Большая грудь, широкий зад

— Младший дядюшка, сел бы ты. А то один только и стоишь.

Я тяжело опустился на скамью, вспоминая, когда это я встал и зачем. Ша Цзаохуа тоже очень нарядная, во время свадебной церемонии она держала большой букет полевых цветов и потом вручила его Няньди. А сейчас, пользуясь тем, что все присутствующие внимают разглагольствованиям Сыма Ку, а взоры мужчин устремлены на грудь Няньди, что все вдыхают ароматы расставленного на столе угощения и мысли их где-то далеко, Цзаохуа, как маленький вороватый котёнок, протянула лапку к подносу с мясом, схватила кусочек и сунула в рот, сделав вид, что вытирает под носом.

А Сыма Ку продолжал. В руке у него был бокал с рубиновым виноградным вином, специально купленным для этого случая в Дацзэшани,[95] — он так долго держал его поднятым, что рука у него, наверное, дрожала.

— Мистер Бэббит, — вещал он, — спустился к нам с небес, просто свалился оттуда. Как он умеет летать, все убедились воочию; он же провёл электрическое освещение, что у вас над головами. — И Сыма Ку указал на висящие на балке лампочки. Все на время оторвались от умопомрачительно пухленьких, неимоверно притягательных, распространяющих какое-то вдохновение грудок Няньди и глянули на яркий, режущий глаза свет. — Это электричество, оно добыто там, где обитает бог-громовержец. С тех пор как среди нас появился Бэббит, в нашем партизанском отряде всё, можно сказать, идёт как по маслу, удача на его стороне, это мастер, каких поискать. Немного погодите, и он покажет вам такое, что глаза на лоб полезут. — И повернувшись, указал на возвышение, с которого когда-то проповедовал пастор Мюррей, а позже рассказывала об антияпонском сопротивлении барышня Тан из батальона подрывников; теперь же там, на стене, висело белоснежное полотнище. — Мы считаем, против такого таланта ничто не устоит. Война Сопротивления закончилась победой, и мистер Бэббит собирается домой. Это никуда не годится, и мы должны предпринять все усилия, чтобы уговорить его остаться. Поэтому я обеими руками за то, чтобы выдать за него свою младшую свояченицу, прекрасную, как небожительница. Ну а теперь предлагаю всем поднять бокалы и выпить за счастье мистера Бэббита и барышни Шангуань Няньди — ганьбэй, до дна!

Все с грохотом встали, подняли бокалы, звонко чокнулись, потом — гань — откинули назад головы и — бэй — опрокинули.

Няньди подняла свой бокал, демонстрируя золотое кольцо на пальце, чокнулась с Бэббитом, потом с Сыма Ку и Чжаоди. Чжаоди ещё не оправилась после родов, и на её бледном лице выступил нездоровый румянец.

— Ну а теперь пусть жених и невеста покажут, как они пьют из рюмок друг друга, — продолжал Сыма Ку.

Под его руководством Бэббит с Няньди переплели руки и неуклюже выпили под восторженный рёв гостей. И тут же над столом замелькали, перекрещиваясь, руки, пришли в движение палочки для еды, одновременно заработало несколько десятков ртов, издавая не очень приятные звуки, и вокруг теперь можно было видеть лишь заляпанные жиром губы и щёки.

За одним столом со мной сидели Сыма Лян, Ша Цзаохуа, восьмая сестрёнка и ещё несколько неизвестно откуда взявшихся пострелят. Все были заняты едой, один я не ел и наблюдал за остальными. Ша Цзаохуа первой отбросила палочки и пустила в ход руки. Ухватив левой рукой куриную ногу, а правой — свиную, она вгрызалась попеременно то в одну, то в другую. Как я заметил, сидевшие за столом дети во время еды зажмуривались — наверное, чтобы сберечь силы. Они будто научились этому у восьмой сестрёнки. С пылающими щеками и алыми облачками губ она была прекраснее невесты. Потом дети стали хватать еду у официантов с подносов, и глаза у них просто вылезали из орбит. Я смотрел, как они раздирают на части трупы животных, и переживал за них.

Матушка была против этого брака. Но когда шестая сестра заявила: «Мама, я никому не скажу, что ты убила бабушку», — матушка тут же сникла и замолчала. Её лицо сморщилось, как осенний листок. Она уже не прекословила, но всё-таки заставила Няньди поволноваться ещё не один день.

