Страница 16 из 62
— Я им там жуткий разгром хотела устроить, да жаль, уже на второй день детектив этот прибыл, а к вечеру и сам папашка прикатил. К тому же они дверь все время запирали. Но один сюрпризик я все же успела преподнести, да такой! Они меня навсегда, гады, запомнили! — Юля отхлебнула еще пива.
— Что за сюрпризик? — Я сгорала от любопытства, и мне становилось все труднее подогревать в себе внушенное Макаром Захаровичем недоверие.
— Погоди. Это уже под самый финиш произошло. Сперва об этом детективе расскажу.
— Ну, кажись, порядочек! — радостно сказал Кругляк, которого Юля упорно обзывала «половым», так как еду ей доставлял исключительно он. — Глянь, посланец от твоего батька привалил.
Юля, листавшая какую-то старую книжку, выкопанную в шкафу, взглянула в окно. По заснеженной утоптанной дорожке к дому направлялся высокий мужчина в вязаной шапочке и темных очках. Зимой эти очки выглядели довольно-таки странно. На ходу он то и дело трогал рукой в перчатке свои пышные темно-рыжие усы, закрывавшие верхнюю губу.
— Все, девонька, скоро домой поедешь. — Кругляк ловко собрал тарелки на поднос и быстро слинял. В спешке он забыл запереть дверь.
— Я, как увидела, что он дверь не запер, сразу решила: подслушаю! — Юля открыла следующую банку.
— Ты хорошо помнишь, о чем они говорили? И какой голос был у гостя?
— Помню, конечно, — кивнула она. — А голос? Обычный баритон. Он, зараза, очень тихо говорил, как назло! Так что я не всю подоплеку разузнала.
— Здравствуйте, — услышала Юля, когда, пройдя на цыпочках по узкому темному коридорчику, присела на корточки у лестницы, ведущей вниз на веранду. — С кем имею честь?
— Зовите меня просто Сергеем, — еле расслышала она голос приехавшего мужчины.
— Очень приятно. А меня можете звать Василием Федоровичем, — засмеялся хозяин дачи, изображая гостеприимство. — Вы от Алексея Петровича?
— От него. Он в целом согласен, но тут у него кое-какие встречные предложения.
— Кто ж вы будете? — полюбопытствовал хозяин.
— Сыщик я. Частный. Устраивает?
— Вполне, вполне. Я вообще человек мягкий, сговорчивый… — заверил сыщика Василий Федорович.
Зашелестела бумага, до Юли донеслось легкое покашливание Василия Федоровича.
— Так-так, — сказал он, и Юля уловила запах сигаретного дыма. — Значит, он просит не десять, а пятнадцать процентов? Крутенько берет, между нами говоря…
— Да, он хочет пятнадцать процентов, — подтвердил Сергей, особо выделив голосом слово «хочет».
— Не многовато ли будет?
— Это, как бы сказать, в порядке компенсации. Вы не должны были впутывать в это дело его дочь.
— Он упорно не шел на наши условия. — По голосу было ясно, что Василий Федорович улыбается, демонстрируя гостю свои протезы.
— Значит, неправильно уговаривали.
Послышался скрип половиц. Видимо, кто-то из них принялся расхаживать по комнате. Забулькала жидкость.
— Ладно, Сергей, не будем ссориться, — с деланным добродушием предложил хозяин. — Выпьете?
— Спасибо, нет, я за рулем. Ну, так что скажете, Василий Федорович?
— Пятнадцать — это все же слишком. На двенадцать я бы еще мог согласиться.
— Так и передать?
— Уверен, он пойдет нам навстречу. В конце концов, Юля пока у нас.
— Надеюсь, вы понимаете, что если хоть пальцем ее тронете…
— Дорогой мой! Да что вы в самом деле! Я бы и не пошел на столь крайнюю меру, будь Алексей Петрович хоть чуточку сговорчивее с самого начала, когда мы только ознакомили его с нашими деловыми предложениями.
— Пятнадцать, — твердо сказал Сергей.
— Двенадцать с половиной, — не менее твердо возразил Василий Федорович.
«Прямо исторический торг между Кисой Воробьяниновым и Остапом!» — подумала Юля.
— Это бесполезный разговор. — Сергей встал, и под его твердыми шагами половицы заскрипели громче. — Видимо, придется Алексею Петровичу самому с вами договариваться.
