Страница 47 из 60
Такого с ним еще не было. С каждым днем, с каждым часом он хотел убить эту женщину все больше и больше. И одновременно тянул. Он стал бояться неудачи.
Приглашение Галины приехать в деревеньку Колотушино пришло вовремя. Киллер заставил себя стать выдержанным, стиснуть зубы и ждать. Профессионал должен уметь ждать. И работать наверняка. Если сейчас он сорвется… женщина не оставит его никогда. С усмешкой будет приходить в его сны, давить мистическим превосходством, ломать и корчить.
Она уже и сейчас приходит. И он должен победить ее и себя. Он убьет ее медленно и запомнит лицо жертвы, искаженное мольбой и ужасом. Усмешки он ей не позволит.
Может быть, он уже сошел с ума? Незаметно, шаг за шагом приближаясь к безумию, убийца не выдержал и сломался?
Нет. Он докажет, что это не так…
Профессионал — человек без нервов. Занервничавший профессионал — мертвый человек».
Приехавшая в десять утра Зайцева была крайне удивлена непривычно любезной Музой.
— Спасибо, Муза Анатольевна, чай я уже пила, — сказала подруга и обратилась ко мне. — Готова? Ничего не забыла? Проверь еще раз…
— Все в порядке. Поехали, — ответила я и поцеловала свекровь (бывшую) на прощание.
Людоед грустно крутил хвостом и хотел в Колотушино — полюбоваться картофельной ботвой и лягушками. Но Муза Анатольевна оставила пса себе. «Одна я тут совсем чокнусь», — сказала она и пообещала Люде лишний кусок «рокфора».
Кажется, пес понял.
Мы загрузили в Галкин «Фольксваген» мои сумки с припасами доброй Музы, заглянули в супермаркет, прикупили недостающего и помчались окучивать картошку.
Начало поездки получилось не особенно приятным. Галина Зайцева, при добродушии вообще, имела нехорошую привычку — если с другом случался конфуз, не упускала возможности намекнуть на свою прозорливость и раз пятьдесят повторить: «А я тебе что говорила?!». Я не выдержала на третьем повторе.
— Зайцева, не бухти. Сама мне в институте говорила: «Миша золото, Миша золото». А сейчас начинаешь изобретать какую-то скрытую неприязнь…
— Мухина, — мне в тон сказала Зайцева, — а сколько раз я тебе говорила, что Муза фрукт? Забыла?
— Это не ты говорила, а Матюшина, — отрезала я.
Галка надулась и молчала километров пять. Потом не выдержала и бросила:
— А я тебе, неверная, еще сюрприз готовила…
— Какой? — хмуро поинтересовалась я.
— Соль сюрприза — неожиданность, — объяснила Зайцева и обложила нехорошими словами водителя микроавтобуса, вывернувшего из ниоткуда. — Впрочем… если у тебя такая память хорошая, — язвительно ухмыльнулась Галка, — сама должна догадаться…
Я догадалась почти сразу.
— Ты что, действительно Леву пригласила?!
— Фиг я тебе ответила, — фыркнула Зайцева, — мучайся.
— Нет, действительно…
Подруга замурлыкала песенку, свернула кукиш и сунула его мне под нос.
В деревне Колотушино стояло пять жилых домов и столько же заброшенных. Невнимание к деревеньке измученных бетоном и пылью улиц москвичей объяснялось несколькими причинами. Во-первых, жуткая, разбитая тракторами дорога, во-вторых, отсутствие связи — телефон в деревню никогда не проводили, а сотовые телефоны молчали, поскольку здесь была «мертвая зона». Но основной причиной выступало перманентное отсутствие электричества — жадный до цветного металла народ регулярно обрывал со столбов провода. Деревня жгла лучины, копала ледники и писала безграмотные жалобы в безжалостные инстанции.
В этом году колотушинцев вернули в лоно цивилизации.
Дом Галины в духе всей деревни выглядел полузаброшенным. Покойная мама тети Аси разделила дом между двумя дочерьми — левая сторона досталась сестре Галкиной мамы тете Клавдии и стояла заброшенной, в правой все лето на вольном выпасе проживали тетя Ася, Полина и иногда сама Зайцева. Клавдия Семеновна в Колотушино наведывалась редко, но из вредности не уступала свою половину дома сестре. И жилище выглядело так: частично покрашенное зеленой краской сверкало отмытыми окнами, частично гнило и звенело сквозняками, задувавшими сквозь щели забитых ставнями окошек.
