Отыщите меня

— А ты свою улицу и дом в Ленинграде помнишь? — вдруг спрашивает Василий.

— А как же.

— Найдешь и не заблудишься?

— Найду без посторонних…

— Объясни мне, где это находится…

Мало толку объяснять ему. По всему видно, города он не знает или не помнит и путает Лиговский проспект с Невским.

— Мы обязательно поедем, Рудька, в Ленинград, я тебя сам отвезу. Поправлюсь, добудем денег, придет конец войне, и поедем на твою родину. Я никогда не обманывал никого и тебе от сердца говорю. Мы сядем на пароход, потом в зеленый поезд, а может, даже в легковой автомобиль…

Наверное, Василий никогда не ездил в легковых машинах, поэтому и говорил о них очень почтительно. А Рудику думалось, что не так-то просто выбраться отсюда в обратный путь…

На маленькой станции Верещагино привокзальный колокол ударил три раза, поезд медленно тронулся. Из открытых окон вагона кто-то вяло махал Рудику на прощание, другие просто глазели. Колеса по рельсам покатились быстрее, и вскоре за поворотом скрылся последний вагон, ребята поехали дальше за Урал, в Сибирь. Рудик остался здесь.

Пока ехали из Ленинграда, повсюду наступила весна. Вскрылись реки, и остатки льда медленно уплывали по течению или прибивались к опорам мостов. Земля уже освободилась от снега, лишь кое-где еще встречались в оврагах небольшие сугробы. Солнце разогревало воздух, но порой шел еще холодный дождь с мелким снегом, который таял, не успев покрыть землю.

Перрон посыпан мелким шлаком и хрустит под башмаками. Никто почему-то Рудика не встречает, и народу совсем почти нет, только появляются и быстро скрываются за старым зданием вокзала одинокие прохожие. Все равно кто-нибудь да должен встретить, ведь еще с дороги провожатая дала телеграмму: «Верещагино, Красноармейская, 179, Шориным. Встречайте поездом Ленинграда Рудольфа Одунского. Воспитатель Стригунина». Поезд с самого начала тащился долго да еще попадал под бомбежку, вот и выбился из расписания, поэтому никто толком не мог знать, когда он должен прибыть. Некоторое время Рудик осматривал редких прохожих, но те куда-то спешили и не обращали никакого внимания на мальчишку с рюкзаком за плечами и баулом в руках. Пошел в вокзал, заглянул в открытую дверь, спросил дежурного:

— Не знаете, никто Рудика Одунского из Ленинграда не приходил встречать?

— Нет.

— А вы, случайно, Шориных не знаете?

— Нет.

Если бы это знала Стригунина, то ни за что бы не высадила Рудика и не оставила одного, а повезла бы со всеми дальше, до Омска, в какой-нибудь детдом.

Но поезд стоял здесь всего одну минуту, и в перронной толкотне невозможно было определить встречающих или провожающих. Так никто и не появился, не позвал Рудика. В кармане пиджачка лежало письмо, сложенное треугольником, от тети Клавы, на котором был карандашом написан адрес. Этот адрес Рудик хорошо запомнил еще в Ленинграде, когда тетя Клава собирала и отправляла, его в дальнюю дорогу. В поселке какой-то старик показал Красноармейскую улицу, и в самом конце ее Рудик нашел нужный дом. Деревянная чуть покосившаяся калитка была закрыта на скрипучую вертушку. Из-под крыльца залаяла лохматая собака. Вышла пожилая женщина, кутаясь в байковое одеяло.

— Ты чего? — покашливая, спросила она.

— Шорины здесь живут?

— Heтy-ка таких… Ты им кем-то приходишься?

— Просто по телеграмме, и у меня письмо к ним есть.

— Была тут кака-то телеграмма, но они съехали отсюдова еще до войны.

— Куда?

— В Асу.

— Это где, далёко?

— От Оханска вниз по Каме.

В дом она не позвала. Идти Рудику было некуда, кроме как только на станцию. Там хоть поезда проходят, может, куда и увезут из этого хмурого поселка. Денег хватит, тетя Клава положила в портмоне триста пятьдесят рублей, на них можно уехать, хотя бы в ту же Асу к Шориным.

В привокзальном сквере, скрываясь от посторонних глаз, Рудик достал из рюкзака свой сухой паек и немного поел. Потом решил разузнать, где эта Аса и как туда добираться. Расписание поездов под стеклом выцвело, названия какие-то есть, а вот Асы нет. На скамейке у дверей вокзала сидел черный старик с седой бородой. Он держал на коленях потертый портфель, старательно и жадно ел, вытирая бороду ладонью, словно очищал или стряхивал мусор. Рудик подсел на край скамейки и после некоторого колебания спросил:

— Дедушка, вы не знаете, как проехать в Асу?

— Ты не здешний?

