Пёс Дождя

Первое что он увидел, перешагнув порог санитарного узла, была скомканная, валяющаяся возле самой двери рабочая роба.

--А что это... - начал Йоки и, не окончив фразу, смолк, задохнувшись.

Рикки сидела на своей кровати окруженная черным облаком пушистых волос. Увидев Йоки, она лениво потянулась, будто диковинная зеленая пантера и словно догадавшись, о чем был недосказанный вопрос, объяснила:

--Я тут подумала, что стесняться друг друга смешно, не хумансы все же. А роба так воняла... - она скорчила брезгливую гримаску, будто иллюстрируя, как воняла злосчастная одежда, - ... в общем, дай, думаю, приму воздушную ванну! - объяснила девушка.

Он глядел на длинные, блестящие синеватой тьмой, волосы девушки. Когда-то ему потребовались все его невеликие дипломатические способности, чтобы убедить Энрике не сбривать подобную красоту подобно всем остальным бойцам Школы. Не так-то легко, оказалось, убедить упрямую девчонку не расставаться с её косой. Наверное, тогда впервые он был неискренен с Рикки. Не мог же он прямо сказать ей, что ему просто нравятся её роскошные волосы? Это было бы глупо до хумансизма. Командиру нет дела до красоты его бойцов. Коса же - помеха в бою, за неё может схватить противник, уход за волосами отнимает столь важное, порой, время... Все эти доводы мрачно привела ему Энрике, явно спеша наконец-то привести себя к общепринятым стандартам старших курсов. Соблюдая традиции, она была вынуждена носить длинную прическу, подобающую девушке. Устав Школы не признает деление курсантов на мужчин и женщин, но он же и не отменяет более древних традиций. В незапамятные времена мудрецы Оркеса решили, что волос женщины должен быть так же долог, как её разум... "Империя держится на традициях, соблюдать которые почетная обязанность каждого гражданина" - не только фраза Билля о Правах... Это правило к руководству любому орку, даже Император соблюдает древние правила мудрецов-основателей Империи. Одно время Рикки слегка посмеивалась над мальчишками, с показной гордостью хвастаясь тем, что ей приходится заниматься столь ответственным делом "гражданского значения", как уход за собственными волосами, недоступным для бритоголовых мальчишек. Но после того, как она стала бойцом, подобные традиции больше не касались её. Ещё более древний закон, гласящий, что главное правило бойца - это целесообразность, вступил в силу. Тогда, глядя на узкую, угрожающе сверкающую полоску бритвы, что приближалась к копне волос Рикки, Йокерит не думал о целесообразности, он думал о красоте. И, возможно, подсознательно пытаясь оправдать недопустимую для командира слабость, он вполне логично обосновал свой приказ, отменяющий головочистку. С этого момента волосы Энрике стали "стратегическим и секретным запасом группы". Даже упрямая девчонка и вечно зрящий в корень Кендер согласились, что риск в бою вполне оправдан теми преимуществами, что может дать коса в чрезвычайных ситуациях. Коса могла стать и материалом для изготовления тетивы, и леской для ловли рыбы, и удавкой, что затянется на шее врага... Вопящий о нечестности и опасности для Рикки такого подхода голос предков Йокерит успокоил клятвой, что при первом же, пускай даже самом слабом запахе опасности, он лично прикажет отрезать волосы. Волосы, сквозь туманную завесу которых сейчас просвечивало чистой зеленью свежей последождевой травы молодое, столь желанное тело. Всего несколько шагов... Мгновенье... Прикосновенье губ к гладким, словно варварский шелк, бедрам... Выше... И...