— Ладно, ладно, успокойтесь, — ворчливо сказал Василий Федорович, отбросив свою фальшивую доброжелательность. — Я не уполномочен решать этот вопрос. Если вы подождете, я созвонюсь кое с кем.
— Некогда мне дожидаться. В общем, или пятнадцать, или Алексей Петрович примет ответные меры.
— Никаких мер он не примет! — жестко сказал хозяин. — Хорошо, пусть приезжает сюда сам. Я постараюсь все уладить к обоюдному удовольствию.
— Да уж, удовольствие что надо, — усмехнулся гость. — Я поехал. Вечером ждите Мордвинова.
— Я поняла, — Юля отставила в сторонку пустую банку и закурила, — что времени у меня почти нет. И такую память решила по себе оставить, чтобы им тошно сделалось, и очень надолго.
Юля улеглась поперек кровати, свесив голову и ноги, и принялась стонать на весь дом. Ее очень скоро услышали, и вбежавший Кругляк испуганно спросил:
— Эй, ты чего орешь-то?
— А-а-а! О-о-о! — стонала Юля, жутко гримасничая и мученически закатывая глаза.
Тут в комнате неожиданно появился Мишка, компаньон Кости Точило по похищению, о котором Юля уже сто раз успела забыть, и отпихнул Кругляка плечом:
— Степан, чего это с ней?
— Кабы я знал! Вот, лежит и орет. Судак, чего делать-то?
— Живо-о-от! — стенала Юля, постепенно сползая с кровати на пол. — Отра-ави-и-или меня-а-а, га-а-ды-ы…
Мишка-Судак метнулся в коридор. Через минуту в комнату вбежали Точило и Василий Федорович.
— Ой, пло-охо… — хрипела Юля.
— Ты чем ее накормил, коз-зел? — шипел Василий Федорович, роясь в аптечном шкафчике и осыпая соратников таблетками.
— Чем всегда, ветчиной баночной, — отбивался Кругляк-Степан. — Все жрали, и ничего! Она ж всего месяц назад сделана-то была!
— У-а-у-у! — Юля уже рыдала в голос, правда, от смеха, но перепуганные «гангстеры», к счастью, этого не поняли.
— На! Выпей! Да дайте же ей воды, суки недорезанные! — Василий Федорович наподдал под задницы Точиле и Мишке Судаку, те резво помчались вниз и зазвенели стаканами.
— Что-о это-о?.. — голосом умирающей спросила Юля.
— Слабительное. Где вода, сволочи?!
Вбежал запыхавшийся Точило и протянул Юле стакан. Облив щедрою рукою покрывало, девушка сделала вид, что проглотила таблетку, постонала еще немножко и бросилась в коридор, скорчившись и держась за живот. Под свитером у нее уже было кое-что припасено, не дай бог вывалится!
Заперев за собой дверь туалета, Юля выплюнула таблетку и, не переставая испускать душераздирающие стоны, принялась за свое черное дело.
К счастью, туалет был устроен добротно, как в городской квартире, с шикарным финским унитазом розового цвета. Опустив туда свой «сюрприз», Юля натолкала сверху смятых газет, вытащив их из-под свитера, поглубже пропихнула их «квачом» и спустила воду. Подождала. Первый ком раскисшей от воды бумаги проскочил. Юля навертела второй, не переставая кряхтеть и охать как можно громче.
— Я там почти полтора часа просидела, — Юля тряслась от смеха, а у меня из глаз уже ручьем бежали слезы. — А они все это время под дверью тусовались, боялись, что я сейчас концы отдам, представляешь?
— А п-потом? — еле выговорила я, заикаясь от хохота.
— Потом они завопили, что мой папка уже приехал. Он, как выяснилось, догадался, куда меня могли затащить, где-то рядом крутился. Они его по «сотке» вызвонили. Ну, папка, значит, в дом ворвался, прискакал на второй этаж и тоже стал под дверью колобродить! Я в лицо холодной водичкой плеснула, еще пук газет в толчок напоследок сунула и выхожу, вся зеленая и в пополаме. Этакий умирающий лебедь! Они меня под руки подхватили, всем скопом с лестницы повели. Суетятся все, зачем-то нашатырь мне под нос суют, а отец орет: «Отравители! Сволочи!» А они в ответ: «Да свежая была ветчина, свежая!» А он: «Вы этой дрянью собак бешеных травите!»
— Ох, господи… Погоди, дай дух перевести… — И я припала к банке с пивом, как к источнику в пустыне.