Звонок на рассвете

— Знаешь, Дим Димыч, обычная житейская логика тут не проходит. Преступление — всегда патология, приходится быть готовым к любым неожиданностям. Но если ты прав, тем хуже для тебя. Я тогда забираю Дьякова со всеми потрохами...

Подтянутый молодцеватый конвоир вводит задержанного. Прокушенная собакой кисть уже перевязана, Валет бережно придерживает ее рукой, стараясь обратить наше внимание. Надеется разжалобить, что ли?.. Он вообще разыгрывает пай-мальчика: вежливо, даже почтительно здоровается с Бурцевым, просит разрешения присесть. Пока Бурцев выясняет для протокола анкетные данные, я решаю наиглавнейший для себя вопрос: он или не он? Что мне известно о Валерии Дьякове? Меньше, чем хотелось бы, но и не так уж мало...

Отец — машинист тепловоза, мать — приемщица в ателье химчистки. Дьяков-старший ушел из семьи, когда сыну было десять лет, это подействовало на мальчика оглушающе. Отец преподал Валерке первый урок жестокости: ушел и ни разу о нем не вспомнил (у второй жены родилась девочка, и она не разрешала мужу видеться с сыном, боясь, что он может вернуться к прежней семье). Мать после ухода мужа опустилась, стала выпивать, водить в дом мужчин, и сын проникся к ней жалостливым презрением. Домой не тянуло, все больше времени стал он проводить на улице. А потом появились дружки, точнее, кореша...

Я вглядываюсь в резко очерченное лицо Дьякова, утяжеленное прямоугольным литым подбородком, я пытаюсь найти в его холодно-усмешливых глазах следы смятения, испуга, ну хотя бы крохотной тревоги. Ничего похожего! Будто не он час назад пытался скрыться бегством, будто не он в субботу напал с ножом на таксиста. А что, если действительно не он? Приметы, названные матерью потерпевшего, слишком общи и неконкретны. Худощав, среднего роста, длинные волосы... Все это подходит и к Валету, и к сотням других молодых людей. Баки на щеках! Это уже из разряда особых примет. Баки у Дьякова есть, правда, не слишком бросающиеся в глаза. Или таксисту померещилось, или Валет успел их подстричь... Баки да еще подбородок. Выдающийся подбородок! В прямом смысле этого слова!

— Итак, Дьяков, — начинает допрос Бурцев, — что вы можете рассказать об обстоятельствах кражи на камвольном комбинате?

Дьяков развязно бросил ногу на ногу, закурил, пуская дым затейливыми кольцами.

— В жизни там не был и понятия не имею, где он находится, ваш комбинат.

— Отлично! — удовлетворенно потер руки Бурцев. — Охотно верю, что адреса ресторанов вы знаете лучше. Но на этом комбинате работает ваш приятель Виктор Лямин. Неужели вы никогда не дожидались его у проходной, скажем, в день получки?..

Дьяков спокойно пожимает плечами.

— Мы для встреч находили места потеплей и поуютней.

— Кафе «Пингвин», например? Но в субботу вы, кажется, сделали исключение? Где вы были в тот день с двадцати трех до двадцати четырех?

— Дома...

— Не лгите, Дьяков, там вас не было!

— А вы дослушайте! Я был дома у одной хорошей знакомой, провел у нее всю ночь...

Дьяков категорически отрицает свою причастность к краже. Лямин перебросил шерсть через забор? Ну и что же? А при чем тут он, Дьяков?

— Лямин-то что думал? Переброшу шерсть, потом перелезу сам, весь товар мой, и делиться ни с кем не надо. Перебросил, а тут идут мимо случайные прохожие. Видят — падает добро с неба, почему не воспользоваться. Подхватили — и драпака! Вот теперь их и ищите!

— Почему вы думаете, что прохожих было несколько? Вам что, известно, сколько шерсти похищено?

Валет снова закуривает, выигрывая время для ответа.

— Это я так, предположительно. Не такой человек Витька Лямин, чтоб мараться по мелочам. Любить — гак королеву, красть — так на миллион!..

— Красиво сочиняете, Дьяков, даже завидно.

Ухмыляется нагло, глумливо: «Да, сочиняю, а вы попробуйте опровергнуть». И нечего, нечего противопоставить этому беспардонному вранью. Слишком мало знает Бурцев пока, и Дьяков, уйдя в глухую защиту, легко парирует его атаки. Ну что ж, попробуем зайти с другого бока.

— Скажите, Дьяков, вы знаете девушку с длинными черными волосами, распущенными по плечам?

