Страница 11 из 29
Лазарь поднял хлеб с ковра и удивлённо повертел в пальцах, точно это был осколок метеорита.
— Гуманитарная помощь от Яни, — великодушно пояснил Джуда, опрокидывая залпом остатки чая. — Знаешь, она у нас филантропка…
— А то хрен бы ты меня впустил, помню.
— Именно.
Яника оторвалась от созерцания своего скукоженного отражения в выпуклой темноте кинескопа и забрала у Джуды крышку от термоса.
— Смотри, разбалуешь, — недовольно буркнул тот.
Лазарь неподвижно наблюдал, как она заново наполняет чашку и несёт ему. Травоядные, вроде неё, вымрут в числе первых. Естественный отбор беспощадно отбраковывает таких, чтобы навсегда исключить убогие аллели из генетического аппарата.
— Третьим, — сказала Яника, протягивая Лазарю чашку, — был мой отец, раз уж тебе интересно. Мы жили вдвоём. Три дня назад он оставил меня здесь, когда спасался бегством от твари, которая чуть не прикончила тебя утром. Ну, бери. Запьёшь.
Принимая чашку, Лазарь мельком коснулся её пальцев. Холодные и влажные, как после игры в снежки без варежек.
— Ты явно в мать, — заметил он, отпивая из кружки.
Яника поджала губы и быстро вернулась к Джуде.
— Не суди о том, чего не знаешь. Он меня не бросал.
Лазарь макнул сухарь в чай. Есть в чужом инсоне — всё равно, что справлять малую нужду во сне. Облегчение приходит лишь на время.
— «Оставил» звучит презентабельней, но смысл тот же.
В борьбе с новым приступом слёз Яника выпятила подбородок и принялась теребить манжет рукава:
— Я сама во всём виновата.
Конечно, сама. Они все так думают. Разные инсоны, разные люди, и уж совсем разные Игры, но всюду одна и та же проблема: смутные границы между «виноватой» и «виновной». Разглядеть эту тонкую грань — задача Игрока. Нащупать и показать её — задача Бегуна.
— Я впустила эту тварь, — продолжала Яника. — Отец не разрешал, а я впустила. Он пытался меня защитить, но зверь был сильнее.
— Можешь не рассказывать, — полушёпотом напомнил ей Джуда. — Кто он такой?
Последнее, очевидно, касалось Лазаря.
— Нет-нет, всё нормально, — она решительно замотала головой. Рыжие космы запрыгали над плечами. — Да, я в порядке… Нет, хочу рассказать.
Три дня назад, когда всё началось, они с отцом поссорились. Отец был пьян и зол. Она сказала, что её пригласили на вечеринку, и она собирается пойти. Он раскричался.
«Ты не пойдёшь ни на какую долбаную тусовалку!» — орал он в бешенстве. — «Сегодня никакой тусовалки, где ты будешь вертеть задницей, не будет!»
Его глаза едва не вылезли из орбит, с губ почти летела клочьями пена.
Она ответила, что всё равно пойдёт.
«Только попробуй! Только попробуй открыть эту грёбаную дверь! Я тебе такое устрою! Надолго отобью желание шляться по всяким тусовалкам! Уж поверь, золотко, отобью!»
— Если бы я послушалась, всё могло быть иначе, — сокрушалась Яника. — Но я так разозлилась на него…
Она оттолкнула отца, и пока он пьяно пятился назад, пытаясь вернуть равновесие, быстро обулась и выскочила в тамбур. Когда я открыла дверь на площадку, там стоял он.
— В жизни никого страшнее не видела. И, наверно, никогда в жизни так не кричала… когда бежала обратно в комнату.
Монстр ворвался в квартиру.
— В прихожей его встретил отец. Они стали драться… так страшно. Он кричал: «беги, беги, беги»!
Беги! Беги! Беги! Но она не побежала. Осталась стоять, как вкопанная. Просто стояла там и смотрела, оцепенев от ужаса, потеряв контроль над телом, ощущая себя пилотом огромного робота, запертым в черепной коробке, как в задраенной кабине, мигающей изнутри разноцветными лампочками закоротившей приборной панели. Всё, что ей оставалось — наблюдать за происходящим снаружи, приникнув ладонями к глазам-иллюминаторам.
Отец повторял «беги» снова и снова, но она так и не сдвинулась с места. И тогда побежал он.
