Отыщите меня

Такие красивые дома можно встретить почти на каждой улице Ленинграда.

Пятиэтажный серый дом стоит у самого канала, верхние окна смотрятся в воду и отражаются там. Короткие мостики сверху кажутся игрушечными. Окно их квартиры выходит во двор, который похож на глубокий квадратный колодец. На дне его мощеная площадка, куда не проникает солнечный свет. Через низкую полукруглую нишу можно со двора попасть сразу на освещенную набережную. Снизу, с дворовой площадки, видны все до одного окна дома. Без солнца от времени почернели стены; во многих местах покрылись мокрой плесенью. Подъезд полутемный, ступени каменной лестницы выложены массивными тяжелыми плитами. Шаги отдаются здесь гулко. Пять поворотов и пять лестничных площадок. Двери высокие и резные, ручки медные, отполированные ладонями. За дверью кричат входные звонки да кого-то зовут телефоны.

В просторной прихожей, заставленной утварью, семь дверей. За каждой дверью комната, а то и две, в каждой комнате семья. Когда все в сборе, коридор напоминает улей. Хлопают двери, суетятся жильцы, жужжат голоса.

Мама гулять Рудика выпускает редко, мало ли что может случиться с маленьким мальчиком в большом городе: Среди длинных улиц, высоких домов и хитросплетений каналов немудрено заблудиться. Но она зря опасается. Прямые улицы все равно выведут куда надо. А если идти вдоль канала, то обязательно выйдешь к своему дому и вскоре окажешься у своей квартиры с медной табличкой. Надо нажать кнопку звонка три раза, тогда мама выйдет открывать дверь и никто в квартире не всполошится. Комната большая, но от вещей, этажерок и шкафов тесная. За матерчатой ширмой мама устроила рабочий кабинет, поставила письменный стол и электрическую лампу с зеленым стеклянным абажуром. К стене придвинут старый диван, на нем спит мама. За другой ширмой кровать Рудика, под ней валяются игрушки и стопкою лежат тонкие книжки и картонные картинки.

Мама работает переводчицей в библиотеке какого-то института. Это далеко от центра, у заставы, почти на окраине города. Она ездит туда на трамвае. По утрам складывает бумаги в черный кожаный портфель, рано уходит из дому и возвращается к обеду. Хозяйничает, готовит на кухне, кормит Рудика. Потом скрывается за ширмой, садится за письменный стол и занимается допоздна. Чай на ужин кипятит Рудик, приносит ей с сухариком на подносе и краем глаза заглядывает в ее бумаги.

Книжки и брошюрки, которые переводит мама, совсем неинтересные, без единой картинки и в серых обложках. Рассматривать их мама не дает и всякий раз, закрывает на ключ в столе. Хотя книжки тонкие, но над каждой мама работает долго, до поздней ночи горит за ширмой зеленый свет. Когда дома появляется отец, то мама зовет его привидением. Говорит она это шутя. Отец действительно очень редко бывает дома, всего по нескольку дней. Он приносит Рудику подарки и долго о чем-то рассказывает маме. Потом он с веселым и беззаботным видом прощается и опять надолго неизвестно куда исчезает. Но письма, правда, приходят от него регулярно. Некоторые места мама читает вслух Рудику. Все письма она складывает в ящик и тоже запирает на ключ. Обратный адрес на всех московский, но мама как-то проговорилась, что отец от Москвы очень далеко.

— Так кто же наш папа?

— Летучий голландец! — смеется мама и показывает на толстую немецкую книгу, которую давно купил отец и поставил на нижнюю полку своей этажерки.

У всех вокруг отцы как отцы, постоянно живут дома, а если и уезжают, то известно куда и на сколько. У Рудика совсем по-другому, вроде бы отец есть, а на самом деле его почти нет.

— Ну вот что, — не удержалась однажды мама, — я тебе кое-что скажу, но ты об этом никому не должен говорить. Кроме того, я запрещаю тебе приставать когда-либо с глупыми вопросами и расспросами о папе.

— Я буду молчать, только скажи…

— Твой папа красный комиссар, и он борется против фашистов в Испании.

Тогда про войну в Испании много говорили по радио, писали в газетах и просто рассказывали на утренниках по торжественным дням. В журналах на фашистов рисовали карикатуры и называли их палачами людей.

