Страница 30 из 55
- Не смешите, - ухмыльнулась я, рассматривая свои длинные ногти.
- Чайка хочешь? – вынул он упаковку пакетиков из стола.
- Спасибо, но вы прекрасно знаете, что я не люблю чай со вкусом заваренной бумаги, - усмехнулась я.
- А я выпью, - он бросил пакетик в чашку, - должен же я соблюсти этикет.
- И этикетом вы себя никогда не озадачивали, - усмехнулась я, и дверь распахнулась.
- Придётся, наверное, её отпустить, - вздохнул Антон Антонович, входя к нам, - у нас только её показания, а признания нет. Подписывать ничего не желает, твердит, что не виновата.
- Отпускать её, что ли? – посмотрел на него Иван Николаевич, наливая в чашку кипяток, и потрясывая пакетиком.
- Плесни и мне чайку. Эвива, будешь?
- Я бумагу не завариваю, - скрипнула я зубами, - вы её отпустите?
- Под подпиской отпущу.
- У меня ощущение, что она что-то знает. Обыватель так себя не ведёт. Сначала всё откровенно рассказала, а потом упёрлась рогом. Мол, ничего не знаю, ничего не понимаю. Как – будто её научили, как себя вести.
- Именно! – хлопнул по столу ладонью генерал, - тупая блондинка, у неё, по-моему, от диет уже мозг атрофировался, а ведёт себя, как зэчка со стажем. Упёрлась рогом, и играет в молчанку.
- Будете раскалывать? – спросила я.
- Она учёная, я не знаю, как заставить её говорить.
- Попробую, пожалуй, ещё разок, - я встала с места, вышла из кабинета, и мы втроём отправились к Кристине.
- Привет, давно не виделись, - села я напротив её, - послушай
меня сюда, дорогуша. Я понимаю, что тебя научили, как надо
разговаривать с правоохранительными органами, но и мы не лыком вязаны.
- Шиты, - поправила меня эта нахалка.
- Не важно, - иезуитски улыбнулась я, - боишься в тюрьму попасть? Тогда я тебе обещаю камеру с клопами.
- Почему с клопами? – побледнела Кристина.
- Ты забыла, в какой организации находишься? У нас в качестве пыточных – шкафы. А в них клопы, и они кусаются.
- Вы с ума сошли? – вскрикнула Кристина, - я буду жаловаться.
- Жалуйся, - улыбнулась я, - только потом твоему жениху придётся тебе пластику оплачивать. После шкафа с клопами.
Сказать по правде, я не так уж и уверена, что клопы могут изуродовать лицо человеку, но припугнуть её стоит, чтобы язык развязала. И она поверила!
- Сейчас же двадцать первый век, - прошептала Кристина, - не будете же таким зверством заниматься? Это в советское время издевались! – образованная, блин!
- Испанский сапожок наденем, и на дыбу вздёрнем, - пообещала я, - суд инквизиции тут устроим, и ничего после этого нам не будет. Не устраивают советские методы? Пожалуйте, средневековые!
- Уберите от меня эту сумасшедшую! – заорала Кристина, - я всё расскажу! Её Юдифь зовут!
- Юдифь? – подскочила я.
- Вот дебильное имечко!
- Ты видела, как убивают Голубеву, и ничего не сделала? – заорала я.
- А что я могла сделать? – прошептала Кристина, - вхожу, а там ужас, эта ваша Голубева, дёрнулась, и застыла, а та ко мне. Я заорала, говорит, пикну, прикончит. Она дала мне тысячу долларов, и сказала, чтобы я молчала, объяснила, как себя вести.
- Какая-то Юдифь на нашу голову, - пробормотал Антон Антонович.
- Я думаю, что это Элла Гольдштейн, - сказала я.
- Кстати, о Гольдштейн, - воскликнул генерал, - она не пересекала границу.
- Я же говорю! – азартно крикнула я, - вы в кличку вдумайтесь! Юдифь – это библейское имя, а Элла еврейка. Имена – Юдифь, Есфирь, Руфина, и тому прочие, это всё из Библии, из ветхого завета. Агарь. У Брюллова есть картина, « Агарь убегает из дома Авраама ». За точность названия не поручусь, но смысл именно таков.
- Ты меня день ото дня поражаешь, - протянул Иван Николаевич, - что это тебя на Библию потянуло?
- Окрестилась, вот и потянуло. Интересно. Значит, Элла ни в
каком институте не преподаёт? Ладно, нанесу – ка я ещё раз
визит Маргарите Викторовне, - я встала с места.
