Страница 130 из 139
– Если так, то я скажу. Я скажу, что исследователи Антарктиды жили рядом и дружили, независимо ог того, были ли они русскими, американцами, бельгийцами… Исследование космоса требует еще большего напряжения, еще большего сложения всех сил разных народов. Это доказали первые советско-американские шаги в космосе, их совместный орбитальный полет, совместные исследования автоматическими станциями Марса. Естественна ныне попытка строительства международной ракеты для дальнего космического рейса. Она послужит не диктату, а дружбе. Только дружба может продвинуть человечество на новые рубежи знания. Почти вся прежняя история человечества характерна вспышками знания, вызванными междоусобной борьбой народов, войнами, заставлявшими лихорадочно развиваться науку и технику. Но ныне, когда это развитие достигло таких пределов, что применение последних достижений науки в преступном деле войны грозит уже существованию всего человечества, ныне стимулы прогресса неизбежно станут иными. Не вражда, не борьба, не война, а дружба и единство – вот что приведет человека к новым высотам знания, поможет достичь новых планет солнечной системы, даже новых звезд, наконец!
Миссис Хент захлопнула сумочку.
– Пропаганда! – прошипела она. Академик усмехнулся.
– Отношения людей на Луне – прекрасный пример единения, взаимовыручки и дружбы. Уверяю вас, исследователям будет что рассказать по возвращении на Землю не только о Луне, но и о… Земле. Об отношениях людей на Земле.
– Напрасно стараетесь, мистер академик, звукозаписывающий аппарат уже выключен.
– К счастью, сознание людей во всем мире отнюдь не выключено.
– Мадам! Прошу извинить! Один танец? Миссис Хент испуганно обернулась.
Перед нею стоял низенький благообразный господин, рано полысевший, напоминавший владельца небольшого магазина, вежливый и подвижный.
– О'кэй?.. – спросил приглашающий. Растерянная миссис Хент покорно встала, бросив беспомощный взгляд на академика.
– Пожалуйста, пожалуйста, прошу вас, если это доставит вам удовольствие, – поспешил заверить тот.
Сумочка миссис Хент осталась лежать на столе. Академик предпочел бы уйти.
– Вы с ума сошли, – зашипела миссис Хент в ухо Малютке Биллу.
– Не люблю терять времени, мэм.
– Вы прервали интервью.
– А мне нужно теперь другое.
– Что вы имеете в виду?
Джаз неистовствовал, пары не танцевали, а, обнявшись, топтались в неимоверной тесноте, в которой считалось допустимым обниматься, класть голову на грудь партнеру, шептать что-то на ухо.
Малютка Билл шепнул Биг-мэм:
– Видите ли, мэм, я человек многосемейный и не могу больше рисковать. Газета должна печатать то, что хотят читать ее покупатели.
– Какое вам дело до моей газеты? – возмутилась миссис Хент.
– Только то, что акции вашей газеты на бирже так упали, что мне почти ничего не стоило прибрать их к рукам.
– Это чудовищно! – воскликнула миссис Хент, отталкивая партнера.
Соседние пары покосились на столь темпераментно танцующую пожилую пару.
Миссис Хент вырвалась из объятий мистера Скиапарелли.
– Да, да, мэм, – спокойно подтвердил он. – Вы уже больше не владелица газетного треста. Но я могу вас оставить на работе. Для щекотливых поручений, мэм. Ведь именно для этого вы часто обращались ко мне. Мы же старые друзья.
Танцы продолжались. Академика снова окружила молодежь. Дамская сумочка продолжала лежать на столике, и академик с беспокойством поглядывал на нее.
Через толпу протискался мистер Скиапарелли и вежливо раскланялся с академиком.
– Где же эта… журнальная дама? – спросил академик. – Она оставила здесь сумочку.
Малютка Билл взял в руки сумочку и оценивающе осмотрел ее.
– Это очень почтенная и религиозная дама, – сказал он. – Уходя, она сказала – это из священного писания: «Голыми мы пришли в этот мир, голыми и уйдем».
– И ушла? – повеселел академик.
– И ушла, – подтвердил новый хозяин газеты.
Глава третья. Живая пена
Евгению Громову было не по себе. Он смотрел на изображение наплывавшего и отступавшего горного кряжа, смотрел на сузившиеся глаза Эллен, которые то попадали в фокус, то затуманивались, и не знал, как ей все объяснить:
– Поймите, Селена! Я не могу лететь на «Разуме».
