Следствием установлено…

Вячеслав взял письмо, еще раз прочитал написанное и вдруг понял, что почерк ему знаком. Он перечитал вновь и даже потрогал пальцем неровные, прыгающие строчки, казалось, выбрызнутые с пера вместе со злостью, а затем вскочил и, не замечая удивленных лиц Аверкина и Бакулева, выбежал из кабинета. Он пулей пронесся мимо ожидающих в приемной людей. Промчался вниз по лестнице, кое-как попал ключом в замочную скважину своего кабинета, открыл сейф и выхватил оттуда принесенное женой Кулешова письмо. Бросив на почерк беглый взгляд, он с той же стремительностью поднялся наверх и положил конверт на стол перед Аверкиным. Тот с удивлением взял его, посмотрел адрес, а затем вынул письмо. По мере чтения лицо Николая Николаевича принимало брезгливое выражение, нижняя губа презрительно оттопырилась. Потом он положил анонимку, написанную на Вершинина, рядом, внимательно сличил оба письма и поманил Бакулева. Тот тоже склонился над ними, через минуту выпрямился и крякнул с досады.

— Твое мнение? — требовательно спросил Аверкин.

— Одна рука, — тихо отозвался Бакулев. — Можно без экспертизы обойтись — ясно как божий день.

— Каким образом к вам попало это письмо? Оно ведь адресовано Кулешовой? — поинтересовался Аверкин, возвращая его Вершинину.

— Она сама принесла мне. Ее хотели спровоцировать на скандал и подбросили в почтовый ящик.

— Но кто же? Какая дрянь занимается этим?

— Она не знает. А может, знает, но молчит. Хотя, откуда ей знать? В одном я уверен: автор — тот же самый человек, который «поставил» и сегодняшний спектакль.

— Ты погоди обижаться, — Аверкин вышел из-за стола, подошел к Вершинину и положил ему на плечо руку. — Согласен — в твоих глазах мы выглядим сейчас далеко не в лучшем свете, но и нас с Бакулевым можно понять. Такие сигналы настораживают. А потом возьми письмо, которое получила Кулешова. Насколько я понимаю, оно отражает действительное положение вещей, изложенное в циничной форме. Писал безусловно негодяй, а факт, видимо, соответствует действительности. Попробуй привлеки такого за клевету. Ведь ты сам стал проверять, значит поверил автору или засомневался. Вот и мы так.

— Николай Николаевич? — Вершинин встал и заметно побледнел. — Давайте начистоту. Кулешова я знаю плохо, но если бы ко мне пришло такое письмо и в нем стояла бы фамилия Аверкин, я не усомнился бы, что это клевета. И дело не только в вашем возрасте и положении. Просто я уверен, что вы не поступитесь своей совестью. Я всегда чувствовал ваше доброжелательное отношение ко мне, но выходит достаточно одного грязного пасквиля, чтобы изменить свое отношение, перечеркнуть прошлое, обидеть недоверием?

Вячеслав выпалил все это залпом и, обессиленный, опустился на стул. Молчал Аверкин. Молчал Бакулев. Казалось, притихли даже старинные часы, украшавшие одну из стен кабинета.

— Друг ты мой дорогой! — первым нарушил молчание Аверкин. — Конечно же ты прав, прав во многом. Порой на нас большое влияние оказывает простой клочок бумаги и за ним мы не видим человека. Я тоже получил сегодня хороший урок, и уж прости меня, старика, на сей раз. А Бакулев тоже извинится перед тобой. Я верю тебе.

Небрежно подвинув к себе злополучное письмо, он размашистым почерком написал на уголке:

«Т. Бакулеву. В наряд без проверки. Явный вымысел».

Подписал, поставил жирную точку, поразмыслил о чем-то и добавил рядом слово: «кто» и три вопросительных знака. Потом посмотрел на Вершинина.

— Не знаю, — как и прежде, ответил тот. — Да меня теперь это мало трогает.

Присутствующие удивленно посмотрели на него, ожидая объяснений.

— Очень просто, — решительно отрезал Вершинин. — Дело об анонимках надо передать другому следователю. Допустим, я найду автора, можно даже сказать, безусловно, найду. Выяснится, что вся эта писанина: и на Кулешова, и на меня — его рук дело. Но есть ли в таком случае у меня моральное право вести следствие? По сути я теперь потерпевший, а может ли потерпевший быть объективен?

