Страница 44 из 49
Остановившись перед дверью на смотровую площадку, я резко распахнул ее и кивком предложил арестанту проходить. Тот шагнул вперед и замер зачарованный то ли зрелищем нового мира, открывшимся ему, то ли удивительным переливами колоколов.
– Нет… – сдавленно прошептал он, а слезы потом побежали по его впалым щекам. – Нет, не может быть…
Через полчаса, сдвинув кресла, мы вчетвером сидели у стеклянного журнального столика. Гаврила Иванович Лаптев оказался милым человеком – приходским священником, арестованным за религиозную пропаганду. Васильев правильно сделал, что попросил позвать его, мир Орти и колокольный звон буквально на глазах возродили старика. Хотя, к нашим с Орти объяснением о новом мире и всем таком, он отнесся с недоверием, то и дело бросал на нас косые взгляды: то ли ждал, когда у нас вырастут рога, то ли когда из брючин высунутся хвосты с кисточкой. Я разливал «Зеленую марку», а Васильев размахивая руками, то срываясь в крик, то замолкая до шепота рассказывал о своей нелегкой судьбе белого офицера.
Неожиданно он замолчал, застыл.
– В чем дело? – встревожился я.
– Вот вы говорите, мы там жить будем… – Васильев говорил медленно, словно с трудом выдавливая из себя слова. Неожиданно он снова замолчал.
Я тут же подлил ему водки.
– Скажите, что вас беспокоит, – подтолкнул его Орти. – У нас за спрос на дыбу не вешают.
При этих словах Васильев вздрогнул всем телом, а бывший священник, что-то пробормотав себе под нос, перекрестился.
– А как же моя семья? Ведь у меня была жена, дочь…
Вот об этом Орти не подумал…
– Видите-ли… – не спешно начал Орти Он не хотел разрушить тонкие нити контакта только-только начавшие возникать между ним и этим человеком. – Видите-ли, мы спасли заключенных вашего лагеря только потому, что вы все должны были умереть. Мы специально выбрали лагеря, где большая часть – политические, потом внимательно просмотрели их историю. И остановились на вашем лагере. Через два дня на него должен был обрушиться страшный буран. Он до весны отрезал бы вас от большой земли. Судя по историческим анналам живых не осталось. Погибли все и вохровцы и зеки. Их даже не стали хоронить. Оставили все, как есть, а осенью возвели новый лагерь в ста пятидесяти километрах вниз по реке, ближе к областному центру. Вот так-то… Именно поэтому мы смогли, особо не влияя на исторический процесс, вытащить вас оттуда…
– А как же моя семья? – все еще ничего не понимая, вновь спросил Лев Иннокентьевич.
– Пока они живы, мы не можем ничего поделать. Это прямое вмешательство в историю.
– Какую историю? – удивился Васильев.
– Я забыл им сказать, что наша реальность – 2005 год от Рождества Христова, – заметил я.
* * *
Но не всегда все выходило так гладко.
Среди спасенных попадались и настоящие уголовники.
Один такой ввалился в кабинет Орти, в расстегнутой рубахе, так чтобы хорошо видны были его воровские наколки и, среди которых почетное место занимала наколка с изображением товарища Сталина.
– Что скажешь начальник? – с этими словами он без разрешения уселся на стул. – Сигаретку-то дашь, а то у ваших железяк не допросишься.
Орти молчал. Прежде чем затевать Исход,
создатель
тщательно ознакомился с нашей историей.
– Ну че молчишь-то… Дадут мне тут прикурить или нет?
– Тут не курят.
– А даже так! – зек вальяжно развалился в кресле. Похоже, он чувствовал себя королем.
– Сядьте нормально, Гавриченков.
– И не подумаю. Зовите вертухаев, пусть воспитуют… – а потом зек резко метнулся вперед, схватил Орти за воротник. Я увидел как багровеет создатель. Это ничего хорошего господину Гавриченкову не сулило. – Ты что, сосунок, мне, смотрящему, мораль читать будешь. Зови главного, с ним поговорю, а ты – шваль…
Но он не договорил. На мгновение в комнате потемнело. Мне показалось, что сверкнула молния.
А когда прояснилось, то зек вновь сидел на своем кресле, но с тела его исчезли все наколки, а взгляд у него был глупым, непонимающим. Он сидел и пускал слюни, словно младенец, а руки его бесцельно шарили по ручкам кресла.
– Увидите его, – приказал Орти.
– Что ты с ним сделал? – поинтересовался я.
– Прочистил мозги, – ответил создатель .
* * *
Отдельно заинтересовала меня судьба спасенной мною женщины, но увы… она не выжила, оказалась среди пятидесяти мертвых, чьи жизни Орти и «валькириям» спасти не удалось…
Не знаю, сколько времени потребовалось Орти чтобы рассортировать всех спасенных, не знаю, как прошло заселение его чудо города. Мне надо было возвращаться к своим повседневным делам. Нужно было ходить на работу, изображая инженера; нужно было работать
проводником
, переправляя в разные концы города самых удивительных тварей. А Тогот еще долго торчал в мире Орти. Каждый раз возвращаясь, он ворчал, бормотал, что все это не его дело, но потом вновь исчезал.
Несколько раз я пытался спрашивать о том, как у Орти идут дела, но покемон лишь отмахивался, заявляя, чтоне хочет говорить об этом. Однако я выудил у него, что по общему согласию планету назвали Русь, что Орти удалось установить демократическое парламентское правление, несмотря на то, что большая часть переселенцев были монархистами.
* * *
Еще одно мое воспоминание связано с миром Орти.
Тогот по просьбе Орти передал мне письмо.
– Орти просил, чтобы ты отнес его по этому адресу.
—..?
– Это письмо матери к дочери.
– Дочери?
– Ей сейчас уже за восемьдесят.
Я вспомнил свой визит к «обиженной» мною старушке и покачал головой.
– Я не пойду. Отправлю по почте.
– Орти тебя очень просил.
Я на мгновение приоткрыл незапечатанный конверт.
Дорогая Ниночка,
ты, наверное, считаешь меня мертвой, но это не так. Не знаю, как сложилась твоя жизнь, но у меня все хорошо. Я столько лет не писала тебе, потому… ну, в общем это сложно объяснить, скажу лишь, что если бы мы встретились, ты бы меня не узнала. Я теперь, пожалуй выгляжу много моложе тебя, но все это вздор… Слишком сложно и долго объяснять, как так все получилось.
Я проследила всю твою жизнь и рада, что ты выстояла и не сломалась ни тогда в тридцатые, ни потом… Прости, за то, что не могла раньше написать тебе, подать весточку…
Я не стал дальше читать.
– Почему я должен это делать? – поинтересовался я.