Первый поход

Выбравшись с корабля на причал, ромей быстро подошел к ныряльщику.

– Здравствуй, Никифор, – тихо произнес он.

Трэль вздрогнул, обернулся – и встретился с пронзительным взглядом ромейского купца. На тунике его блеснул серебряный крестик.

– Ты говоришь по-гречески? – зачем-то осмотревшись по сторонам, осведомился купец.

Бывший раб не знал, что сказать. Он был ошеломлен и несколько даже испуган. Этот язык. Язык, на котором он говорил в раннем детстве и теперь уже почти забыл. На этом языке пела колыбельные песни мать. Как же ее звали? Но кто этот человек?

– Меня зовут Михаил. Михаил Склир, – представился ромей. – Отойдем в сторону.

Трэль послушно кивнул, чувствуя, как что-то притягивает его к этому заезжему человеку. Может быть – неизбывная тоска по далекой, давно потерянной родине? Ха, он, оказывается, не совсем позабыл язык. По крайней мере, понимал кое-что, о чем спрашивал купец.

– Ты здесь раб? – поинтересовался тот. И тут же посмотрел на длинные волосы парня. – Пожалуй, все-таки, нет. Вольноотпущенник?

Трэль кивнул, соображая, как вести себя с этим торговцем. Сойдя с причала, они свернули к водопаду, спустились с холма по узкой тропинке и медленно пошли берегом ручья, заросшего густыми плакучими ивами.

– Ты христианин? – Купец показал на крестик. Бывший раб снова кивнул. Да, пожалуй, он был христианином, хотя в этих местах не было ни одного христианского храма. Тем не менее именно Иисусу Христу Трэль возносил молитвы, когда было трудно, именно Его благодарил за изменения к лучшему.

– Могу я взглянуть? – Купец осторожно дотронулся до крестика. Перевернул его… и вздрогнул. На блестящей поверхности были четко видны буквы – монограмма «К. Л.».

– Козьма Левантиец, – прошептал ромей. – Да, именно так звали мастера…

– Какого мастера, господин?

Купец не ответил, лишь поднял глаза к небу и долго стоял так, что-то шепча про себя – видимо, молился. Трэль не осмелился мешать ему и молча ждал, чем все это закончится.

– Похоже, я знал твоих родителей, парень, – закончив молиться, тихо сказал ромей. – Клавдию и Константина Дрезов. Попробуй рассказать, как ты здесь очутился? Хотя это трудно… Что ты помнишь?

Честно говоря, Трэль мало что помнил. Ведь прошло… да, наверное, уже лет десять. Значит, было ему тогда года четыре. Помнил море, мать – немножко, даже лицо стерлось из памяти, осталось лишь ощущение чего-то доброго… отца совсем не помнил. Помнил большой красивый корабль, море. Затем – каких-то бородатых людей в повязках на головах… они жутко кричали и махали кривыми клинками. Потом – многоголосье какого-то большого рынка. Огромное количество людей, целая толпа. Плачущая мать. Отца уже не было.… И снова корабль. Темный вонючий трюм. И наконец, дом Сигурда ярда, почти на все десять лет – тупая работа раба.

– Да, именно десять лет назад они и пропали… Впрочем, не будем о грустном. – Купец улыбнулся, но улыбка его показалась бывшему рабу какой-то неестественной, волчьей. Еще бы… Сам Михаил Склир тоже, хоть когда-то и любил Клавдию, приложил руку к исчезновению командующего катафрактариями Константина Дреза и его семьи. Не сам, конечно, приложил, не своей волей, а волею базилевса Михаила Исавра. Уж слишком влиятельным иконоборцем был Константин Дрез и, по слухам, даже неоднократно поддерживал павликиан. Вот этого последнего – а павликиане, говорят, выступали не только против богатств церкви, но и, страшно подумать! – против императора, – и хватило для негласного смертного приговора. Слишком слаб и юн был тогда император, совсем ребенок – игрушка в руках знати, – да и всего три года минуло, как его мать, императрица Феодора, восстановила в Византии иконопочитание, против чего в свое время выступала вся династия Исавров. И вот, оказывается, наследник Дреза жив. Нанятые пираты плохо сделали свое дело – им же было приказано истребить всех. Нет, все-таки, видно, решили нажиться, вислоухие собаки, мало им показалось выплаченных по приказу императрицы денег. Вместо того чтобы убить всех, убили только самого Константина, а его жену и сына продали в рабство. И вот теперь – только божьим чудом! – выросло проклятое семя…

