Страница 22 из 72
Не собираясь извиняться перед Дементием, бригадир все так же строго спросил:
— Всего сколько дней прошло, как ты не с Петром Ивановичем говорил, а видел этого мужика?
— Сейчас посчитаю, — сказал Дементий. — Сегодня — одиннадцатый день. Если это только тот мужик… День совпадает. Как раз в эту ночь кто-то появился на огороде у Мезенцевых.
— Что хоть за мужик? — спросил бригадир. — Может, там и бояться-то некого?!
Дементий рассказал.
— Как же вы теперь пасти будете? — с самым серьезным видом спросил бригадир, взглянув на Якова, потом — на Дементия. — Он же смотрит за вами из-за каждого дерева! Вам теперь с печи нельзя слезать!
Мужики захохотали.
— Пушшай ходит, он же никого не трогат, — сказал Егор Кофтоногов, работавший в кузнице молотобойцем. Шутит Егор или говорит серьезно — не разберешь.
— Он у тебя, Егор, ночью-от проверит амбар, будешь знать!
— А то в избу залезет и уволокет вместе с Ольгой!
— Пушшай попробоват. — Егор хохочет. — Я сам кого хошь уволоку! Ребра пошшитаю!
Скоро мужики, обсуждая новость, разошлись из конторы. Кто — завтракать, кто — на работу.
Бригадир замкнул на амбарный замок дверь высокой перегородки в углу, за которой стоял телефон, отдал ключ сторожу и уехал куда-то на мотоцикле.
Пастухи выгоняли коров на час позже.
От деревенских баб им бы точно досталось, но сегодня никто не сказал ни слова. Коровы, до пастуха выгнанные на улицу, тревожно мычали, не понимая, почему нет стада и куда теперь идти.
Кто-нибудь, заслонившись ладошкой от солнца, поднявшегося на целый метр над Школьным лесом, подолгу смотрел вслед Дементию и Якову, потом уходил в ограду с таким озабоченным видом, будто что-то вспоминал, и пастухи догадывались: жители Белой пади знают, что дому учителя угрожает какая-то опасность.
15
Из школы доносится разноголосый беспорядочный крик — закончились уроки у второго и четвертого класса. По мере того как ученики выбегают из школьной ограды, беспорядочный крик сменяется сплошным победным воплем, и тогда кажется, что это наши войска штурмом взяли крепость.
Александра Васильевна подходит к окну, взглядом провожает орущих и толкающихся учеников. Она всегда, хотя бы на короткое время, подходит к окну и взглядывает на учеников, — и всегда от их шума и крика ей делается тревожно, и она задает себе один и тот же вопрос: почему дети орут и толкаются, когда идут из школы? Каждый из учеников выглядит очень сильным, неуступчивым, и она не понимает, как ее муж справляется с такой оравой.
Затем Александра Васильевна переходит к другому окну, оно меньше закрыто разросшейся черемухой и яблоней, в просветы между ветвями видны школьные ворота, из которых вот-вот должен появиться Петр Иванович.
Петра Ивановича, выходящего из ворот, не видно. Значит, сейчас он замыкает школу, и Александра Васильевна не спеша отходит от окна. Подумав, возвращается, снова приникает к окну, — увидела Петра Ивановича, вышедшего из ворот, замедлившего шаг и остановившегося: он с кем-то говорит, ветки мешают рассмотреть — с кем.
Она переходит к третьему окну, из которого видно собеседника Петра Ивановича — конюха Павла. Александра Васильевна пристально всматривается, старается угадать, о чем Павел говорит с ее мужем.
Устав смотреть, она идет в коридор, с полпути возвращается, решив, что лучше сначала достать из печи чугун с борщом, чтоб остыл немного, а уж потом сходить за водой. Можно сказать Володе, он бы принес, но она освободила его от всех домашних дел: сиди, читай что-нибудь, пиши. И, когда Володя сидит за столом, читает и пишет, это счастливейшие минуты для Александры Васильевны.
Александра Васильевна с грохотом перебирает ухваты, безошибочно находит в темной печи один и другой чугуны и, слегка коснувшись дном тяжелого чугуна о кирпичный под, с молниеносной быстротой ставит его на загнетку; другой чугун, с драной картошкой, выхватывает еще быстрее и оставляет слегка выдвинутым из печи.
