Страница 110 из 120
— Конь, между прочим, действительно замечательный. Умный, почти как человек. И зовут его очень сложно — Краа-Кандрапахтархан, но я говорю проще — Пахтан.
Барон остановился так резко, что Дуболом, послушно следовавший за нами, едва не сшиб его.
— Что произошло, господин… Охара?
— Во-о-от оно что, — протянул Кахтугейнис. — Тогда ничего удивительного нет и быть не может. Все объясняется весьма просто. Однако же, насколько невероятно и трагически выглядит…
— В чем дело, барон? — забеспокоился я. — Не говорите загадками.
— Есть древняя легенда, — начал Кахтугейнис, не обратив внимания на оговорку. — Согласно ей, когда наступают времена перемен, Дикий Гон проносится по небу и земле и забирает всех неосторожных, попавшихся ему на пути. То скачут призраки и демоны, — призраки самых страшных злодеев, когда либо попиравших землю, и демоны, прислуживающие им или стоящие вровень с ними в иерархиях Преисподних миров. И возглавляет зловещую кавалькаду демон Пахтаер Грхан, один из высших дворян Преисподних миров, обласканный Безымянным Князем, некогда правая рука Ворлема, несущий смерть и погибель не только попавшемуся на пути Дикого Гона, но и всему живому, на что упадет его взгляд, исключая лишь птиц Рухх, коим он является покровителем и кои летят впереди процессии, возвещая ее приближение и грядущие смерть, хаос, болезни и катастрофы… Скачет страшный демон на адском коне Краа, которым нобъяснимым образом сам же и является. Смерть, хаос и бедствия — вот настоящее его имя.
Однако лишь в облике коня может появиться демон изначально. Когда приходит время Дикого Гона, призрачный пастух морготовых пастбищ вручает Краа достойному возглавить кавалькаду, и в него вселяется Пахтаер Грхан. Не сразу, всего лишь постепенно, но очень и очень быстро, ибо по большому счету все события в мире происходят мгновенно… Когда же Пахтаер Грхан овладевает смертным телом и воссоединяется со своей второй частью — конем Краа, — тогда открываются врата, и из Преисподних миров выходят прочие призраки и демоны, и начинается Дикий Гон…
— Какие жуткие вещи вы рассказываете, барон, — содрогнулся я.
Дуболом шумно сопел в затылок. Мне и в самом деле стало не по себе. Я действительно вспомнил или мне просто грезится за давностью времени, что у пастуха были неестественно красные глаза? И, в самом деле, каким таким чудесным образом я стал вполне сносным наездником за неполный день, тогда как реально этому учатся неделями?
— Впрочем, — очнулся от грез Кахтугейнис, — это всего лишь легенда. Не каждой легенде можно верить. Ведь если бы она была правдивой, то примерно сорок лет назад как раз Дикий Гон и должен был произойти.
— А что случилось сорок лет назад?
— Бисхайский конфликт. Он стал началом Двадцатилетней войны. Страшной и разрушительной, от которой только несколько лет назад более или менее оправился мир.
— А вдруг это было не настолько страшное бедствие, что Дикий Гон, как вы говорите, способен освободиться и пройтись серпом по миру?
— Я так не говорил… Впрочем, неплохая аналогия. Что вы имеете в виду? Разве можно назвать нечто более страшное, нежели война?
А существовала ли вообще та неведомая колдунья, пытавшаяся погубить меня во сне? Замок, возомнивший себя живым? Может, они — лишь плод моего больного воображения, как и многое другое? Кто знает… Только не я. И — как уже решил ранее, буду воспринимать мир и его события как реальные, пусть даже потом это отразится на моем рассудке. Если, конечно, будет на чем отражаться…
— Конец Света, барон, — ответил я. — Конец Света.
Кахтугейнис помолчал, прежде чем ответить.
— Ну, этого не знает никто — ни вы, ни я. Возможно, если Дикий Гон в самом деле существует, просто пришло его время — для профилактики, так сказать… Вон, смотрите, чистый, светлый и просторный трактир, давайте посетим его и отдохнем, как полагается нормальным людям, не обремененным заботами о нуждах мира и вселенной.
