Игра Лазаря

— Пообещаешь извиниться, — потребовал за спиной голос Дары.

Лазарь обернулся. Девушка прислонилась к одной из колонн, отделявших гостиную от прихожей. Заострённое личико в окружении пышной шевелюры источало смесь нетерпения и злорадного триумфа.

— Обещания вперёд дают только дети и идиоты. Причём вторые происходят из тех, кто застрял в первых.

— Для взрослого тебе бы не мешало знать, что душ следует принимать чуть чаще одного раза в неделю, — парировала Дара и подошла к мольберту.

— А ты, как женщина, знающая толк в настоящих мужчинах, должна понимать, что могуч, вонюч и волосат — это не про вас о нас.

Дара забрала из рук Лазаря маркер, оцарапав взглядом, полным хладнокровного презрения.

— Я только что смотрела инсон, — сказала она, сдёргивая с маркера колпачок. — Заглянула в это их передвижное шапито, и угадайте, кого там встретила?

— Своего бывшего шапитмейстера? — предположил Лазарь.

— Того светленького мальчика, что вечно таскался с вами. Я видела его, когда заглядывала проведать Лазаря вчера вечером. Мне повезло, потому что в этот самый момент он разговорился с мужчиной, который показался мне смутно знакомым…

— Знакомых в инсоне встретить нельзя, — возразил Лазарь, — только похожих.

— Я подслушала разговор, — Дара ткнула остриём маркера в наконечник стрелки, берущей своё начало из слова «лагерь», — и поняла из него… — вертикальной дугой она соединила наконечник со стрелкой, выходящей из слова «отчим», — что он и правда похож — на Николая Валуева! Наверное, поэтому он у них там начальник охраны. А это, почитай, начальник всего лагеря.

Какое-то время Лазарь тупо таращился на мольберт, как если бы Дара изобразила на листе краткое и красивое доказательство теоремы Ферма, а не кривую линию. Потом старинные часы на каминной полке снова напомнили ему о Янике.

— Неплохо, — сухо похвалил он. — Вот бы ещё объяснила смысл своей закорючки. А то мы просто, как бойцы СОБРа: знаем, что нужно делать, но не знаем, почему это делаем. А если не знаем мы, то как объяснить Янике… — тут он осёкся и умолк, разглядев, наконец, лица друзей. — Я извиняюсь, ладно? Извиняюсь и прошу прощения. Сам бы я не допёр.

— Проснись, — Лазарь покачал Янику за плечо. Она лежала на софе в гостиной лицом к стене, совсем без движения. — Эй, подъём.

Девушка неожиданно перекинулась на спину, и Лазарь невольно содрогнулся. Глаза её были широко распахнуты, как у покойницы, не успевшей перед смертью смежить веки.

— Я не сплю, — сказала она, и Лазарь увидел, что её зрачки медленно двигаются. — Мне было так больно, Лазарь, что я не смогла заснуть.

Лазарь перевернул вверх дном всю квартиру в поисках ножей и фляги, но так ничего и не нашёл. Судя по всему, Джуда предусмотрительно забыл оставить хоть что-то.

— Пойми, нам надо вернуться в лагерь, — Лазарь с мясом выдёргивал выдвижные ящики на кухне. — Там тебе помогут.

— Откуда ты знаешь, тебя ведь там не было, — упорствовала Яника из гостиной. — Ты не можешь знать.

— А ты не можешь знать, чего не могу знать я, потому что мы едва знакомы.

— Нет, — категорически отказалась она. — И не подумаю. Даже пытаться не стану, всё равно не пустят. Заразным туда вход закрыт, сам видел.

В её упрямстве сквозил тупой животный страх. Наверное, так чувствует себя каждая женщина, внезапно обнаружив вечером в ванной странное уплотнение в левой груди.

— Пустят, я волшебное слово знаю, — Лазарь вернулся в гостиную и присел перед ней на корточки. В огромных васильковых глазах уже дрожали слёзы, волосы грязным колтуном лежали на плече, луковицеобразное лицо осунулось и выглядело совсем измочаленным. — Пойми, ты больна, — он взял её руки в свои. — В лагере тебе помогут, а здесь ты зачахнешь и умрёшь через день или два. Тогда мне придётся выбросить твой труп из окна, потому что скоро он начнёт разлагаться, а это антисанитарно. Мясо сглодают внизу прокажённые, а кости оставят обсыхать на солнце.