– Не могу!.. – с горечью повторила Эллен, ее голос стал далеким, еле слышным.
– Ведь это мой принцип! – горячо доказывал Евгений, стараясь усилить звук. Радиосвязь становилась все менее устойчивой. Танкетка достигла края видимого с Земли диска, лунные горы уже мешали прохождению радиоволн.
– Мне подумалось здесь, что я лучше понимаю мужчин. Но, Мираж., это другое? Ненастоящее?
– Я всю жизнь посвятил освоению космоса без людей. Изменить теперь себе и все-таки лететь на межпланетном корабле?
– Измена! Это есть очень правильное, верное слово! Много раз благодарю вас за него.
Евгений смутился:
– Я первый встречу вас на Земле.
– На Земле? В доме, в тепле, без скафандра. Нет! Не надо… У нас на Луне тоже будет дом.
И Эллен отошла от танкетки.
Аникин и Годвин возились с баллоном. Петр Сергеевич сидел поодаль на камне и писал дневник.
На серых, покрытых слоем пыли камнях лежала темная масса. От нее тянулся шланг к баллону с надписью «воздух».
Эллен наблюдала, как надувается резиновая палатка, в которую Аникин впускал воздух. Том Годвин расправлял складки.
С камней стало вздыматься бесформенное сооружение, постепенно обретая неожиданные для дикого пейзажа формы земного дома.
Резиновая палатка не нуждалась ни в каких подпорках. Внутреннее давление наполнившего ее воздуха заменяло балки, стропила, каркас. Среди лунных скал возник маленький домик с полусферической крышей, похожий на фургончик, только без колес. В нем было два целлулоидных окна и тамбур.
Петр Сергеевич встал и указал Эллен на баллон с водой:
– Сегодня у вас будет праздник, Аленушка.
– Я подумала и не нашла, как благодарить вас, командор.
– Что ж, друзья, войдем в дом, – предложил Петр Сергеевич. – Жаль, Жене придется остаться на улице.
Эллен пожала плечами.
– Буду скулить у окна, – донесся едва слышный голос Евгения.
Петр Громов взял Эллен за руку и ввел ее в тамбур воздушного шлюза. Дверь за ним закрылась. Он зажег электрический фонарик. Стали видны гармошки сморщенных стен. Но они быстро расправлялись. Тамбур заполнялся воздухом.
Громов с улыбкой посмотрел на Эллен и легко открыл дверь в домик.
Они вошли в небольшую комнатку. Громов с облегчением снял шлем скафандра, потом помог освободиться от шлема и Эллен.
Счастливая, взволнованная, она оглядывалась. Резиновые стенки словно состояли из отдельных подушечек, напоминая стеганое одеяло. Посередине тумбой возвышался надувной столик с алюминиевым верхом. По обе стороны его, как в железнодорожном купе, поднялись надутые воздухом резиновые диваны.
Эллен несколько раз вдохнула в себя воздух:
– Как на Земле! Как на Земле! – сказала она и вдруг заплакала, припав головой к груди командора.
Петр Сергеевич растерянно гладил ее по стриженой голове.
Открылась дверь, и один за другим в дом вошли Аникин и Том Годвин.
Эллен засуетилась у стола.
– Что вы подумаете, – говорила она, – в первый раз мы пообедаем в походе без этих противных резиновых трубок, через которые приходилось сосать питательную кашицу. Но прежде я должна воспользоваться сокровищем, которое презентовал мне командор.
Том Годвин сел за стол и, совершенно подавленный земной обстановкой, сжал голову руками, поставив локти на стол.
– Обедом займусь я, – предложил Аникин. – Поджарю филе соус мадера! А ты, Леночка, займись собой. Мы отвернемся.
Петр Громов расставил на столе реактивы и две пробирки – одну с темной жидкостью, найденной на дне пещеры, другую с красноватой плесенью, соскобленной с камней.
С разрешения командора Эллен сняла карту лунных полушарий с одной из стен и отгородила себе угол. Эта своеобразная занавеска не могла скрыть всю Эллен, ее плечи и ноги были видны, но мужчины старались не смотреть на нее. На резиновом полу стоял обыкновенный тазик. Эллен наполнила его водой.