Страница 61 из 185
— А ты? Ты почему не ешь и не пьёшь? — удивился, глядя на меня, Бэббит. — Совсем, что ли, ничего не ел? Ни кусочка?
Тут Няньди ненадолго спустилась с пьедестала, и на лице у неё снова появилось выражение, присущее шестой сестре. Свободной рукой она потрепала меня по шее и, обращаясь к своему новоиспечённому муженьку, сказала:
— Мой братик вроде небожителя — обычную пищу не ест.
От неё исходил такой аромат, что я словно обезумел: руки против воли потянулись вперёд и вцепились ей в грудь. Какое скользкое это шёлковое платье! Сестра испуганно вскрикнула и плеснула мне в лицо вином из бокала.
— Гадёныш! — тихо выругалась она, густо покраснев и поправляя сдвинутый лиф.
Красное вино растеклось по лицу, глаза заволокла алая пелена, и груди Няньди стали похожи на два распираемых воздухом шарика. Они не только были у меня перед глазами, но и со скрежетом сталкивались у меня в мозгу.
Бэббит потрепал меня своей ручищей по голове и подмигнул:
— Грудь матушки — это твоё, парнишка, ну а грудь сестры — моё. Надеюсь, мы будем добрыми друзьями.
Отшатнувшись от этой ручищи, я с ненавистью уставился на его комичное, уродливое лицо. Трудно передать словами охватившую меня боль. Груди шестой сестры, гладкие и нежные, словно вырезанные из нефрита, эти несравненные сокровища, сегодня вечером окажутся в руках этого американца с розовыми щёчками, покрытыми редким пушком, и он будет лапать их, мять и ласкать как пожелает. Груди шестой сестры, эти белоснежные фэнтуани[98] с медовой начинкой, несравненное кушанье, какого не сыщешь нигде в мире, сегодня вечером окажутся во рту этого белозубого американца, который волен будет кусать их, ухватывать ртом, а то и высосать напрочь, чтобы осталась одна белая кожа. Но более всего невыносимое горе и злость вызывало то, что этого желала сама сестра. Эх, Няньди, я всего-то пощекотал тебя чуток, так ты мне оплеух надавала, чуть руками дотронулся — всё лицо вином залила. А вот начни Бэббит гладить тебя или кусать, так ты с радостью всё снесёшь. Сколько несправедливости в этом мире! Шалавы презренные, не понять вам моих сердечных мук. Ни один человек на свете так не разбирается в грудях, так не любит их, как я, и только я знаю, как их защитить. Но все мои благие намерения для вас зло, вам до них, как говорится, как до ослиной требухи. Я горько заплакал.
Бэббит посмотрел на меня, пожал плечами, скорчил гримасу и, взяв Няньди под руку, прошествовал дальше, чтобы выпить с сидевшими за другими столами. Официант поставил на стол супницу. В ней плавали жёлтые ошмётки яиц и что-то похожее на волосы утопленника. Мои сотрапезники, по примеру взрослых за соседними столами, принялись черпать суп белыми ложками. Конечно, старались зачерпнуть погуще, да так, что в супнице волны ходуном ходили, потом подносили ложки к губам и шумно дули на суп, потихоньку прихлёбывая.
— Младший дядюшка, поешь. Вкусно, не хуже козьего молока, — предложил Сыма Лян.
— Нет, не хочу, — решительно отказался я.
— Тогда хоть присядь, а то все на тебя смотрят.
Я вызывающе огляделся: никто и не смотрит, привирает Сыма Лян, докладывая обстановку. С середины каждого стола поднимался пар, он скапливался у лампочек тонкой дымкой и исчезал. Разбросанная в беспорядке посуда, расплывающиеся лица гостей, разносящийся по церкви винный дух. Бэббит с женой уже вернулись к своему столу. Я заметил, как Няньди что-то шепнула на ухо Чжаоди. О чём это, интересно? Не обо мне ли? Чжаоди кивнула, и Няньди снова чинно уселась на своё место. Взяв ложку, зачерпнула супа, поднесла ложку к губам и элегантно отправила содержимое в рот. С Бэббитом чуть больше месяца, а её словно подменили. «Вот ведь выделывается! Разве ещё месяц назад ты не хлебала жидкую кашу, с шумом втягивая её в себя? Разве месяц назад ты не харкала и не сморкалась? Противно смотреть на тебя сейчас, но в то же время это вызывает уважение. Как ей удалось так быстро перемениться?» — размышлял я, не находя ответа. Официанты уже разносили основные блюда: пельмени, червячки лапши, от которой у меня совсем пропал аппетит, а также разноцветную выпечку. Даже не хочется описывать, как все вели себя за столом, а я был расстроен и голоден. Наверное, матушка с козой уже ждут не дождутся меня. Почему же, спрашивается, я не ухожу отсюда? А потому, что Сыма Ку объявил: после ужина Бэббит продемонстрирует всем ещё одно достижение западной цивилизации. Я знал, что будут показывать кино, — по рассказам, это когда тени людей при помощи электричества становятся как живые.[99] Об этом говорила вторая сестра, когда приглашала матушку на свадебный ужин. Матушка же сказала, что двадцать лет тому назад она такое уже видела, германцы показывали. Они тогда пытались продать свои удобрения — порошок белого цвета, который, если посыпать им землю, якобы повышает урожайность зерна. Но им никто не поверил. Всякое растение цветёт лишь на навозе. Эти удобрения, которые германцы раздавали бесплатно, народ вывалил в пруд. Тем летом лотосы на пруду буйно разрослись, листья вымахали с мельничный жёрнов, жирные и толстые, а вот цветов было очень мало. Народ, к счастью, не проведёшь, смекнули, что германцы задумали пагубу нам сотворить, вот и подсунули «удобрения» — отраву какую-то. Листья растут, а цветов нет и в помине, откуда же завязям взяться?