- А что со мной будет? – испуганно спросила Кристина.
- Шкаф с клопами за лжесвидетельствование, - ухмыльнулась я, а девушку перекосило.
- Не переживайте, - улыбнулся генерал, - шкафы у нас просторные. Шутка. Подписку о невыезде подмахнёте, и отпустим. Держите, подписывайте, - положил перед ней бумагу и ручку, а я вышла из кабинета, и села в лифт.
Погода на улице окончательно распоясалась, я поёжилась, и, вспомнив, что закончились сигареты, подошла к ларьку.
- Блок « Лючии », « Парламент », и « Честерфилд », - сказала я продавцу, и положила деньги на блюдечко, а продавщица бросила сигареты на прилавок.
- Шоколадки у вас есть? – спросила я.
- Сбоку смотрите, - лениво ответила продавщица, - и поскорее, а то холодно.
Я удивлённо вздёрнула брови. Холодно! Вообще-то, это её работа, товар отпускать.
- Выбрали? – крикнула продавщица.
- Смотрю, - ответила я, - белую дайте, пористую.
- Держите, - она бросила на прилавок молочную.
- Я же чётко сказала, белую, - возмутилась я.
- Белая одна осталась, на витрине.
- Так снимите. В чём проблема?
- И какая разница, чего в рот запихнуть. Лишь бы было сладко! – она бросила на прилавок белую.
- Может, вам и всё равно, а вот мне не очень, - парировала я, - почему я должна есть, что не люблю?
- Вечно, вы, богатые, с прибамбасами, - прогудела продавщица, - навешала колец на пальцы, и гнобишь порядочных людей.
- Что вы себе позволяете? – я окончательно вышла из себя, - я
вам ничего не сделала! Подошла, купила сигареты, вежливо попросила шоколадку, а вы ор подняли.
- Надоели! Сидишь тут целыми днями, а всякие обхамить норовят.
- Слушайте, мне это надоело! – рявкнула я, - я не намерена вступать с вами в дебаты, много чести, до свидания, - и захлопнула дверцу.
Развернулась на каблуках, и прыгнула в машину. Когда
нахалка-продавщица выскочила из палатки, чтобы сказать ещё
какую-нибудь резкость, я стартовала с места, и поехала по направлению салона, сунув в рот кусочек шоколада.
Проскочила мимо гаишника, и въехала на парковку около салона.
- Здравствуйте ещё раз, - сказала я Юле, войдя в салон, - Маргарита Викторовна у себя?
- Она, пятнадцать минут, как окончила приём, и ушла домой.
Будет завтра.
- Спасибо, - кивнула я, и вернулась в машину.
Только я устроилась в авто, и налила себе кофе, раздался звон мобильного. И это был Марат.
- Что хорошего узнал? – спросила я, хлебнув любимого напитка.
- Элла Гольдштейн никуда не уезжала, - доложил он.
- Я уже знаю, - вздохнула я.
- Она умерла, - выдал Марат, и я выплюнула кофе на лобовое стекло.
- Что ты сказал? – откашлявшись, просипела я.
- Элла Измаиловна Гольдштейн умерла много лет назад. Я не нашёл причины смерти, думаю, лучше тебе съездить к её матери, и расспросить.
- Уже еду к ней, - пробормотала я, бросила телефон в сумочку, и вдавила педаль.
Джип взвизгнул тормозами, и я помчалась по адресу, данному мне Маратом. Поплутав по переулкам, въехала во дворик, наверняка, зелёный летом из-за обилия деревьев, а сейчас весь запорошенный снегом.
Заперев машину, я поднялась на второй этаж, и позвонила в
дверь. Минут пять я топталась на площадке, пока из соседней квартиры не выглянул мужик с банкой пива в руках.
- Чего ты тут раззвонилась? Этот звон у нас в квартире
слышен! Человек, может, отдыхает, а всякие там тарарам устраивают.
- Я не в вашу квартиру звоню, - ледяным тоном ответила я, - где ваша соседка? Вы, случайно, не видели?
- Домой она уже давно пришла, - икнул мужик.
- Уверены? – допытывалась я, - почему тогда не открывает?
- Филька, ты с кем там разговариваешь? – из недр соседской
квартиры послышался женский голос, и из-за спины Филиппа
выглянула женщина в застиранном, байковом халате.
- Вам чего надо-то? – с хмурым видом спросила она.
- Она Маргошку спрашивает, - икнул Филипп.