Страница 48 из 60
— Хорошо-то как! — вырвалось у меня невольно.
— Еще бы! — ухмыльнулась Зайцева. — От поливки, считай, увильнула. Дождь работает.
— Вот и я о том, — влез Мардон. — Пущай работает. А мы самогону выпьем.
Дед Сидор Прохорович был единственным мужиком на деревне. Малолетние отпрыски мужского пола не в счет. Без гостей дед скучал, бабка Корнеевна ревновала его к остальным четырем колотушинским старухам и бдительно следила за циркуляцией деда по деревне.
— Ух, ты, елы-палы! — всполошился вдруг Прохорыч. — Моя идет!
Накрытая куском парниковой пленки, борясь с дождем, к нам брела Авдотья Корнеевна.
Дед мгновенно исчез где-то в зарослях бурьяна, убедительно показывая не беспочвенность подозрений супруги. Так волшебно могут исчезать только Копперфилд и неверные, хорошо тренированные в адюльтерах мужья. Бурьян даже не колыхнулся.
Авдотья Корнеевна вошла под навес, поздоровалась и, не снимая пленки, спросила:
— Мой-то давно убег? — И пока мы с Галкой разевали рты, прикидывая, врать или закладывать Мардона, ответила сама себе: — Недавно. Вон, беломорина еще намокнуть не успела…
Капитан Катани сдох бы от зависти, прихватив с собой Шерлока Холмса, доктора Ватсона и Ниро Вульфа со всеми орхидеями. Мы с Зайцевой выразили восхищение дедуктивным талантом Мардоновой супруги открытыми ртами.
— А я-то думаю, куда он делся? — продолжила Авдотья Корнеевна. — В телогрейке. Обещал воды для бани натаскать… Вот старый хрыч, нет на него угомону!
Крестный дед навестил нас, по деревенским меркам, поздним вечером. В половине десятого. Отмытые в бане малолетние внуки укладывались спать под присмотром Авдотьи Корнеевны, и оставленный без присмотра Мардон огородами, через два пустующих дома, зашел с визитом.
С приходом Сидора Прохорыча исчез шум дождя. Весь день ливень не выпускал нас на улицу, он то затихал до тихой мороси, то, набравшись сил, обрушивался теплыми потоками.
Зайцева махнула рукой на огород и, поручив мне драить чугунки и сковородки песком, взялась за генеральную уборку дома. Если бы под рукой оказались белила, она бы и печь обновила.
Дед пришел с гостинцами. В кармане его телогрейки лежали огурцы-помидоры из личного хозяйства и горсть стручков молодого гороха, собранного по пути с колхозного поля, засеянного кормовой смесью — горох пополам с овсом.
Стручкам Галка обрадовалась больше всего.
— Все детство, как медведи, в овсах просидели! — воскликнула Зайцева и принялась лущить горох, забыв о причине визита деда.
Я налила Мардону граненую стопку водки, положила на тарелку жареной картошки и две сардельки. Дед Сидор крякнул, дунул, выпил и довольно захрустел огурцом.
— Лило-то как, девки! Страх! — Хорошая компания, долгожданный дождь, вина налили, здоровье выпить позволяет — чего еще в старости нужно? Глаза деда влажно поблескивали, и я налила ему вдогонку. Дед — боец крепкий, не раз проверенный. — Счас все так и попрет! Земля-то у нас — навоз с черноземом. Чистый пух!
Зайцева выпила с соседом водки, я налила себе сухого вина из картонной коробки с краником, и мы немного поговорили о погоде и видах на урожай. По наблюдениям многоопытного селянина — картошка уродилась, яблок не будет.
— Чего-то мы, девки, в духоте сидим, — намекнул Мардон, Галка распахнула окно, и в комнату ворвался свежий влажный воздух.
Сидор Прохорыч достал пачку «Беломора» и задымил, тактично отгоняя ладошкой клубы дыма к окну.
По телевизору в сотый раз повторяли «Марш Турецкого», Зайцева любовалась Домогаровым, мы с Мардоном вели разговоры за жизнь.
— Только летом и активничаем, — жаловался дед. — Зимой заметет-завьюжит, сидим, как сурки… никакого обчества.
— А вы на зиму в город езжайте, — предложила я.
— А скотина?
— Какая у вас скотина-то? — не отрываясь от экрана, по которому бегал Домогаров, бросила Галка. — Восемь кур…
— Пятнадцать, — поправил дед. — И собака, и кошка…
— Ну тогда, конечно, — хмыкнула вредная Зайцева, — скотина.
