Страница 10 из 66
[3] VLO. Расшифровка не предоставлена. Будем считать это Вертикально летающим объектом.
[4] West Larch – букв. Западная Лиственница
______________________________________________________
Одной вещи я не сделала. Я не прочла и странички из Книги Джейн. Я помню Деда, никогда не расстающегося со своей карманной Библией. Нам порционно доставались из нее лишь куски, но сам он читал книгу постоянно: сосредоточенно разглядывал крохотные страницы в увеличительное стекло, которое раздувало его красный глаз до ока ужасающего внеземного существа. Думаю, Книга Джейн была мне Библией. Хотя я не читала ее несколько лет, она всегда была при мне. Она была первой вещью, которую я принесла в новую квартиру и спрятала. В этот раз я выломала панель в задней стенке шатающегося шкафа и положила туда Книгу, все еще завернутую в водонепроницаемую обертку. Она опиралась на стену. Затем я посадила панель обратно на клей. Но я не прочла и строчки. Даже не сняла обложку.
Кто-то одобрительно присвистнул, когда я спускалась от Вест Ларч к Главному Бульвару.
К тому времени окончательно стемнело. Луна повисла над городом, приглушенная светом уличных фонарей, а на востоке прятался Астероид, зловещее око божьего Ангела Разрушения.
Еще с первых землетрясений, задолго до моего рождения, закрыли подземки. Но во Втором Городе была налажена надземная система транспорта.
Я села на поезд до России – это в честь европейского топографического названия. Там располагались общественные сады. И Шоу.
Кабина была переполнена, только стоячие места. Неужели все они, как и я, ехали туда?
Я стояла, качаясь и держась за поручень, смотрела на освещенные станции, проносящиеся с шипением мимо – переполненный поезд не беспокоился об остановках, да и ни одна монета в машине не говорила о том, что кто-то хотел сойти раньше. Смогу ли я разглядеть сцену в такой толпе, не говоря уже о ком-нибудь на сцене?
Механизм поезда создавал много шума, но я улавливала обрывки чужих разговоров.
- Их запретили много лет назад, эти штуки. Теперь все урегулировали как-то. А их всегда можно распознать. С человеком не перепутаешь. К нормальной работе их никогда не подпускали.
- Я видела рекламу по ВУ. О, я с тех пор только о нем и мечтаю.
- И я. Я обожаю черного парня...
- Какого еще «парня», дурында?!
- А, ну да.
- Ты с ума сошел. Ты хочешь заниматься этим делом с этими штуками?
- Они могут абсолютно все.
- Они созданы для развлечения и секса. Но дорогие очень.
- Две тысячи I.M.U. за полчаса. Так я слышала.
Сюрреалистично.
Испытывала ли Джейн что-то подобное: шатающаяся и стремящаяся вперед, часть любопытной толпы, навстречу этому недоступному и всепоглощающему Граалю? Но Джейн не была мною. Она, я знала, была неуверенной и застенчивой, но с твердым стержнем, с отвагой в сердце. Я же холодная как камень снаружи, а изнутри – одно желе, дрожащее под доспехом. Бесхребетная, вероятно.
Движение надземного поезда меня укачало, и я по-настоящему обрадовалась, когда он остановился, и все мы высыпали наружу.
Следующая сцена напомнила мне иллюстрацию с пилигримами из какого-то библейского трактата, где паломники тянулись к святому месту: так огромная толпа, крошечной частью которой была я, стремительно текла по наклонной улице к мощно освещенным стенам Садов Екатерины. Уличное освещение здесь было прекрасным, ни одного неработающего фонаря, стены по верху украшали бусы из ламп. Струи раскрашенного света то и дело прошивали, переплетаясь, воздух над парком. Толпе это нравилось. Они были возбуждены, лица их горели золотом, почти как металл. Думаю, мое тоже.
Впереди открывалась целая вереница ворот, снабженных ящиками для оплаты. Войти стоило всего десятку, что меня удивило, но, с другой стороны, учитывая численность толпы, и МЕТА и Городской Сенат урывали неслабый кусок. Что касается богатых горожан, здесь их не было. Для них были предусмотрены частные презентации.