Знакомое ощущение переполнило орка. Чувство беспомощности перед непонятной женской властью неприятно отдалось внизу живота. Орк поймал золотистый, хитрющий, будто у снежной лисицы, взгляд. И почувствовал, как холодная волна поднимается откуда-то из темных глубин сознания, знакомая неприятная волна. Первый раз он ощутил это чувство там, в безвозвратно ушедшем детстве, когда растерянно глядел на обугленное, почерневшее деревце, которое отец посадил возле их дома в честь рождения своего первенца - его, Йоки, рождения. Чувство, от которого сжимается комком что-то внутри (может, та самая душа, о которой так часто упоминал Лоэн-гуру), чувство, заставляющее холодеть пальцы, сжиматься горло, чувство злой до бессилия ярости. Чувство, стоившее жизни тому несчастному глупому коту, который был разорван ударом ещё не окрепших когтей Йокерита рядом с жалкими перьями сожранного тем котом голубя. Их голубя! Голубя, которого приманила крошками умница Рикки, голубя, который стал их птицей. Они таскали ему кусочки хлеба... Он был их тайной, у него было имя. В тот миг, когда Йоки увидел останки их Гонзо, а рядом довольно облизывающегося кота школьного садовника, то чувство ледяной ярости вернулось. И довольно облизывающийся рыжий котяра, с сизыми перышками, прилипшими к наглой морде, перышками, что ещё недавно были стремительной птицей, получил беспощадный удар лапой с выдвинутыми когтями... Потом Йоки плакал, рыдал в укромном уголке от щемящей жалости к несчастному голубю, от осознания бессмысленности своего поступка - ведь смерть кота не вернет Гонзо, от собственного бессилия, невозможности ничего изменить и от ярости из-за этой слабости, ярости, бушующей подобно вулкану и не желающей раствориться в памяти. Наверное, в тот день он плакал последний раз в жизни, ведь бойцы не плачут. А он боец.

Глядя сейчас на Рикки, которая призывно смотрела на него озорными глазами цвета расплавленного золота, хитро блестящими сквозь паутинку сбившейся прядки, он почувствовал, как горячую волну желания встречает ледяной айсберг гнева, подпитанный злой обидой. Холодное бешенство пульсировало в висках, замораживая внутренний жар. Глядя на улыбающуюся девушку, столь уверенную в своей неотразимости и совсем не желающую понять, что им нельзя быть вместе. Нельзя здесь и сейчас. Неужели она не понимает, как тяжело ему даются их ровные, согласно Уставу, отношения? Не понимает, как трудно держать тело в когтях разума, когда всё внутри замирает сладкой памятью о тех часах, сжатых в мгновенья, когда они были вместе?

"Она всё понимает" - холодная мысль звучала спокойно и равнодушно.

Такие мысли обычно приходят на татами, во время поединка, на стрельбах или в моменты неудач. Но не сейчас же, когда рядом красивая девушка и их разделяет всего несколько шагов. Орк сделал шаг.

"Клятва" - скучно напомнил он себе.

Он сделал ещё шаг, встречая ликующий взгляд наполненных лучистым сиянием глаз.

--Встать! - тихо приказал орк.

В глазах девушки застыло изумление. Прав господин Йофф, говорящий, что глаза - это зеркало сознания и надо уметь их тушить. Сейчас в глазах Энрике легко читалось изумление, непонимание... Обида?

--Смирно! - зло скомандовал орк.

Рикки смело с койки, будто пожелтевший листок холодным, осенним ветром. Йокерит глядя на вытянувшуюся перед ним, ещё более соблазнительную в своей обнаженности, фигурку, чувствовал, как больно скребущее сознание решение рождалось в нём. Он командир, а значит, отвечает за своих бойцов, и значит, самые тяжелые решения принимать ему. Решение пришло, оно было болезненным, но верным. Единственно правильным, любое другое разрушит всё, а в первую очередь жизнь и мечты этой, желанной как никогда, девчонки.

"Боец-курсант Энрике" - поправил он себя, - "с этого мгновенья, иначе мы не удержимся!"

И стараясь, чтобы голос звучал ровно и четко, глядя в странно увлажнившиеся глаза Рикки, распорядился:

--Боец-курсант Энрике, за необъясненный уважительными причинами неуставной вид, объявляю Вам взыскание!

Рикки растеряно смотрела на него широко раскрытыми глазами. Глядя в это море кипящего солнечного золота, он передразнил её:

--А роба так воняла... - и, чеканя каждое слово с отвратительной назидательностью занудного преподавателя, отчитал:

--Здесь не Институт для благородных девиц, здесь Высшая Военная Школа Империи Оркес! И если Вас так заботит и печалит запах дерьмеца, с которым Вам пришлось столкнуться, рекомендую вам задуматься о смене карьеры. Офицеру Империи не грозит провести свою жизнь с чистыми ручками, играя на арфе! - Йоки старался, чтобы его слова звучали подобно удару хлыста, так, как обычно звучали слова мастер-наставника Борхи, отчитывающего очередного разгильдяя.