Мы ввалились в этот уютный уголок и, немного пошумев для начала, устроились в укромном уголке. Бдрыщ осторожно попробовал стул, прежде чем воссесть. Стул жалобно скрипнул, но выдержал.
Появились заказанные бароном, знатоком злачных мест, блюда. Мы сидели и молчали, наслаждаясь поднесенными хорошенькой служанкой дарами подвала — неплохим элем и сушеными плодами эвгульского хлебного дерева. Кахтугейнис, когда узнал, что здесь можно испробовать этот экзотический продукт, сейчас же загорелся желанием истратить кучу средств на его приобретение, чем и был весьма и весьма доволен. На мой же вопрос, нет ли в подвалах, случайно, эвгульских яблок, ответ был дан, увы, отрицательный…
Сушеные плоды хлебного дерева и в самом деле оказались весьма неплохи. С терпким соленым привкусом, они замечательно подходили к элю, смягчали его горечь и кислость. Однако с пивом были бы не так удачны — хоть я и не стал пробовать, однако оценил умозрительно, и угадал — барон подтвердил мое предположение. Эвгульские хлебные плоды с местным пивом дают столь ядовитую субстанцию, что человек, рискнувший попробовать ее, неделю мучается животом сам и мучает окружающих…
Получив столь блестящее подтверждение своего острого ума, я откинулся на спинку стула — здесь были стулья, вот что удивительно, не табуреты! — и принялся неторопливо поглощать эль, грызя эвгульские крекеры. Бдрыщ хрустел и булькал с энтузиазмом, но, к моему удивлению, в малых количествах. Сравнительно с его размерами, конечно… Барон делал то же самое. Ясно было, что он является не меньшим ценителем подобного редко случающегося комфорта, потому и желанного порой, что редкого.
— … Всю неделю, чтоб тбписты свалились им на голову, торговцев шмонали, — донесся возмущенный голос от столика напротив. Некий добротно одетый, добротно же сложенный тип, размахивая руками, громко сетовал на судьбу, обращаясь к собеседнику, грустному невзрачному человечку. — И почему? Какой-то вор, переодевшись торговцем, вывез из столицы фургон, наполненный ворованными девицами!
Собеседник что-то произнес, что — я не расслышал.
— Нет! Да! Всех этих девиц звали Жюльфахранами, вот ведь беда какая. Кто-то серьезно охотится за принцессой, но зачем всех так именуемых тибрить? Хватило бы и одной — самой главной, так нет же, у Гаклека дочь украли, у Роктайхура украли, Йанц тоже всю городскую стражу на уши поднял… Щас все зверски сожалеют, что не придумали других имен, да ведь поздно, да!
Опять неслышная реплика.
— Да всех шмонали, всех! Только пару дней назад осаду сняли — у-у, это самая настоящая осада была, Райа окружили и без тщательного досмотра никого не пускали. Щас сюда ехал — посты, посты, проверки, обыски… Но то — ерунда! Неделю назад я чуть с ума не сошел, проверяли, чтоб их, часа два. А смысл? Принцессу-то ведь все равно свистнули уже, а значит, в Райа ее нету!
Я насторожился. Чем-то история не понравилась.
— Да не, просто, как я слышал, отряд гвардейцев догнал похитителей, разметал на месте, кого живым взяли — повесили, а ее высочество под великой охраною везут обратно. Скоро будет, не сегодня — завтра.
Все понятно. Значит, Жуля — действительно одна из тех похищенных дочерей богатых торговцев, которых угораздило назвать дочек в честь принцессы. Стала жертвой коллективного похищения девушек. А саму принцессу домой везет целая гвардия. Меня же отрядом солдат не назовешь? Хе-хе…
— Скажите, любезный Хорс, — нарушил молчание барон. — Есть ли у вас некие более серьезные мотивы предполагать приближение Конца Света?
— Абсолютно никаких, — помотал я головой. — Разве что… Разве что несколько странных сновидений, случившихся по дороге. В частности, в одном из них прозвучало название замка Эглотаур, якобы тесным образом связанного с моими приключениями.
Я вдруг понял, что вокруг наступила гробовая тишина. Некоторые, в том числе и добротный торговец, в ужасе вытаращили на меня глаза. Кахтугейнис поперхнулся и теперь давился элем, не осмеливаясь почему-то кашлять.
— Что случилось? — недоуменно спросил я.