водных лыжах. Мне захотелось оказаться на месте этого мужчины. Было еще много всяких катеров и лодок и две или три большие величавые яхты. Примерно на расстоянии сотни ярдов от берега застыла кормой к террасе огромная белая яхта. Я прочитал ее название — «Фортуна». Я вспомнил, что это означает удача, счастье и подумал с тревогой, что это в данный момент имеет прямое отношение ко мне. Что называется, в самую точку.
Коридорный взял меня под руку, повернул лицом к двери, стукнул в нее четыре раза, и когда она распахнулась, подтолкнул меня вперед. Я очутился в просторной гостиной. Под ее низким потолком висел голубой дым от сигар и сигарет, по стенкам там и сям сидели мужчины, вокруг большого квадратного стола в центре их собралась целая шайка. Я вошел, дверь захлопнулась, повернулся ключ.
Глава 4
Тип, сидевший во главе стола, и был этим самым Торелли, Винсентом Торелли, которого иногда называли Гориллой, но только за его спиной. Теперь я знал, кто он такой. Да, я это знал и не испытывал ни малейшей радости. Как его ни назови — передо мной был убийца, причем самый главный. Главней его не было никого во всем международном преступном синдикате.
У меня глаза на лоб полезли, но вовсе не от того, что я его увидел, — кого-кого, а уж его я никак не ожидал увидеть. Несколько лет тому назад Торелли был депортирован из Соединенных Штатов и предположительно поселился в Италии.
Я учуял в воздухе запах смерти. Передо мной сидел весь синдикат во главе с его сицилийской ветвью. У меня не было времени глядеть по сторонам, но я и без того знал, что комната кишмя кишит отпетыми головорезами, главарями банд, торговцами наркотиками и кое-кем из элиты синдиката и всей мафии, сделавшей свою карьеру на крови. Частному детективу здесь нечего делать. Здесь нечего делать любому нормальному человеку.
Я усек все это за какие-то полсекунды, еще до того, как в комнате началось столпотворение. Трое или четверо субъектов повскакивали со своих мест, один кинулся в мою сторону, остальные загомонили не вставая.
Но только не Торелли. На его лице не шевельнулся ни единый мускул. Он смотрел на меня секунды две ничего не выражающим взглядом мертвой змеи и слушал этот гвалт. Потом поднял руку и едва заметно ею взмахнул.
Это подействовало как выключатель. Все вдруг разом смолкли и в комнате воцарилась кладбищенская тишина. Те, что повскакивали со своих мест, снова на них сели. На меня были устремлены десятки глаз, тех самых глаз, которые видели слишком уж много мук и смертей и которых не лишат спокойствия новые.
В наступившей тишине я услышал голос Торелли, тихий, мурлыкающий, с отчетливым итальянским акцентом. Он сказал, не спуская с меня колючего взгляда своих темных глаз:
— Ты не Пулеметчик.
Я брякнул первое, пришедшее мне в голову, потому как знал: молчать нельзя.
— Пулеметчик? Проклятье, а кто такой Пулеметчик? И ты?
Смуглое лицо Торелли застыло точно быстросхватывающийся цемент, что, вероятно, должно было повергнуть меня в трепет. Но это не повергло меня в трепет. Я вдруг понял, что сейчас единственно верными словами будут те, которые я брякну сходу, не задумываясь. Мне во что бы то ни стало нужно было заставить Торелли поверить, что я лишь случайно вляпался в эту историю и что мне неизвестно, кто он такой. Это было нелегким делом и я не надеялся с ним справиться, однако попытка не пытка.
— Послушайте, мистер, — начал Торелли голосом, похожим на лезвие приставленного к моему горлу ножа. — Отвечайте без запинки. Что вы делали в комнате Пулеметчика?
Я постарался придать моему голосу обычную окраску. Чтобы выжить, мне следовало притвориться, будто я не знаю, о чем он говорит. Если я начну стлаться по земле или проявлю хотя бы капельку подобострастия, Торелли поймет, что я усек, кто он. Я вел себя как никогда глупо, но сейчас это был единственный способ обвести его вокруг пальца и таким образом оставить для себя хотя бы малюсенький шанс выжить.
— Может, хватит про этого Пулеметчика? Я уже сказал, что никак не врублюсь, о чем ты.
Я стал огибать стол, чтобы подойти к Торелли. Двое из тех, кто оказался ко мне поближе, приподнялись со своих мест, правые руки потянулись к левым подмышкам. Торелли снова сделал жест рукой, и все успокоились.