Сегодня во дворе на половине тети Клавы я увидела аккуратно сложенные штабели кирпича.
— Тетя решила вернуться на родину? — спросила я, разглядывая кирпич, бурьян и крапиву.
— Нет. Тетка умом тронулась и сказала детям, что квартиру отпишет государству, а половину дома — Асе.
— Повезло. В вашу сторону тронулась старушка. — Я покусывала травинку и отгоняла мух.
— Да ну ее! — махнула рукой Зайцева. — Семь пятниц на неделе у тетки. Сегодня «да», завтра «нет». Мы уже кирпич под фундамент завезли, а она вдруг очнулась: «Никому ничего! Все государству, все с молотка!».
— Кирпич Степкин?
Галка смутилась.
— Только доставка.
— Когда привез?
— Позавчера. Помнишь, когда вы с Викторией к метро пошли, Нинка меня к себе потянула? Тогда и договорились.
— А раньше Степа отказывал?
— Ага.
— Ну-ну, — бросила я. — Это, Заяц, взятка. Меня пытались бельем купить.
— За что?
— За молчание. Чует мое сердце, с деньгами Коврова не все чисто…
— За институт? — уточнила Галка.
— Да, — кивнула я и бросила обкусанную травинку в кирпич.
Грустить и предаваться досужим размышлениям Галина не любила, не умела и не собиралась. Вручив мне мотыгу, подруга определила фронт работы — от забора до заката — и, обвязавшись платком, поплевала на надетые на ладони рукавицы:
— Ну, с богом, Симка! Поехали!
В зайцевских руках мотыга порхала мотыльком, меня разламывала надвое, но я вспомнила, какой гад Миша, и с увлечением взялась долбить засохшую землю.
На завалинке Галкиного дома сидел дед Сидор Прохорыч и с удовольствием смотрел, как ненормальные городские робят в самый солнцепек.
— Вы бы, девки, с утра приезжали, — крикнул дед. — По холодку-то оно робится лучша!
— А мы, Сидор Прохорыч, бабы горячие, нас жара не берет! — гаркнула Зайцева и уперла руки в бока.
Сидор Прохорыч принял живописную позу и глубоко затянулся беломориной.
Когда-то давно кто-то из внуков сказал деду, что лицом он вылитый Марлон Брандо. Прохорыч посмотрел «Крестного отца», постоял перед зеркалом и нашел сходство действительным. Скошенная набок физиономия деда могла зарабатывать деньги в шоу двойников. К сожалению, только физиономия, хиловатые плечи щуплого деда малость подгуляли. Ходить по деревне в пиджаке с подбитыми плечами и в галошах дед не решился и для исправления фигуры использовал телогрейку на три размера больше.
В настоящий момент за Сидором Прохоровичем прочно закрепилось прозвище дед Мардон. Старику прозвище льстило, и в обществе Мардон без телогрейки не появлялся.
Впрочем, полностью насладиться сходством с главой мафии дед мог только летом, когда в Колотушино наезжали продвинутые детки. Соседним бабкам что Брандо, что Терминатор, лишь бы куры неслись.
Осилить означенный фронт работы не дал неистовый, как из ведра, ливень. Увлеченные взмахами мотыг, мы не заметили собравшихся туч и едва успели добежать до крыльца под первыми струями воды.
— Ух, шпарит! — отряхиваясь от капель, сказала Галка.
— Давно пора, — поддержал ее перебравшийся под навес дед Мардон. И хитро так прищурился: — Самогону, девки, выпьем?
— А то! — кивнула Зайцева. — Вечером заходь, нальем.
Общаясь с Прохорычем, Зайцева легко переходила на простонародный диалект. «Заходь», «робить»… — талантливо у нее получалось. У меня на «горячие бабы» язык не поворачивался.
— А чего ж без кавалеров-то приехали? — обрадованный перспективой на вечер, оживился Мардон.
— А нам, Прохорыч, тебя одного хватит!
Дед довольно заквохтал, подавился папиросным дымом и отомстил беломорине галошей — крепко втоптал окурок в бурьян.
— Так и быть, девки. Корнеевну с собой не возьму. Приду один.
Я смотрела, как дождь набирает силу, вдыхала свежий, напоенный запахами трав воздух и ловила пальцами струйку, пробравшуюся сквозь толь навеса.