Страница 15 из 78
И вот, вслушавшись, я стал воспринимать ритмичное подвывание факсов, которые без передышки работали в комнатах над нами, и мгновенно обрывавшееся чириканье телефонов, и наступавшие то и дело мгновения напряженной тишины, когда ничего не происходило, но весь дом будто задерживал дыхание. Каждые две минуты, если не чаще, очередная молоденькая секретарша проносилась мимо нас вниз по лестнице, чтобы передать вышибале какую-то бумагу, а он, чуть приоткрыв дверь, просовывал ее кому-то внутри, а потом, захлопнув дверь, снова складывал руки на причинном месте.
Между тем из зала заседаний все еще слышались голоса. Мужские и все очень важные — в смысле, совет держали представители одной весовой категории, а не руководитель вещал перед своими подчиненными. Я также заметил, что голоса, хоть и говорили по-английски, принадлежали людям разных национальностей, отличаясь ритмом и модуляцией: вот индиец, вот американец европейского происхождения, вот белый из бывшей африканской колонии — точь-в-точь как на конференциях на высшем уровне, на которых мне порой выпадала честь переводить. Речи с трибуны обычно произносятся на английском, однако закулисные дебаты ведутся на родных языках делегатов, и вот тут-то переводчики выступают в роли непременных мостиков между жаждущими взаимопонимания душами.
Как бы там ни было, а один из голосов, казалось, обращался непосредственно ко мне. Голос уроженца Англии, человека из высшего общества, с приятным ритмом взлетов и понижений. Слух у меня настолько чуткий, что уже через несколько минут, пока я вслушивался своим, как я это называю, “третьим ухом”, мне удалось убедить себя, что голос принадлежит джентльмену, которого я знаю и уважаю, несмотря на то, что так и не смог разобрать ни единого его слова. Я все еще рылся в памяти, пытаясь вычислить обладателя голоса, когда мое внимание отвлек грохот внизу: в вестибюль, с трудом переводя дух, ворвался худющий, бледный как смерть мистер Джулиус Богард по прозвищу Бука, мой покойный преподаватель математики и корифей нашего злосчастного приютского походного клуба. Непреложный факт, что Бука погиб десять лет назад, когда в шотландском заповеднике Кернгорм повел за собой группу насмерть перепутанных учеников не с той стороны горы, лишь усугубил мое изумление при виде его реинкарнации.
— Макси! — с восторженным упреком выдохнула Бриджет, вскакивая. — Засранец! Кто счастливица на сей раз?
Ладно, ясно — это не Бука.
Сомневаюсь, что Букины девушки, если они у него имелись, считали себя счастливицами — скорее уж наоборот. У этого типа были полупрозрачные запястья — совсем как у Буки, и такой же широченный шаг, и то же ослиное упрямство в глазах, и та же всклокоченная, рыжеватая шевелюра, сдутая ветром набок да так и застрявшая, и те же неровные пятна румянца на скулах. Букина линялая парусиновая сумка цвета хаки болталась на плече, будто футляр для противогаза из старых фильмов. И очки, точь-в-точь как у Буки, удваивали окружность рассеянных голубых глаз, которые то появлялись, то пропадали за вспыхивавшими стеклами, пока парень вприпрыжку мчался к нам в свете тяжелой люстры. А если бы Бука и решился как-нибудь появиться в Лондоне (что противоречило его принципам), он бы, несомненно, выбрал именно такой наряд: мятый, застиранный палевый тропический костюм с вязаным жилетом в стиле “Фер-Айл”[13] и ботинки из оленьей кожи, заношенные до пролысин. И если бы Буке пришлось брать штурмом величественную лестницу, чтобы добраться к нашему диванчику, он бы одолел ее именно так: в три невесомых прыжка, с противогазной сумкой, колотящейся о бок.
— Гребаный велик! — выругался он, небрежно чмокнув Бриджет, что явно имело куда большее значение для нее, нежели для него. — Прямо посреди Гайд-парка! Задняя шина ка-ак бахнула! Девки, суки, уржались до колик. Это ты толмач?
Он резко повернулся ко мне. Я не привык слышать от клиентов крепкие выражения, особенно в присутствии дам, но сразу скажу, что человек, которого мистер Андерсон аттестовал как равного мне гения в своей области, не походил ни на одного из моих прежних клиентов. Это я понял еще до того, как он устремил на меня рассеянный взор Буки.