Сад разрастался газонами и террасами, он пух от огромных деревьев, выращенных размер в размер относительно друг друга. Огненные лучи взмывали, и время от времени их небесное шитье заволакивало дымом фейерверков.
Я просто следовала за толпой, казалось, четко представляющей, куда она массово двигалась. В конечном счете, я думала, что мы достигнем наиболее высокой точки и будем вытягивать шеи, чтобы рассмотреть соответствующие глубины некой арены, чаши звука с крохотной сценой для представления где-то на самом дне. Но вместо этого, восхождение окончилось на просторном, покрытом дерном плато, приподнятом над землей как пиршественный стол под открытым ночным небом. Далекий, как кольца иных планет, за краями площадки едва теплился свет города.
Где же была сцена?
Другие также недоумевали. Я слышала, как мой вопрос произносился вслух несколько раз.
Кто-то ответил:
- Я вижу только одну возможную сцену.
- Ну и где?
- Подними голову.
И мы подняли. К параллельной черной плоскости ночи, где сияла луна, и сновали лучи света. Очередной фейерверк открылся желтым зонтиком, и серебряные звезды безобидно осыпались вниз.
…Когда же он умрет, изрежь его на маленькие звезды, и все так влюбятся в ночную твердь…[1]
По толпе пошел тихий рокот, выраставший отдельными взвизгами и криками.
Однажды я видела фильм, - не визуализатор, а одна из тех старых целлулоидных пленок. Там была сцена на горе, где стояли люди и глядели вверх на блестящий канделябр инопланетного корабля, спускающегося к ним с небес. Интерес к НЛО пропал, когда Астероид разрушил саму идею открытого космоса и всего космического. И тогда, в Садах, было прямо как в том фильме. Люди стояли и ждали НЛО. Или ждали, когда боги древних мифологий сойдут с заоблачных высот.
Изменение голоса толпы обыкновенно указывает на то, что что-то происходит. Что-то приближалось. Как герои фильма, все мы задирали головы, выгибали шеи и сканировали небо.
Это было волшебно. Умно, хитро, нас обвели вокруг пальца. И все равно волшебно.
Приближающимся объектом оказался золой плот: он как восход всплыл с востока и продрейфовал поперек лунного лика и пламенеющего ока Астероида. Я предположила, что плот шел по проводам, закрепленным где-то высоко на невидимых мачтах. Но выглядел он как судно некой сверхъестественной сферы.
Они плыли на том плоту. Даже с такой высоты их можно было различить благодаря особому освещению, благодаря их одеждам, их сущностям. Все восемь. Двое золотых, двое медных, двое новеньких астерионовых, двое серебряных. Каждая пара состояла из одного мужчины и одной женщины.
Тела их облачали, если не считать металлических панцирей кожи и длинных каскадов пламенеющих, тлеющих волос, второй кожей одежды из драгоценных камней, чешуи, блесток. Они походили на роскошных насекомых, и с приближением можно было ухватить блеск глаз, глядящих на тебя в ответ.
Боже, как могла я когда-то думать, что можно любить подобное создание? Поклонение – да, самопожертвование – вероятно. Но не любовь. Как можно любить что-то настолько прекрасное, что тяжело смотреть? Как глядеть в самое сердце солнца. Ослепнешь.
Но толпа, вечно голодная до сенсаций, до чего-то отличного от скучной, изнурительной рутины реальной жизни, кричала и аплодировала.
Моя шея уже болела, выгнутая под таким углом. Ну и что.
Плот нырял все ниже, ближе. Теперь можно было, при очень высоком росте, дотянуться и коснуться кончиком пальца обшивки нижней его части.
Я видела его. Сильвера. Он стоял у низкой золотой ограды, глядя вниз, и его прекрасные глаза скользили по нам, без малейшего оттенка требования, сомнения, или смятения, - только та нечеловеческая уверенность, в которой не было места горделивости. Его глаза как пламя цвета солода. Его длинные волосы, густые, струящиеся волной, гранатово-красные. На нем черные, чернее самой ночи одежды.