— А зверь погнался следом. Они так громыхали в подъезде, что я думала, оба катятся вниз по лестницам, намертво вцепившись друг в друга.
Когда грохот на лестничной клетке стих, Яника осознала, что осталась в квартире одна. Робот дрогнул, тревожные огни в обесточенной кабине погасли. Мрак окутал всё прежде, чем подкосились бесчувственные ноги.
— Когда я очнулась, то обнаружила, что прошло много времени, — она кивком откинула назад волосы и быстро утёрла мокрые щёки. — Тогда я позвонила Джуде. Ну, а дальше ты знаешь.
Лазарь подошёл к дивану и вернул Янике пустую крышку от термоса.
— Спасибо.
— Да ну, — она отмахнулась, — не за что.
— Не за чай. За правду.
Джуда с угрюмым видом отряхнул ладони от крошек, одновременно выковыривая языком застрявшие в зубах остатки сухаря:
— Вот и пообедали.
За окном смеркалось. Порыжелое, в красных подпалинах, небо свидетельствовало о том, что в зимней реальности давно стемнело. Лазарь старался не думать о том, что его ждёт по возвращению в явь. Длительные посиделки в инсонах плохо сказываются на самочувствии в реальности. Обычно хочется всего и сразу: есть, пить, в туалет, пулю в голову. Наверное, так чувствует себя медведь, вылезая из берлоги с первыми лучами весеннего солнца.
Интересно, как проходит спячка у медведей? Пролетает пьяным сном, одним мгновением меж моргнувших век, или растягивается на век в инфернальных образах бессонницы? Фантомные, шепчущие голоса. Галлюциногенные конструкции, которые восстают и тут же осыпаются, словно вылепленные из мокрого и сухого песка. И снова поднимаются… И снова падают….
Нет, это не сон. Это — абсурд засыпания.
Лазарь медленно отключался, раскинувшись в кресле у окна, запрокинув на мягкую спинку голову и раскрыв рот.
У людей, например, раз на раз не приходится. Неврологи утверждают, что всё зависит от стадии сна. Точнее от того, в которой из них тебя разбудят. Будет ли это миг или долгая череда обрывистых бессодержательных лестниц… историй, конечно же, каких к чёрту лестниц, череда историй…
Так у людей…
А у медведей?
Спать в инсоне бесполезно, потому что инсон — это не берлога. Не абсурд на одну ночь.
Неврологи говорят, что у людей… а гризли — та ещё сволочь…
«Говорят выжившие! Всем выжившим! Мы ищем людей! Если вы нас слышите, мы стоим лагерем в супермаркете „Гризли“! Мы готовы помочь! У нас есть еда и оружие! Говорят выжившие! Всем выжившим!»
Лазарь вздрогнул и проснулся. Машинально утёр ладонью влажный след от слюны на щеке, другой рукой поправил съехавшую на глаза повязку. Сознание затуманило дрёмой, со сна он не сразу вспомнил, где находится. Словесные нелепицы почти уснувшего мозга каким-то образом перекочевали в реальность (или наоборот?) и теперь дребезжали рупорным эхом в темноте за окном.
«Говорят выжившие! Всем выжившим! Мы ищем людей! Если вы нас слышите, мы стоим лагерем в супермаркете „Гризли“! Мы готовы помочь! У нас есть еда и оружие! Говорят выжившие! Всем выжившим!»
Давненько он не засыпал в инсонах. Разницы, в принципе, никакой, если не считать неизменного чувства дезориентации при пробуждении. Сколько прошло времени? Лазарь нажал на кнопку подсветки в торце часов, и электронный циферблат зажёгся желтоватым отсветом. Полночь.
«Говорят выжившие! Всем выжившим! Мы ищем людей!»
Усиленный громкоговорителем голос казался смутно знакомым. Это настораживало, потому что шансы наткнуться в чужом инсоне на знакомого человека не больше, чем отыскать такового на Луне. Разве что…
— Что это? — испуганно прошептала с дивана Яника.
Они с Джудой тоже уснули. В полумраке гостиной, озаряемой жёлтым глазом луны, виднелись их сгорбленные силуэты. Лазарь прижался ладонями к оконному стеклу и долго всматривался во мглу двора. Оказывается, достаточно отключить во всём городе свет, чтобы понять, какими по-настоящему тёмными могут быть ночи. Царящее внизу разорение, прикрытое пологом тьмы, напоминало неубранную детскую комнату.