Страница 111 из 120
— Никогда… кха-кхааа… никогда не произносите в Райа этого слова, господин Хорс, — наконец прохрипел барон.
— Какого слова? Эгло…
— Да! Да! Кхааа…
Я огляделся, пытаясь понять причину паники. Все отводили глаза, чтобы не встретиться со мной взглядом; тогда я поспешно уткнулся в кружку носом и минуты две сопел, выцеживая из нее эль. Снова подняв голову, я увидел, что народ успокоился, Кахтугейнис прокашлялся, и только изредка кто-нибудь бросал на меня настороженный взгляд. Несколько человек, правда, спешно покинули трактир, но это уже их проблемы…
— В чем дело, господин Охара? — спросил я. — Что вас так напугало?
Кахтугейнис сердито возразил:
— Кавалера Сребряного Кленового Листа не так-то просто напугать, юноша, поэтому постарайтесь выбирать слова. Иначе можно и шпагу в сердце схлопотать.
— Простите, баро… господин Охара, — смутился я. И вправду, мы ж в столице, здесь нельзя пренебрегать этикетом и ритуалами. — Что вас в моих словах так насторожило?
— Хм… Одно лишь упоминание места, как вы заметили, любезный Хорс, способно вогнать в ужас каждого второго обитателя Райа. Да и не только Райа — во всем Тратри боятся и опасаются его.
— Места?
— Правильнее было бы сказать — замка, однако и прилегающие к нему парк и лес издревле называют так же. Собственно, это место является частью столицы, однако ввиду неких неуловимых и необъяснимых традиций считается едва ли не враждебным государством.
— Неужели? Вы меня окончательно заинтриговали. Чем же замок заслужил подобное мнение?
— Это очень старая история… Впрочем, вы наверняка уже слышали легенду про Харта — Императора Эльфов, проклятого и отверженного сначала своим народом, потом остальными, а в конце концов — и самим собой?
— Вообще-то, эта часть истории мне неизвестна, — пробормотал я. — Я не знал, что его, оказывается, прокляли все, кому не лень… Однако да, легенду я слышал. И что же?
— В замке, являющемся сердцем этого места, прошли последние дни Харта. Согласно одной из версий, разумеется. Другие гласят самые разные варианты, вплоть до того, что Харт до сих пор жив и замурован в подвалах замка. Но все легенды сходятся в одном — что памятник, выстроенный умерщвленному брату, стал роковым в судьбе Эхартиэля. И все же ни одна достойная доверия история никоим образом не доносит до нас сведения о том, когда и как рок настиг Харта. Многие поздние доработки пытаются заполнить этот пробел, но то лишь фантазии. Впрочем, лучше и точнее поведают лишь историки. Вам бы познакомиться со знаменитым Серотаем Федферовани, вот ему ни один другой историк даже в подметки не годится. Только где ж нынче носит неугомонного дракона…
— Я знаком с ним. Не далее как вчера имели продолжительную пьянку…
— О, так господин Федферовани в Райа? — оживился барон.
— Увы, нет, — мрачно ответил я. — Остался в Габдуе. Вместе с господином Лемом. Менестрелем.
Барон кивнул.
— Лемона Деодери в Тратри даже младенцы знают. Почтеннейший поэт и актер. Вы еще не видели его знаменитых «Бесед в преддверии беды»?
— Нет. Хотя я слышал много других сочинений, например, про великого Антора…
— Это не то, — отмахнулся барон. — Бессмертие господин Лемон сделал себе именно «Беседами». О, лишь мастер может исполнять подобное во всей полноте смысла. Каждое слово, каждое движение выверено. Интонации — ключ к пониманию, но даже движение пальца важно. Нет, милейший, если вы не увидите пьесу, считайте, что утратили нечто великое. Я слышал, правда, только о трех выступлениях автора, одно имел счастие зреть собственной персоной… Лемон после этих представлений месяцами отлеживался. А другие актеры, хотя и могут воспроизвести почти все, что требуется для полной передачи эмоций и смысла, но… все же чего-то им не хватает. Может быть, долгой жизни, коею господин Деодери оказался не обделен? Не знаю, не могу сказать, увы…
— Господин баро… Охара…
— Да ладно, — махнул рукой Кахтугейнис. — Чего уж там.