— Это Брайан, душа моя, — поспешно вставила Бриджет, видимо опасаясь, как бы я не представился иначе. — Брайан Синклер. Джек все про него знает.
Снизу к нам воззвал громкий мужской голос, тот самый, над которым я ломал голову:
— Макси! Где тебя черти носят, парень?! Котлы под парами!
Однако Макси никак на это не отреагировал, а когда я глянул вниз, обладатель голоса уже испарился.
— Ты в курсе, Синклер, из-за чего весь сыр-бор?
— Пока нет, сэр.
— Что, этот старый пердун Андерсон не просветил тебя?
— Душа моя, — возмутилась Бриджет.
— Он сказал, что и сам не в курсе, сэр.
— Значит, у тебя французский, лингала и суахили со всякими прибамбасами, так?
— Да, сэр.
— А бембе?
— Без проблем, сэр.
— Ши?
— Ши тоже владею.
— Киньяруанда?
— Ты лучше спроси его, душа моя, каких он не знает, — посоветовала Бриджет. — Быстрее выйдет.
— Только вчера вечером переводил с киньяруанда, сэр, — ответил я, мысленно посылая любовный привет Ханне.
— Твою мать, круто, — задумчиво протянул парень, продолжая таращиться на меня, словно на представителя какой-то новой, удивительной породы. — Откуда столько?
— У меня отец был миссионером в Африке, — объяснил я, слишком поздно сообразив, что мистер Андерсон велел прикидываться сыном горного инженера. Вдогонку с языка чуть не сорвалось “в католической миссии”, чтобы он был полностью осведомлен, но Бриджет и без того уже глядела на меня волком, так что я почел за лучшее оставить детали на потом.
— И французский у тебя на все сто, так?
Как ни льстил мне его благодушный допрос, я все же возразил:
— Нет, сэр, я никогда не утверждаю, будто знаю язык на сто процентов. Я, разумеется, стремлюсь к совершенству, однако всегда есть возможности для прогресса.
Я говорю это всем своим клиентам, от самых могущественных до самых скромных, но сделать подобное заявление в лицо Макси казалось довольно смелым поступком.
— Ну, у меня-то французский на уровне три метра под асфальтом, — отмахнулся он, ни на минуту не сводя с меня своего неуловимого взгляда. — Что, готов рискнуть задницей?
— Да, сэр, если это на благо родины, — повторил я свой ответ мистеру Андерсону.
— На благо родины, на благо Конго, на благо Африки, — заверил он.
И тут же исчез. Но не раньше, чем я успел засечь еще кое-какие интересные детали, касающиеся моего нового работодателя. На левом запястье он носил часы подводника, а на правом — золотой браслет-цепочку. Его правая рука, судя по виду, была пуленепробиваемой. Тут моего виска легонько коснулись женские губы, и я на миг убедил себя, будто это Ханна, но оказалось, со мной прощалась Бриджет.
Даже не могу сказать, сколько времени после ее ухода мне пришлось ждать. Мысли, забредавшие в мою голову, не задерживались дольше пары секунд. Конечно, они вертелись вокруг моего новоявленного предводителя и нашего краткого диалога. Бембе, повторял я про себя, бембе… Я всегда улыбаюсь, вспоминая этот язык: питомцы миссионерской школы переругивались исключительно на бембе, когда под проливным дождем гоняли мяч по площадке, превратившейся в лужу красноватой грязи.
Помню, мелькнула обида, что и Макси, и Бриджет одновременно меня бросили, потом под влиянием минутной слабости захотелось вернуться на вечеринку Пенелопы, — но я тут же вскочил на ноги, полный решимости, не откладывая, позвонить Ханне из проходной, а там будь что будет. Я даже двинулся вниз по лестнице, чувствуя себя виноватым оттого, что прикасаюсь к отполированному до зеркального блеска поручню своей потной ладонью, и готов был пересечь вестибюль прямо под носом у седовласого вышибалы, но тут двери зала заседаний неспешно, как в замедленной съемке, отворились, и оттуда стали по двое, по трое выходить участники встречи, всего человек шестнадцать.
13
“Фер-Айл” — пестрый узор, характерный для вязаных изделий, зародился на крошечном островке Фер-Айл к северу от Шотландии.