— Нет, я ленинградский, прибыл сюда к родственникам, но они переехали, и оказалось, что надо теперь, ехать еще в Асу… — Сам удивился, как вежливо и складно рассказывал. Старик внимательно рассматривал Рудика.

— Тебя одного отправили сюда или ты с кем-то приехал? — Старик говорит с акцентом, будто не русский.

Рудик так же вежливо и складно, но коротко рассказал про тетю Клаву и конверт с адресом.

— Айда, подадимся в Асу, найдем твоих родных, — вдруг говорит старик. — Я знаю туда дорогу, поедешь со мной, довезу тебя… Мне тоже в Асу надо…

Но было видно, что старику в Асу не надо, просто к слову пришлось, вот и сказал.

— Дедушка, а как вас зовут?

— Василий, — неприветливо буркнул он и встал.

Сначала неловко было так называть пожилого человека, но постепенно Рудик привык.

Действительно, старик в Асу поехал попутно. Он хотел ехать на юг, в Сарапул или в Елабугу, Аса была по пути.

Дул холодный ветерок, и они почти полдня мерзли в поселке. После расспросов вышли на старый тракт. Старик шел чуть прихрамывая, но уверенно, опираясь на самодельный посох. Ночью добрались на какой-то подводе с досками до Нытвы, оттуда к камскому берегу шли пешком. Рано утром их забрала проходящая баржа. Василий дал деньги женщине в тельняшке, которую все называли то «гражданином капитаном», то «гражданином матросом». На корме они крепко заснули и проснулись уже у причала. С первого взгляда Аса показалась красивым городком. Они с Василием пошли вверх по улице в центр. Там старик отыскал райсовет и с треугольным конвертом Рудика зашел в парадные двери. Потом еще ходили в паспортный стол, но никаких Шориных не нашли. То ли Рудика обманули, то ли бумаги о Шориных затерялись где-то. Теперь остались они вдвоем, бездомные и никому не нужные, в незнакомом городе, и ехать им дальше пока некуда.

— Пошли искать прибежище, Рудька, на временное пребывание. — Первый раз Василий назвал напарника по имени.

Временное так временное, все равно скоро куда-нибудь уедут отсюда. Ходили по дворам, старик посохом стучался в ворота, дергал щеколды, просился у хозяев. Одни ссылались на многодетность, другие на квартирантов и эвакуированных. Третьи просто не хотели пускать, как только видели старого цыгана. Не внушал он им с первого взгляда никакого доверия.

Кто-то указал дорогу к горбунье, которая пускает квартирантов. К ней и пошли. Дом ее, небольшой и осевший в землю, оказался на самой окраине городка. Старуха не понравилась Рудику своим уродливым видом. Скрытная и подозрительная, она поначалу косилась, преследовала взглядом, тенью выглядывая из-за косяков. Потом успокоилась и перестала ерзать глазами. С крыльца дома виделась Кама, где шла своя жизнь и обходила стороной этот окраинный домик…

«Здравствуйте, дорогая тетя Клава! Пишет вам Рудик из далекого тыла, что на Урале, прямо на берегу большой реки Камы. Я живу хорошо, доволен и ни в чем не нуждаюсь. Правда, Шориных я по вашему адресу не нашел, они давно куда-то переехали, а куда, никто не знает, и разыскивать их здесь невозможно. Поэтому меня приютили добрые люди, и я живу у незнакомых вам дяди Васи и тети Руфы. У них еще есть взрослая дочь Нюра, которая работает в конторе на пристани и умеет замечательно петь. Дядя Вася хороший человек и заботливый, работает он здесь на промкомбинате большим специалистом, а тетя Руфа работает в рыбсовхозе. Так что всем, чем надо, мы вполне обеспечены. Город наш совсем небольшой, называется интересным именем Аса. Дома в нем очень старые, говорят, что здесь даже бывал Пугачев, поэтому деревня радом называется Пугачевкой. Река Кама очень широкая и больше Невы, по ней плавают плоты, баржи и пароходы. Питаемся мы нормально, никакого сравнения нет, что было в Ленинграде, поэтому все живы и здоровы. В последние дни Дядя Вася немного болеет, но это временно. Приходил врач и выписал много лекарств, поэтому дяде Васе стало лучше и скоро он снова выйдет на работу. Я помогаю им здесь по дому и по хозяйству.

Тетя Клава, если вы сможете, то продайте что-нибудь из наших оставшихся вещей и пошлите мне деньги. Деньги лучше выслать как можно быстрее, они очень-очень нужны. По радио мы слышали и узнали из газет, что фашистов отогнали далеко от Ленинграда, значит, вам сейчас живется там легче, чем раньше.

Я не знаю про папу ничего, может, вам чего-нибудь известно о нем, где он сейчас и на каком фронте воюет против фашистов, напишите, пожалуйста, мне. Если все еще ничего не знаете, сходите и спросите о нем в МОПРе. Сообщите срочно, пускают ли уже в Ленинград, когда можно вернуться и приехать, это очень мне сейчас нужно. Рудик».