— Хорошо. Господин барон, не уводите разговор в сторону. То, что Лем — величайший менестрель современности, я уже знаю, он мне все уши прожужжал. Мы говорили об Эг… об этом месте. Или местности, не знаю уж, как будет правильней.
— Да. Вы правы. Простите. Так вот. С замком связана не одна сотня жутких, омерзительных, таинственных, страшных и просто пугающих историй, которые по большей части являются досужим вымыслом или бредом сумасшедшего. Как, скажем, того же Ровуда, менестреля, носящего заслуженное прозвище «как дурак».
— Да, знаком, — кивнул я.
— Со всеми-то вы перезнакомились, — усмехнулся барон. — Однако, как обычно и бывает, часть историй все же реальна. Или реальна частично. И это уже не то что настораживает, а пугает на самом деле.
Кахтугейнис подался вперед, состроив заговорщицкую мину, и я машинально повторил его движение. Бдрыщ без какого-либо яркого выражения на лице смотрел на нас, и я поневоле позавидовал ему: ни забот, ни хлопот.
— Некоторые смерти, настигшие побывавших внутри замка, были ужасны. Об этом говорят останки несчастных, найденные много позже в окрестностях. Другие смерти, возможно, были ужасны не менее, о чем, однако, не могут рассказать даже останки, ибо таковых не найдено.
— Какие останки, какие смерти? — не понял я. — Кто и зачем лез туда?
— Искатели приключений всегда находятся. Даже в наше просвещенное время, после того как на заре своего правления король Альтеррад отправил отряд специально подготовленных воинов на штурм, взятие и разрушение замка… и ни один из них не вернулся, — даже после этого находятся смельчаки, безумцы и просто наивные глупые люди, которые пытаются проникнуть на упомянутую территорию и прихватить какой-нибудь сувенир.
— И что же? Неужели никто не может похвастаться успехом? — не поверил я.
— Почему же, было несколько счастливцев. Впрочем, еще как посмотреть, потому что все они в очень скором времени померли в страшных мучениях от неизвестной болезни, секрет которой не разгадали даже придворные маги, хотя и утверждали, что источник ее именно магический… Да и то, дальше парка и леса им не удалось пройти. Из тех же, кто зашел дальше, живым не возвратился никто. Некоторое время подходы к замку охранялись королевской гвардией, но попытки дурней становились только чаще и настойчивей. Потому стражу вскоре убрали. Разумные по доброй воле туда не сунутся, а коль сунется безумец, что ж — туда ему и дорога…
Я задумчиво потянул эль, захрустел эвгульским хлебцем.
— И какие-нибудь мысли у вас есть, барон?
Кахтугейнис усмехнулся.
— Мысли-то есть, любезный Хорс, однако то всего лишь мысли, и вряд ли они представляют какую-то ценность для современности. Посему не буду обременять вас своим видением проблемы, а только спрошу: каким образом вам стало известно слово, не требуемое для произношения? Разумеется, не нужно упоминать про сон, это к делу не относится.
— Напрасно, — пробормотал я, — так как я его действительно услышал во сне. А сон был несколько необычный. Имелись в нем и колдуны, и говорящие здания, и какие-то тухлые пророчества, и тьма, и свет, и надежда… Одного лишь не было — нормального ответа на вопрос, кто я и откуда взялся…
После того, как я рассказал барону свой сон, опустив некоторые подробности, беседа как-то сама собой сошла на нет. Втроем мы одолели еще кружек пять эля, несколько эвгульских хлебцов и решили расстаться. Луна давно перевалила середину ночного пути, когда мы, качаясь, выбрались из трактира.
— Знаете что, любезный Хорс, — заявил барон заплетающимся языком, хлопая меня напоследок по плечу, — завтра у нашего милостивейшего короля прием в честь возвращения принцессы. На правах кавалера Сребряного Кленового Листа, я приглашаю вас на сие событие. Думаю, вы произведете фурор среди придворных, как человек, незапятнанный цивилизацией, неразвращенный комфортом и роскошью. Это тихое общество, в котором постоянно зреют заговоры и интриги, давно пора всколыхнуть. А то скучно жить становится. Вы как, не против, уважаемый, э?