Дед обиделся и самостоятельно налил водки.
За этим занятием и застукала его любезная супруга Авдотья Корнеевна.
— Наливаешь! — гаркнула бабка через раскрытое окно. — Пьешь и закусываешь!
— Заходите в гости, — откликнулась Зайцева, улегшись грудью на подоконник и свесившись на улицу.
— Недосуг мне тут рассиживать, — пробубнила Авдотья Корнеевна, входя в дом и разглядывая угощение на столе.
Но на плечи крупной колоритной бабки был накинут нарядный платок, коричневый фартук, с которым она, по-моему, не расставалась ни днем ни ночью, был оставлен дома. Как ни крути — Авдотья Корнеевна шла в гости.
От предложенной водки соседка отказалась, но с удовольствием выпила стопку белого сухого вина.
— Сладенькое, — сказала она и деликатно откусила кусочек шоколадки. — Раньше-то такая кислятина была! Не проглотишь…
— И водка хуже стала, — зря вставил дед и попал под обстрел.
— Хуже ему! А за покос чего лакал? Я б этот самогон и в дом не внесла! А ему одно: «Горит, Авдотьюшка, горит»…
Дед крякнул и посчитал вечер безнадежно испорченным.
Чутким деревенским нутром Авдотья Корнеевна уловила, что нельзя нагнетать в гостеприимный дом напряжение, и похвалила нас с Зайцевой:
— Хорошо гуляете, девчонки. Тихо. Завтра к Матвеевне дети на машинах понаедут, ох, базар-вокзал будет! Шуму не оберешься. Мясо жарят, песни орут…
— А тебе завидно, — вякнул дед.
Корнеевна только зыркнула на него строго, и дед заковырялся вилкой в картошке.
Вспоминая своих детей, старушка жаловалась, что не хотят они в деревне отдыхать, все больше на море ездят да за границу, где этот… И международное слово «сервис» прозвучало в ее устах как интернациональное ругательство.
— Ну, Сидор, пора и честь знать, — в одиннадцатом часу сказала Корнеевна. — Маришка что-то спит беспокойно, не ровен час проснется, а нас нет.
Дед печально посмотрел на недопитый литр «Спецназа», незаметно подмигнул нам левым глазом, мол, возможно, вернусь, девчата, и потопал вслед за женой.
— Ну вот, — вздохнула Галка, — был один кавалер, и того увели…
— А почему твой курортный Боря не поехал? Ты его приглашала?
— А ну его! — махнула рукой Зайцева. — Только вчера устроились-расположились, какой-то хмырь с работы звонит. Надо, говорит, приехать. Твой бандюган тоже… не мужик.
— Это ты, Галя, зря. Во-первых, не мой, во-вторых, не бандюган.
— Завела-а-ась! — протянула подруга.
— Да, завелась. Лев не бандит, а учитель физкультуры.
— Иди ты! — Зайцева аж со стула привстала. — Кто ж его с такой рожей к детям подпустил?!
— На себя посмотри, — обиделась я и начала убирать со стола.
Зайцева накапала себе водки, выпила задумчиво и решила, что, пожалуй, была не права. Но извиняться подруга не любила и для подлизывания выбрала нейтральную форму:
— А я, идиотка, решила, что бандюган тотализатором занимается…
Я подумала, что дуться глупо (достаточно с Зайцевой ее собственного эпитета «идиотка»), и спросила:
— А почему тотализатором?
— Когда я его в Колотушино пригласила, он сказал: «Если ребята в финал выйдут, буду занят». Я еще подумала, не иначе авторитеты «лимон» на кого-то поставили… Лев развозить будет.
— Чего? — не поняла я.
— Выигранные деньги, тундра.
— Ты разбираешься в тотализаторе?
— Не-а, — беспечно мотнула челкой Зайцева. — А о каких ребятах он говорил?
— Лев ведет секцию бокса.
Галка, собаку съевшая на бандюгах, беззвучно хлопнула ртом. Такого прокола с ней еще не было. Работников бюджетной и теневой сферы она еще не путала.
— Кстати, у него вся комната в медалях. Золотых, — преувеличила я.
— Чемпио-о-он… — завистливо выдохнула Зайцева и брякнула: — Был у меня один такой. Мастер спорта. Второй состав «Динамо». Спился.
— А Лев не пьет.
— Совсем?!
— Почти.
— Уже лучше. Не люблю в мужчинах притворства.