Во все продолжение допроса Дьяков демонстративно меня не замечал, но сейчас вынужден ко мне повернуться.

— Заманчиво расписываете, гражданин инспектор. С такой кысочкой не отказался бы поиметь знакомство.

— Не спешите, Валерий, постарайтесь припомнить. Ваша хозяйка намного старше вас, но память у нее...

Дьяков тянется к сигаретам.

— Ах, вон что, растрепалась бабуся. Ну ладно, ходила она ко мне, дальше что?

— Вспомните, где живет эта девушка.

Валет сердито хмыкает:

— Она меня в гости не звала!

— И где работает, не знаете?

— А зачем ей ишачить? У нее мамаша состоятельная — прохарчит.

— А кем работает мамаша?

— Меня в основном интересовала дочка.

Не очень изобретательно защищается Дьяков, но зато упорно. Девчонку его надо разыскать обязательно, она должна подтвердить, что именно Дьяков скандалил с ней на Гончарной. Если только это действительно был он... Кроме того, она может заинтересовать и Бурцева. Я перекидываю ему через стол показания Ольги Павловны — хозяйки Валета.

— Валерий, а как зовут вашу знакомую, вы, надеюсь, не забыли?

Валет пускает к потолку два четко очерченных кольца дыма.

— Граждане начальнички, ну зачем вам закапываться в мою глубоко интимную личную жизнь? В чем виноват — судите, а ее оставьте в покое. Могу я хоть в этом остаться джентльменом?

— Дьяков, мы с коллегой готовы прослезиться — нечасто встретишь в этих стенах такой высокий образец благородства. Но ведь все обстоит гораздо прозаичней. Передо мной показания вашей квартирной хозяйки. Дважды она видела, как ваша знакомая выходила от вас с довольно объемистыми свертками. Нас интересует, что было в этих пакетах и для кого они предназначались?

Валет покаянно склоняет голову.

— Ну что, вижу — вам все известно, прошу отметить в протоколе чистосердечное признание. Сами понимаете, девчонка — первый класс, красотка, а я на морду малость подкачал. Вот и приходилось покупать ее любовь подарками. То коробку конфет в пакет завернешь, то вафельный торт за рубль двадцать. Грошовые, конечно, подарки, но где взять денег на дорогие? Не воровать же идти!

У Бурцева гневно запульсировала жилка на шее.

— Больше вам нечего сказать, Дьяков? Учтите, таким упорным запирательством вы только усугубляете свою вину...

Валет молча покуривает.

— Если вы не причастны к хищению шерсти, почему пытались скрыться? — спрашиваю я.

Валет лениво поворачивается в мою сторону.

— Сам не пойму, начальник. Вроде бы ни в чем не виноват, но раз бегут за тобой, надо делать ноги-ноги. Условный рефлекс! Согласно Павлову!..

Мне хочется хоть на минуту согнать с его лица выражение спокойного превосходства, кроме того, мне необходимо проследить за его реакцией.

— Не паясничайте, Дьяков! У вас была очень веская причина для бегства.

— Ну-ну, любопытно послушать. — Он снисходительно улыбается.

— В субботу, в двадцать три часа, вы нанесли тяжкое ножевое ранение таксисту Михаилу Носкову. Сейчас он в больнице, и неизвестно, выживет ли...

Мои слова производят совершенно потрясающий эффект. Валет рвет на себе рубашку, скатывается на пол и, судорожно суча ногами, заходится в надсадном пронзительном крике:

— А-а-а!.. Все, все на меня вали, начальник! И собаку, и шерсть, и таксиста! Вали на Серого, Серый все свезет! Беру, все беру на себя, что было, чего не было! Сидеть так сидеть!..

Вбежавшие конвоиры с трудом утихомиривают разбушевавшегося парня, о продолжении допроса не может быть и речи. Бурцев выходит распорядиться насчет отправки Дьякова в изолятор временного содержания, я иду за советом к Бундулису.

— Шатки и зыбки твои построения, Дим Димыч, — сказал Бундулис, выслушав мой рассказ. — Да и факты, которыми ты оперируешь, прямо скажем, скудны и недостоверны. Без доказательной базы все ваши обвинения против Валета рассыплются на суде как песочный замок. Я не только тебя имею в виду, это и к Бурцеву относится. Если он не найдет похищенную шерсть, Дьяков проскользнет у него меж пальцев — версия случайных прохожих придумана очень ловко... Но вернемся к ранению таксиста. В котором часу вышел Дьяков из дому?