Я остановился на расстоянии трех-четырех футов от Торелли и вдруг до меня дошло, что, успей я одеться честь честью и еще прихватить с собой оружие, меня бы уже вполне могло не быть на этом свете. Стоит только потянуться за оружием, как меня превратят в воздушный бисквит.
Я сглотнул слюну и посмотрел на Торелли сверху вниз, стараясь придать своему лицу сердитое выражение.
— Какое тебе дело до того, в чьей комнате я сплю?
Выражение его физиономии слегка изменилось, но всего лишь на какое-то мгновение. Не знаю, что бы он мне ответил и что бы случилось со мной в следующую минуту, но тут из-за моей спины раздался знакомый голос. Это был тот самый громоподобный бас, который, судя по всему, теперь обращался к Торелли:
— Уф, прошу прощения.
Торелли устремил свой взгляд куда-то поверх меня и кивнул. Я повернул голову и увидел Харви Мэйса. Он смотрел на меня в упор, его круглая физиономия казалась серьезной.
Я решил разрядить атмосферу.
— Мэйс! Это ты, старый пройдоха? Черт возьми, что все это значит?
Голос слегка изменил мне на последнем слове, и оно получилось каким-то валким.
— Это Шелл Скотт, тихий сыщик из Лос-Анджелеса, — пояснил Мэйс Торелли. — Я его хорошо знаю и уже встречал сегодня. — Потом он обратился ко мне: — Советую тебе, Шелл, — впервые за все время нашего знакомства он назвал меня по имени, — быть покладистей.
Я пожал плечами.
— О'кей, Мэйс, раз ты мне так советуешь.
Окинув взглядом комнату, я начал догадываться, что происходит в Акапулько и был не очень удивлен встретить здесь главу профсоюза, которого исключили из КПП[1]за его принадлежность к компартии, а также одного подлеца из АФТ[2], который, насколько мне известно, осуществлял власть над более чем ста тысячами ее членов. Меня также не удивило присутствие сенатора Соединенных Штатов. Одного-единственного. Остальные девяносто пять честных конгрессменов не были в этом повинны.
— О'кей, так в чем же дело? — обратился я к Торелли.
Он молча глядел на меня. Этот человек уже задал мне вопрос и не в его привычке было его повторять. Я повторил его сам:
— Ты спросил у меня насчет комнаты? Но ведь я уже сказал, что не понял, куда ты клонишь. Я приехал сюда из Мехико-сити вчера днем и здорово попотел, чтобы получить здесь ночлег. Я заранее не заказывал.
— Но вам же дали эту комнату, — возразил Торелли.
— Да. В конце концов я подался в «Лас Америкас» и взял за бока дежурного клерка. Пришлось подмазать, а тут как раз кто-то отказался от брони, вот номер и достался мне.
Взгляд темных глаз Торелли скользнул на какое-то мгновение вниз, но тут же снова впился в меня. Я услышал, как сзади открылась и закрылась дверь.
Разумеется, Торелли допускал, что я могу говорить правду, поэтому переменил свой тон. Он был очень хитер, недаром ведь достиг столь головокружительных высот.
— А зачем вы с коридорным пришли сюда? — весьма вежливо поинтересовался он.
Я обернулся, так как думал, что коридорного послали проверить мою версию. Но он был здесь, а значит к тому клерку, которому я отвалил сотню долларов, послали кого-то еще. Я пожалел, что не дал ему тысячу.
Ткнув большим пальцем в сторону коридорного, я улыбнулся Торелли.
— Спросите у него. Я сижу у себя в номере, а он вваливается и бормочет что-то насчет того, что я должен одеваться за пятнадцать минут, а сам уходит. Ну, подумал я, он кое откуда сбежал. Ладно. А тут впархивает эта куколка Ив, можно сказать, в чем мама родила. Она говорит, что я Пулеметчик и заводит со мной эту свою игру. Ну что ж, если ей хочется поиграть с каким-то Пулеметчиком, побуду ее Пулеметчиком. Про этого коридорного я совсем забыл. Решил, его уже схватили те, кому надо. Я совсем было вошел в роль Пулеметчика, когда этот тип вперся ко мне точно к себе домой. Я не испытывал ни малейшего желания идти сюда, но такой дубине разве что докажешь? Заставил меня надеть кое-что и потащил сюда. — Я приподнял брючины. — Взгляни. У меня даже не было времени завязать шнурки. Он вел себя как настоящий псих, и мне вовсе не хотелось с ним спорить. — Я перевел дух и продолжал: — Когда Харви Мэйс советует мне что-либо делать, я почти никогда с ним не спорю. Но к чему все эти вопросы?
1
Конгресс Производственных Профсоюзов.
2
Американская Федерация Труда.