Михаил задумался. Может быть, лучше сразу убить змееныша? Или… Или это дает шанс половить рыбку в мутной воде дворцовых интриг. После того дела – ликвидации Дреза и его семьи – как-то исподволь, незаметно, отодвинули Михаила Склира от дворцовых поставок, даже пытались убить. Вот почему и пытал он теперь в далеких краях изменчивое торговое счастье. Но все еще могло бы перевернуться. Феодора умерла, а император Михаил, тезка купца, еще молод. Да, павликиане притихли, но ведь достаточно только искры… А искрой вполне может стать этот диковатый парень. Лишь бы доставить его в Константинополь… А может, он и сам хочет вернуться домой? Правда, если б знать, где его дом… Впрочем, это совершенно неважно…

– Ныряя, ты зарабатываешь деньги, Никифор? – приняв решение, небрежно осведомился купец, заранее зная ответ.

– Да, – кивнул тот. – Я все-таки хочу когда-нибудь вернуться на родину.

Ромей улыбнулся:

– Кнорр Адальстана к твоим услугам, Никифор!

– Никифор? – Печальная улыбка тронула уголки губ бывшего раба. – Непривычное имя… знаешь что? Называй меня просто Трэль, как звали меня здесь все долгие годы.

– Как скажешь, Ни… Трэль. Так ты согласен вернуться?

– Согласен ли я?! – Глаза юноши вдруг наполнились слезами. – Если б ты только знал, Михаил, как я мечтал об этом всю свою жизнь.

– И твоя мечта имеет все шансы стать былью!

Трэль грустно покачал головой.

– Деньги, – тихо сказал он. – Все дело в них. Неужели я доберусь до града Константина, имея с собой лишь несколько серебряных монет?

Хитрый ромей уже хотел было предложить юноше путешествовать безо всяких денег, но вовремя прикусил язык, сообразив, что это было бы слишком подозрительно.

– Ты же работаешь сейчас здесь? —осведомился он.

– Да, – кивнул Трэль. – Но сколько заработаю – знает только один Бог.

– И, если не секрет, чем занимаешься?

– Это не моя тайна. – Юноша пожал плечами и, немного подумав, добавил: – Впрочем, вам от нее все равно не будет никакого проку. Мы пытаемся достать сокровища с затонувшего драккара.

– Драккар? Это… э… э…

– Это местная боевая ладья. Очень хорошая и быстроходная. За день работы – за порожний – наниматель платит мне пять серебряных монет.

– Арабских дирхемов, вероятно… – понимающе кивнул купец. – И сколько ты уже заработал?

– Пока только десять, – со вздохом отвечал Трэль. – Эх, если б вы прибыли осенью.

– Десять монет. – Купец задумчиво почесал узкую бороду. – Не так уж и мало. Но, конечно, не хватит, чтобы добраться до места. Хотя… в качестве аванса… Ты знаешь, в Константинополе у тебя имеется собственность… ее вполне можно попытаться отсудить. Черт… Ввязаться, что ли, в это дело?

Вспыхнувшие надеждой глаза юного вольноотпущенника с мольбой взглянули на купца. Тот некоторое время поломался для вида, потом широко улыбнулся:

– Что ж. Пожалуй, возьмусь! Где наша не пропадала?!

– О, благодарю тебя, чужеземец, – остановившись, низко поклонился Трэль. – Знай, до тех пор, пока ваш кнорр не ушел, я смогу заработать еще полтора десятка монет, и это в самом худшем случае.

– Смотри только не останься на дне, – пошутил купец и, простившись, быстро зашагал к кораблю. По светло-голубой глади неба бежали узкие темно-серые тучки. Оранжевое, садящееся прямо в море солнце протянуло по волнам длинную блестящую дорожку. В небе громко кричали чайки.

– Уеду! – глядя вслед купцу, сам себе сказал Трэль. – Уеду, чего бы мне это ни стоило.

Кнорр уходил на четвертый день, утром. Вечером третьего дня уставший, как загнанная собака, Навозник медленно вполз в лодку, из последних сил вытаскивая из морских волн мокрое смуглое тело. Он вынырнул не пустой – с добычей. Маленький сундучок с женскими украшениями. Ирландцу, впрочем, на первый раз было явно достаточно. Раскрыв сундук, он хищно заулыбался, выплатил Трэлю аж целых десять монет и уговорил-таки нырнуть еще раз. Эх, если б бывшему рабу не нужны были средства, стал бы он вообще работать с этим нидингом?