А на свадебном ужине всё шло своим чередом: разговоры между соседними столами прекратились, за каждым образовался свой кружок, начались застольные игры. Вино лилось рекой, блюда подавали одно за другим. Официанты в белом сновали вокруг с подносами, громко выкрикивая нараспев названия кушаний: «Пожалуйте, тушёные «львиные головы»[96] в красном соусе… А вот, отведайте, жареные перепела… Тушёная курица с грибами…»

У нас за столом явно собрались генералы чистых тарелок — всё мели без остатка. «Пожалуйте, свиная ножка в глазури…» Не успела сверкающая свиная нога опуститься посреди стола, как к ней тут же потянулось несколько блестящих от жира рук. Ух, горячо! Все зашипели, как ядовитые гады, втягивая воздух. Но никто не отступился, руки протянулись снова, отдирая куски мяса с кожей. То, что падало со стола, быстро поднимали и тут же запихивали в рот. Было уже не остановиться: они вытягивали шеи, чтобы с утробным звуком проглотить прожёванное, скалили зубы, хмурились и давились аж до слёз. В один миг от огромной ноги не осталось и следа, лишь серебрились кости на блюде. Потом расхватали и их и, пригнувшись, стали старательно обгрызать суставы и сухожилия. Те, кому костей не досталось, сосали указательный палец, и в глазах у них посверкивал зеленоватый огонёк. Животы раздулись, как кожаные мячи, и издавали урчание дикой кошки, а со скамей жалко свешивались тощие ноги. «Пожалуйте, рыба-белка!»[97] Пузатый коротконогий официант бандитского обличья, тоже в белом фраке, принёс деревянный поднос с белым керамическим блюдом, на котором лежала золотисто-жёлтая жареная рыбина. Такие же подносы с такими же рыбинами несли ещё несколько официантов, один выше другого, все в одинаковых белых фраках. Последний из этой вереницы был ростом с телеграфный столб. Поставив поднос на наш стол, он скорчил мне рожу. Лицо показалось знакомым. Кривой рот, одно веко опущено, нос в морщинах — где я мог видеть эту бесовскую личину? Не на ужине ли, что устраивал батальон подрывников по поводу свадьбы Паньди и Лу Лижэня?

Сплошь исполосованная ножом рыба-белка была полита кисловатым соусом цвета апельсина. Один мутный рыбий глаз закрывали пёрышки изумрудно-зелёного лука, а печально свисавший с блюда треугольный хвост, казалось, ещё подрагивал. К блюду снова потянулись измазанные жиром коготки-ручонки, и я отвернулся, чтобы не видеть, как рыбу-белку будут раздирать на части. Из-за главного стола поднялись Бэббит с Няньди. Держа в одной руке по тонконогому бокалу красного вина и приобняв свободной рукой друг друга, они, манерничая и жеманясь, двинулись в нашу сторону. А за нашим столом все глаза были направлены на рыбу-белку. Бедная рыбёшка, от неё уже осталась лишь половина, и показался голубоватый скелет. Маленькая ручонка ухватилась за него, тряхнула, и оставшаяся половина мгновенно развалилась на бесформенные куски. Дети, как прожорливые животные, тащили эти дымящиеся куски себе в логово, чтобы потом спокойно приступить к еде. На блюде осталась лишь большая рыбья голова, изящный хвост и соединяющий их хребет. Некогда белоснежная скатерть была теперь захватана и заляпана. Только там, где сидел я, она оставалась до голубизны белой, и посреди этой голубизны стоял полный бокал вина.

— Дорогие маленькие друзья, — сердечно произнёс Бэббит, поднимая перед нами свой бокал, — давайте выпьем все вместе!

Его жена тоже подняла бокал. Одни пальцы согнуты, другие прямые, подобно цветку орхидеи, среди лепестков которого поблёскивает золотое кольцо. Обнажённая верхняя часть груди, отливающая холодным блеском, напоминает фарфор. Сердце у меня бешено заколотилось.

Мои соседи по столу встали с набитыми ртами, не зная, куда девать руки и ноги. У всех щёки, носы и даже лбы вымазаны в масле. Стоявший рядом Сыма Лян, давясь, проглотил запихнутую в рот рыбу и, ухватив край скатерти, торопливо вытер руки и губы. У меня же руки были белые, нежные, костюм безупречно чистый, а волосы отливали золотом. Мой желудок никогда не переваривал трупы животных, а зубы не грызли волокна растений. Множество замасленных ручонок неуклюже поднимали бокалы, чокаясь с Бэббитом и его женой. Только я стоял, вперившись в грудь Няньди, как заворожённый. Вцепившись в край стола обеими руками, я изо всех сил старался не думать о том, как хорошо было бы броситься к шестой сестре и припасть губами к её груди.

95

Дацзэшань — известный район виноградарства и виноделия в провинции Шаньдун.

96

Тушёные шарики из свинины.

97

Китайский окунь в кисло-сладком соусе. Приготовленное должным образом блюдо при подаче на стол якобы издаёт верещание, похожее на беличье.