Страница 55 из 140
РАССКАЗ В тот год, когда Мамун халифом стал, Невольницу одну себе он взял. Сиял, как солнце, лик ее красивый; Нрав был у ней веселый, не сварливый. И были ногти у нее от хны, Как кровью обагренные, красны. На белоснежном лбу, сурьмой блистая, Чернели брови, сердце похищая. Вот ночь настала, звездами горя… Но гурия отвергла страсть царя. И в гневе он хотел мечом возмездья Рассечь ее, как Близнецов созвездье. Воскликнула она: «Руби скорей, Но близко подходить ко мне не смей!» «Скажи на милость, — ал-Мамун смягчился, Чем я перед тобою провинился?» «Да лучше смерть! — рабыня говорит.— Так мне зловонье уст твоих мерзит! Мгновенно насмерть меч разящий рубит, А уст зловонье ежечасно губит». Разгневан страшно и обижен был Халиф, владыка необъятных сил. Всю ночь продумав, вежды не смыкал он, Врачей ученых поутру собрал он. Чтоб мудрецы, что знают суть всего, От бедствия избавили его. И вот его дыханье чистым стало, Нет, больше — розой заблагоухало. И сделал эту пери царь царей Ближайшею подругою своей. Ведь молвил мудрый, разумом высокий: «Тот друг, кто мне открыл мои пороки!» Благожелатель, искренне любя, Не скроет горькой правды от тебя. «Идете правильно!» — тем, кто блуждает Сказавший грех великий совершает. Когда порок твой скроют лесть и ложь, Ты сам порок свой доблестью сочтешь. «Мне нужен мед!» — не говори упрямо. Нет! Горечь — свойство чистого бальзама! Присловье вспомни мудрых лекарей: «Ты исцелиться хочешь? Горечь пей!» О друг, чтобы избегнуть заблуждений. Пей в этих бейтах горечь наставлений. Сквозь сито притчей процедил я их И сдобрил медом шуток золотых. РАССКАЗ Разгневался какой-то царь надменный На то, что молвил муж благословенный. Был мудрый муж дервиш правдоречив, А падишах заносчив и гневлив. И мудреца в темницу заточили,— Творить насилье любо злобной силе. Друг, к заточенному придя, сказал: «Ты прав, отец… Но лучше б ты молчал…» А тот: «Всегда кричать я правду буду! Что мне тюрьма? Я здесь лишь час пробуду!» И вот, подслушан кем-то, в тот же миг Их разговор ушей царя достиг. Царь засмеялся: «Час лишь проведет он В моей тюрьме? Глупец! В тюрьме умрет он!» Весть эту мудрецу слуга принес, Ответил тот: «Иди, презренный пес! Скажи тирану: «Не в твоей я воле! Весь этот мир нам дан на час — не боле. Освободишь — не буду ликовать, Казнить велишь — не буду горевать. Сейчас ты властвуешь, твой трон — высоко, А нищий — в бедствии, в нужде жестокой. Но скоро — там, за аркой смертных врат, Тебя от нищего не отличат. Не лги себе, что жить ты будешь вечно, Живых людей не угнетай беспечно! Немало было до тебя царей, Сильней тебя, богаче и славней. Где все они?.. Как дым, как сон пропали… Ты так живи, чтоб люди не сказали: «Вот изверг был! Да будет проклят он, Что беззаконие возвел в закон!» Какой бы славы ни достиг властитель, Возьмет его могильная обитель!» Низкосердечный царь рассвирепел И вырвать мудрецу язык велел. И молвил осененный божьей славой: «Я не боюсь тебя, тиран кровавый! Пусть безъязыким буду! И без слов Читает помыслы творец миров! Страшись! Труба суда для грешных грянет, А правый перед господом предстанет!» О мудрый! Праздником и смерть почти, Коль не свернул ты с правого пути! РАССКАЗ Жил некогда один боец кулачный, Он угнетаем был судьбиной мрачной. Устал он кулаками добывать Свой хлеб. И начал глину он таскать. Изнемогал он. Тело изнывало. На пропитанье денег не хватало. Трудом измучен, полон горьких дум, Он стал лицом печален и угрюм. Смотря, как сладко жизнь других слагалась, Гортань бедняги желчью наполнялась. Он втихомолку плакал: «Бедный я!.. Чья жизнь на свете горше, чем моя? Одним — барашек, сласти, дичь степная, А мне — лепешка черствая, сухая. И кошка носит шубку в холода… Я — гол. Зима настанет — мне беда. О смилостивься, боже, надо мною, Пошли мне клад, когда я глину рою! Я смыл бы с тела эту пыль и грязь I И зажил бы, в блаженство погрузясь!» Вот так, ропща, трудом томил он тело И вырыл древний черен почернелый. Как перлы ожерелья, ряд зубов Рассыпался давно — во мгле веков. Но речью череп тот гласил немою: «О друг, поладь покамест с нищетою! Мой рот забит землей… И кто поймет, Что пил, что ел я — слезы или мед? Не огорчайся же из-за мгновенья Своих скорбей в превратном мире тленья!» Борец немому гласу тайны внял, Он бремя горя с плеч широких снял. И вольно к небу голову подъял он. «О плоть безумная! — себе сказал он.— Хоть будь ты раб с согбенною спиной, Хоть будь ты самовластный царь земной, Но ведь исчезнет в некое мгновенье Все — и величие и униженье. Растает радость; скорбь — как не была… Останутся лишь добрые дела!» Все тленно. Все могил поглотят недра, Богат ты, счастлив? Раздавай же щедро. He верь величью блеска своего,— Все будет вновь, как было до него. Богатства, блага мира — все минует, Лишь правда чистая восторжествует. Ты хочешь царство укрепить? Трудись. В благодеяньях сердцем не скупись. Благотвори, яви свои щедроты, Отринь о бренном мелкие заботы! Нет золота, мой друг, у Саади, Тебе он перлы высыпал — гляди!