Так почему о папе нужно говорить по секрету?

В двух кварталах от дома, где жил Рудик, стоял трехэтажный розовый особняк с балконами, колоннадой и высокой металлической оградой. Железные с красивыми переплетами ворота были всегда на замке, но сбоку была калитка, которая никогда не закрывалась, и там дежурный. В особняке разместился детский дом «Спартак» для испанских и австрийских детей, которых привозили из-за границы. Перед ужином ребята гуськом выходили через калитку к Неве. Воспитательница им что-нибудь рассказывала, а они смотрели по сторонам на прохожих. Некоторые уходили в скверик напротив и играли в классики или хлопуши. Там Рудик познакомился и подружился с австрийкой Ганзи и испанцем Мигелем. Играл с ними в круговую лапту, в пуговицы и перышки. Черный и кучерявый Мигель играл азартно, всегда переживал, когда проигрывал. Прищелкивал недовольно языком, восклицал что-то на своем языке и хлопал себя по бокам. Ганзи, наоборот, была тихой и спокойной. Она понравилась Рудику. Из всех знакомых девчонок была самая красивая, с волнистыми белокурыми волосами и большими голубыми глазами. Мигель и Ганзи по-русски говорили хорошо, но с сильным акцентом и часто переспрашивали смысл отдельных слов. Внешне они выглядели очень аккуратными и опрятными, всегда в отглаженной одежде. Когда Ганзи и Мигель вспоминали о своих родителях, то говорили «там». Это слово Рудик иногда слышал от мамы.

— Ганзи, а вы письма получаете?

— Нет, — ответила Ганзи.

— Да, — ответил Мигель, — через МОПР. Это Международная организация помощи революционерам…

О своей жизни «там» они говорили неохотно. Детдомовцы увлекались игрой в «длинные рассказы». Каждый из играющих поочередно придумывал свое продолжение, и складывался порой такой длинный рассказ, что не хватало фантазии его закончить…

— Рано утром я пошел в лес за ягодами, и когда вышел на поляну, то увидел большой четырехмоторный самолет… — начинал Рудик.

— А я в это время сидела в кабине этого аэроплана и приготовилась взлететь в воздух… — продолжала Ганзи.

— Я тоже был в лесу, только совсем в другом, и ел сладкие сливы… — вступал Мигель.

— В самолете сидел летчик в шлеме и очках, но я совсем не узнал Ганзи… — говорил Рудик.

— Тогда я позвала Рудольфа и попросила завести моторы…

— Сливы были очень вкусные, и мне было жалко, что их не попробовали Рудольф и Ганзи…

— Лопасти винтов были очень тяжелые, но я все же сильно крутанул их, и моторы заработали…

— Аэроплан задрожал, и я показала Рудольфу, чтобы он занял место в кабине…

— Я наелся и еще собрал целую корзину слив, чтобы угостить Ганзи и Рудольфа…

— Еле-еле я вскарабкался на крыло самолета и оттуда забрался в кабину…

— Я нажала кнопки, и аэроплан покатился по поляне…

— Полную корзину спелых слив я принес к дому, но мне сказали, что Рудольф и Ганзи куда-то исчезли с самого раннего утра…

— В кабине я крепко ухватился за ручки и ждал команды…

— «Держись крепче!» — крикнула я Рудольфу…

— Мне было обидно, что я остался один с полной корзиной спелых слив…

— Самолет взлетел вверх, и я спросил Ганзи: куда мы летим?

— «Мы летим на каникулы в Вену!» — ответила я Рудольфу…

— Неужели, думал я, Рудольф и Ганзи меня обманули и оставили одного у полной корзинй спелых слив?

— Нам было жалко, что Мигель не летит с нами… — сказал Рудик.

— Мы решили приземлиться в лесу, где растут сливы…

— Я увидел в небе, как огромная птица спускалась ко мне…

— Мы плавно снижались к Мигелю…

— Я посадила самолет прямо у самой корзины, полной спелых слив…

— Когда вы вышли из кабины, я угостил вас спелыми сливами…

— Это было настоящее объеденье…

— Мы с Рудольфом съели всю корзину спелых слив…

— Мне захотелось нарвать еще одну корзину спелых слив…

— Но нам было некогда, и мы начали спорить с Мигелем…