Петр Иванович, пройдя под окнами, скоро появляется на кухне. Спрашивает:
— Володи нет из школы?
— К колодцу пошел.
— А-а, хорошо! Сам пошел или посылала?
Александра Васильевна ответила, будто проглотила что-то кислое:
— Сам.
Володя вернулся от колодца, поставил ведро на кухне рядом с цинковым бачком. Мужики сели за стол друг напротив друга, ожидая каждый свою миску: Петр Иванович — большую, синюю, с облупившейся по краям эмалью; Володя — чуть поменьше, алюминиевую; Александра Васильевна поставила себе самую маленькую миску, тоже алюминиевую. Петр Иванович очистил две небольшие луковицы и покрошил их над мисками.
— Подай-ка еще луковицу! — сказал он Володе, успевшему поднести ко рту первую ложку с борщом, от которого шел горячий и вкусный пар. Очистил, положил рядом с деревянной большой солонкой, чтобы минут через пять — десять каждому покрошить еще луку.
Александра Васильевна посмотрела на свои руки, вымазанные в саже, хотела вымыть, но передумала: вытерла кое-как о передник и села за стол.
— Что тебе Павел сказал? — спросила она у Петра Ивановича, справлявшегося с борщом с такой быстротой, что было удивительно, как он не обжигался.
— Павел? — переспросил Петр Иванович, задерживая ложку в воздухе. Он дожевал кусочек мяса, раз и другой зачерпнул из миски жидкого, запил, как будто у него во рту был не кусочек мяса, а лекарство, и сказал, сначала глядя в свою миску, потом на Александру Васильевну.
— Павел просит принять Варку уборщицей в школу.
— Чего она сама не скажет?
— Сердится на меня.
— За что?
— Думаешь, на меня не за что сердиться?
Александра Васильевна перестает есть, хмурится. Варка — третья из белопадских женщин, кто просится уборщицей в школу.
— Что ты ответил ему? — спрашивает Александра Васильевна и медленно начинает есть борщ, подставляя под ложку широкий кусок хлеба.
— Пока ничего.
— Варку возьми, — советует Александра Васильевна. — Детей у нее много.
Лицо Петра Ивановича принимает кислое, затем мучительное выражение, будто у него вот сейчас, за столом, разболелся зуб, который он давно собирался выдернуть, да все как-то не находилось времени.
— Чем Варка не подходит? — спрашивает Александра Васильевна, добавляя Петру Ивановичу и Володе горячего, не остывшего в чугуне борща.
— Есть одна загвоздка, — отвечает Петр Иванович, принимая из рук Александры Васильевны свою миску. — Ты представляешь: такое здание доверить пьяному человеку?
— Варка будет уборщицей, не Павел, — заступается Александра Васильевна.
Петр Иванович объясняет:
— Он же будет помогать ей: дров принести, воды, трубу закрыть… Уронит уголь или окурок бросит, вот тебе и пожар. Что тогда будем делать?
— Поговори с Варкой, чтоб пьяного в школу не пускала.
— Как она его не пустит?
— Скажи Варке: увижу твоего мужика в школе пьяным, и тебя прогоню со школы.
— Я таких слов Варке не могу сказать. Она за Павла не ответчица.
— А кто за него ответчик?
— Я.
— Что ж это: один будешь за всех отвечать?
— Да, за всех. И за меня — все. Так и должно быть, а как ты думала?
— Что ты за всех, это я вижу. Только вот не все за тебя!
— За меня? Не было такой необходимости.
— Теперь-то есть.
— А что теперь?
— Ходит же кто-то…
— Пусть ходит на здоровье. Походит да перестанет.
— Когда это он перестанет? Я среди белого дня боюсь к колодцу сходить.
— По-моему, ничего опасного, — сказал Петр Иванович. — Это кто-то на нервы действует.
— Ты ж не знаешь, кто?
— Кто-то из белопадских, — сделал предположение Петр Иванович.
— Может, Павел ходит?
— Вот это уж ты подзагнула! Павел не пойдет.
— Почему не пойдет. Ты его из партии исключил?
— Из партии его исключили коммунисты. На это есть партийная организация. Рассказываю я тебе, рассказываю, а ты опять свое: ничего не понимаю. Исключили большинством голосов.