Ужин наконец закончился, появились официанты с большими плетёными корзинами и стали с грохотом швырять в них посуду со столов. Бросали они посуду, а уносили уже осколки. На помощь подскочил десяток дюжих солдат, они сняли скатерти и быстро исчезли. Тут снова появились официанты, мгновенно постелили свежие скатерти и расставили на столах виноград, огурцы, арбузы и груши. Ещё подавали какой-то «бразильский кофе» — напиток цвета ямсового масла со странным запахом. Чайник за чайником — со счёту собьёшься. И кружки одна за другой — тоже не знаю сколько. Сыто рыгающие гости снова расселись по своим местам и, вытягивая губы трубочкой, осторожно, потихоньку, словно принимая лекарство традиционной медицины, стали прихлёбывать этот кофе.
Вскоре солдаты внесли прямоугольный стол и водрузили на него некий механизм, покрытый красной тканью.
Хлопнув в ладоши, Сыма Ку громко объявил:
— А сейчас кино, братцы. Давайте поприветствуем мистера Бэббита и его умение!
Под дружные аплодисменты Бэббит встал и поклонился. Потом подошёл к прямоугольному столу, снял красную ткань, и мы увидели, что представляет собой эта загадочная жуткая машина.
Пальцы Бэббита умело бегали среди посверкивающих колёс — больших и маленьких, и внутри машины что-то заурчало. На западную стену церкви вдруг упал острый белый луч света. Его встретили радостными криками, потом послышался шум передвигаемых скамей. Люди поворачивались вслед за лучом, который сначала осветил лицо жужубового Иисуса, недавно вновь приколоченного к кресту. Черты святого образа уже совсем стёрлись, на месте глаз вырос жёлтый трутовик. Благочестивый христианин, Бэббит настоял, чтобы церемония бракосочетания состоялась в церкви. Днём Христос взирал заросшими трутовиком очами на то, как проходило обручение, а теперь, вечером, Бэббит подсветил глаза Христа волшебным светом, и трутовик заволокла белая дымка. Луч света сполз вниз, с лица Иисуса на грудь, с груди на живот, оттуда на низ живота — китайский резчик прикрыл это место листом лотоса, — а потом на ноги. В конце концов он остановился на прямоугольном куске белой ткани с широкой чёрной каймой, который был закреплён на стене. Дрогнув, луч сжался до размеров белой ткани, потом дрогнул ещё, чуть переместился и больше уже не двигался. В этот момент я услышал, как в механизме что-то зажурчало, подобно стремительно стекающей по жёлобу лавине дождевой воды.
— Погасите свет! — громко крикнул Бэббит.
Щелчок — и лампочки на балке погасли. Мы погрузились во тьму. Но луч света из бесовской машины становился всё ярче. В нём заплясали тучи мошкары, заметался мотылёк, и на белой ткани появилась его чёткая, увеличенная во много раз тень. В темноте раздались крики восторга, даже я ахнул. Вот я и увидел эти «электрические тени». Тут в луче появилась чья-то голова. Это был Сыма Ку. Свет пронизывал его ушные раковины, и было видно, как по ним бежит кровь. Он повернулся лицом к источнику света, и лицо сплюснулось, побелело, как прозрачная бумага, а на белом полотне появилась большая тень его головы. Темнота взорвалась восторженным рёвом, к нему присоединился и я.
98
Жареные шарики из клейкой рисовой муки со сладкой начинкой, обсыпанные кунжутом.
99
В китайском иероглифы, составляющие слово «кино», дословно означают «электрические тени».