— Нет, ты только послушай, Бакулев, — возмутился Аверкин. — Какое благородство. Его кирпичом, а он газетой. И даже не газетой, а просто норовит спрятаться в кусты. Заварил кашу и в сторону. Разбирайтесь сами, я благородно удалюсь. Ты, вот, тут обо мне упоминал, спасибо тебе за лестный отзыв. Однако, как ты, наверное, догадываешься, Аверкин не сразу стал стариком и прокурором области. Все в жизни случалось. И писали, и жаловались, когда анонимно, когда фамилию ставили. Ну и что! Я в каждом таком случае должен был становиться в благородную позу обиженного? Черта с два! Я сам доказывал свою невиновность и припирал к стенке знаешь каких зубров! Понятное дело — работа у нас с тобой такая: всем по душе не придешься. Правильно я говорю? — закончил он, неизвестно к кому из них обращаясь.

— Совершенно правильно, — поддержал его Бакулев. — Автор письма преследует только одну цель — опорочить Вершинина и вывести его из игры. Значит, он понимает — Вершинин опасен, он на верном пути и делает контрход, причем довольно удачный, — со смущением признался он. — В анонимном письме детали достоверны, а главный вывод — выдумка. Именно этот вывод и должен был исключить дальнейшее участие Вершинина в деле, подорвать к нему доверие. Однако этого не случилось, и теперь Вячеслав Владимирович обязан приложить все силы, но поймать с поличным этого тайного «доброжелателя», прячущегося за плотными шторами.

Фраза прозвучала так сочно, что Вячеслав воочию представил себе тяжелые плотные шторы, а за ними лохматое страшное существо. Однако видение это быстро исчезло, а в памяти остались лишь покачивающиеся занавески да белье, развешанное на маленьком балконе. Каждый сантиметр его тела вновь ощутил неприязненный взгляд женщины, промелькнувшей на балконе второго этажа дома, где жила Ефремова. Осторожно, боясь вспугнуть пришедшую мысль, он встал и подошел к телефону.

— Разрешите позвонить?

Аверкин молча указал на красный телефон, напоминающий божью коровку.

«Только бы оказалась на месте, — мысленно призывал Вершинин, — только бы не ушла».

Трубку подняли после первого гудка. Послышался хрипловатый, прокуренный голос Зиминой.

— Зинаида Дмитриевна, — ровным голосом сказал он, хотя сердце замерло в груди, — скажите, пожалуйста, мне адрес Чепурновой? Да, да, той самой.

Услышав ответ, Вячеслав поблагодарил и тихо положил трубку.

— Обе анонимки: и та, которую послали Кулешовой, и та, которую получили вы, — осевшим голосом сказал он, — написаны заместителем главного бухгалтера завода сельхозмашин Чепурновой.

— Вот как? — удивился Аверкин. — Откуда такая, уверенность?

— Она живет в том же самом доме и даже в том же подъезде, что и Ефремова, и видела, как я входил в подъезд. Теперь у меня нет сомнений, что на балконе второго этажа в этот момент находилась именно она.

— Звучит убедительно, — оживился Аверкин. — Что думаете предпринять?

— Обыск, сегодня же обыск.

— Обыск? — прокурор звучно щелкнул ногтем по столу. — На предмет чего?

— Пишущая машинка, бумага, аналогичная той, на которой написаны анонимки, получение образцов для графической экспертизы.

Аверкин помолчал, прошелся по кабинету, подумал.

— Подождем, Вячеслав Владимирович, — сказал он после короткого раздумья. — В вас сейчас говорит обида, а по тактическим соображениям обыск проводить рано. Где гарантия, что, увидев вас у своего дома, она не спрятала за пределами квартиры все уличающие ее предметы, в том числе и пишущую машинку? Безрезультатность же обыска даст ей в руки серьезное оружие против нас. Брать нужно, как говорится, только с поличным. Пусть успокоится. Образцы почерка Чепурновой, ее домочадцев и близких родственников мы можем получить другим способом. Кстати, какая у нее семья?

— Пока не интересовался, — ответил Вершинин, внутренне согласившись с доводами прокурора.

— Вот и поинтересуйтесь ее житьем-бытьем поглубже, а санкцию на обыск, когда придет время, я дам.

Аверкин достал из стола какие-то бумаги и углубился в их изучение. Бакулев и Вершинин поняли, что разговор окончен и вышли вместе.