Он намеренно пугал её, стараясь вызвать отвращение к своему незавидному будущему, чтобы до неё, наконец, дошло: отсидеться не получится. Сейчас она стоит перед зеркалом в ванной, ощупывает левую грудь, и где-то на задворках отупевшего от страха рассудка понимает: чтобы исключить худшее, придётся ехать в больницу.

— Нет, — Яника до белизны закусила нижнюю губу. Потом отдёрнула от Лазаря руки и пронзительно закричала: — Отстань от меня! Отстань, дурак! Уйди! Прошу, уйди в лагерь и оставь меня в покое!

Конечно же, страх взял вверх. Это не страшно, первый раунд всегда за ним.

В голове у Лазаря прозвучал голос Дары:

«Я здесь, Сенс тоже рядом. Что у вас происходит?»

— Ты идиотка, — спокойно сказал он. — Но раз ты остаёшься, я тоже никуда не пойду. Через несколько часов лагерь покинет город. Ещё через неделю у прокажённых на улицах не останется еды, и тогда они найдут меня. Знаешь, как голод обостряет нюх?

Входная дверь вздрогнула под ударом невероятной силы. На мгновение Лазарю показалось, что она обязана была вылететь вместе с петлями из дверной рамы. Второй удар свидетельствовал о том, что дверь на месте. Лазарь выскочил в прихожую и припал к дверному глазку. В этот же миг дверь сотряслась в третий раз, заставив его отпрянуть.

— Ты не поверишь, но это твой сосед… — сообщил он, вернувшись в комнату. — Похоже, ты пришлась ему по вкусу. И он явно хочет добавки. Ну что, ещё не передумала?

Она было напугана — сильно напугана. Выдавали расширившиеся до предела глаза, частое дыхание. С припухших, как после долгих поцелуев, губ, сошла кровь. Бог знает, скольких усилий стоило ей в очередной раз упрямо замотать головой.

Терпение Лазаря лопнуло.

— Послушай! — вскричал он. — Послушай! Здесь нет тамбура, как у тебя дома. Эта тварь берёт разгон прямо с лестничной площадки! Очень скоро она сюда вломится!

— Пускай, — на бескровных губах заиграла неуместная, почти циничная улыбка. — Посмотрим, что ты будешь делать теперь.

Лазарь застыл на месте, как громом поражённый. Где-то за плечом Дара от всей души поносила Янику. Ещё дальше, за несколько метров от него, по стенам прихожей прокатывались гулкие вибрации, волна за волной набегавшие на мол его самообладания, с каждым разом всё сильнее подмывая насыпь. Ещё немного — и он схватит рыжую чертовку за шкирку, как нашкодившего котёнка, и вышвырнет из окна силой.

Особенно крепкий удар вывел Лазаря из оцепенения. Он подхватил Янику на руки, как куклу из папье-маше, и быстро понёс к окну.

Девушка завопила:

— Отпусти! Отпусти-и!

Она принялась колотить его по лицу кулаками, локтями, извиваясь, как угорь, живьём жаримый на сковородке.

— Пусти, дурак! Я не хочу туда! Я не пойду туда!

У окна Лазарь сбросил её на ноги.

— Почему? Назови хотя бы одну причину, достойную причину, и, клянусь, я оставлю тебя в покое и уйду.

Воинственное настроение вдруг испарилось, она обмякла и потускнела.

— Джуда, — едва слышно выдохнула она. — Если бы мы не пошли к этому проклятому лагерю… Не надо было идти в лагерь, Лазарь! Надо было остаться дома!

«О, господи» — охнула Дара. — «Вот дурёха».

Вот так. Она всё копалась и копалась в куче дерьма, засунув руки по самый локоть, вместо того чтобы просто потереть подошвой об асфальтовую дорожку.

— Я тебе кое-что расскажу, — Лазарь взял её за плечи. — Дослушаешь, и я избавлю тебя от своего присутствия, если захочешь. Обещаю.

Она промолчала, раздражённо раздувая ноздри, и Лазарь расценил это, как знак согласия.

— Как-то в детстве я сорвался с крыши и сломал себе обе ноги, — начал он. — Это случилось в деревне у бабки. Каждый приезд туда, в выходные или на каникулы, превращался для меня… в мини-праздник, что ли. Конечно, бабка с меня пылинки сдувала. Баловала, как могла, закармливала на убой сдобой, и всё спускала с рук. А я, как настоящий внук, пользовался этим на всю катушку. Особенно мне нравилось, когда вольная жизнь и творожные ватрушки соединялись воедино на крыше бабкиного домика. Довольно опасное хобби для сопляка вроде меня, но бабка закрывала глаза и на это.