Факел

Сколько длился этот поединок с немцем, Павел не знал. В схватке он потерял много крови и, как только увидел, что фашист повергнут и недвижно растянулся на снегу, почувствовал: по телу разлилась страшная усталость. Кружилась голова, перед глазами плыли багровые круги. Тошнило. Хотелось спать.

Павел сунул пистолет за пазуху, схватился руками за край кабины, хотел было подняться, чтобы забраться в нее и там поспать, но не смог - обледенелые перчатки скользнули по фюзеляжу, он бессильно сполз на снег. Уткнувшись лицом в воротник реглана, поджав под себя ноги, он тут и уснул.

Проснулся Павел от сильной боли в ноге, от озноба. Открыл глаза и долго не мог сообразить, где он, что с ним случилось. Но постепенно пришел в себя, поднялся. Превозмогая боль, походил вокруг самолета, немного согрелся. Вскарабкался в кабину, взял доппаек, сунул в рот кусочек шоколада, рассовал по карманам галеты.

Взглянул на часы. Они стояли. В схватке пострадал и компас - потерялась стрелка. Подумал: «Ищут или не ищут? Ведь Дима доложил». Посмотрел на самолет: нельзя ли что-нибудь сделать, чтобы вдохнуть в него жизнь? Нет, невозможно. Немец угодил прямо в бензобак. Еще хорошо, что не вспыхнул, но бензин вытек. Да и когда садился, самолет сильно повредил. Конечно, не взлететь.

Прошло несколько утомительных часов. Над сопками снова повисли снежные облака, И вот уже налетел порывистый ветер, и снег посыпал будто из прорвы. Разыгралась свирепая пурга.

Мальцев сидел в кабине и ждал, когда метель перестанет, чтобы могли за ним прилететь и вызволить из этой ловушки. Как было знать ему, что Борисов, хотя и организовал несколько поисковых групп, но из-за плохой погоды они не могли вылететь. Лишь наземные партии вышли на розыски Мальцева.

А время шло и шло. Ожидания уже казались напрасными. Что делать? Павел решил идти на восток, идти по безлюдной снежной пустыне.

…Павел шел и верил, что идет туда, куда надо. Временами останавливался, ориентировался и опять шагал на восток, к своим. Раненный, полуголодный, он выбирал наиболее отлогие скаты высот, чтобы легче было на них взбираться. Путь был невыносимо тяжел и долог. Десятки часов он находился один на один с белой безбрежностью, а конца пути все не было.

Съел последнюю галету, последнюю дольку шоколада. Внутри горело, словно разожгли там костер. Нестерпимо хотелось пить. Павел глотал снег, чтобы утолить жажду. Не помогало. Впереди, кажется, блеснул ручеек. А может, мираж? Кружится голова. Еле-еле шагают ноги. Стоит присесть на долю секунды - и все, замерзнешь, останешься навечно в снегах Заполярья. Нет, нельзя останавливаться, нельзя садиться…

Павел добрался до ручья, снял перчатки, зачерпнул пригоршню ледяной воды, попил, обмыл лицо, вытер шерстяным шарфом.

«Неужели не ищут? Неужели не ищут?» - в сотый раз терзал себя Павел. И ему тотчас послышался шум самолета. Да, да. Вот он приветливо машет крыльями: крепись, мол, Павел, сейчас сяду. Ну давай же, давай садись… Павел хотел было помахать самолету руками, но пошатнулся, поскользнулся и угодил но пояс в воду. Течение чуть было не подхватило его. К счастью, Павел успел уцепиться за кустарник. С трудом выбрался на берег. Самолет или пролетел, или его совсем и не было. Обозленный на все на свете, Павел поворчал, потом снял унты, вылил воду, разорвал на две части шерстяной шарф, обернул ступни, снова напялил унты.

Что же еще ждет его впереди? Сколько ему еще шагать по тундре? Хоть бы чуточку обогреться…

Опять с отчаянием пробивался в снежной коловерти вперед. Окончательно изнемог и в отчаянном бреду, в горячке, упал у подножия безымянной сопки. «Вот и все, Пашка», - были его последние слова…

Очнулся Павел в госпитале и с ужасом понял, что у него вместо ступней культи. Слезы брызнули из глаз, из груди вырвался истошный вопль:

- Ноги!… Верните мне ноги!…

Рядом сидел человек в белом халате и белом чепчике. Мягко сказал:

- Успокойтесь. Мы сделали все, что могли…

Это был хирург полевого госпиталя Петр Петрович Дмитриев. Он после операции - ампутировал ступни - несколько дней не отходил от Павла.

- «Все, что могли… все, что могли», - с горечью повторял Мальцев. - А найти не могли?… Там… на озере…

- Искали, Павел Сергеевич, искали… Да вот, кажется, и командиры твои заглянули.

Павел открыл воспаленные глаза. Перед ним, возле его ног, стояли командир полка Борисов и парторг Хохлов. Павел попытался улыбнуться, но улыбка не получилась: от сильной боли, полоснувшей лицо, он поморщился.

Борисов взял руку Павла, пожал.

- Спасибо, Павел Сергеевич, за храбрость, за мужество,- тихо сказал он.- Мне все доложил Соловьев. Мы тебя представили к ордену…

- Ребята привет передают,- добавил Хохлов,- желают скорее поправиться.

- Чтобы снова быть вместе и как можно быстрее,- продолжал Борисов.- Как дола-то, неплохо идут у нашего Павла? А, доктор?

- Раз начал бранить докторов,- пошутил Петр Петрович,- значит, скоро потребует выписать или, на худой конец, убежит из госпиталя…

Слушая этот разговор, Павел думал: «Хороший вы народ, друзья мои, но я-то калека».

Борисов и Хохлов на прощанье пожали Павлу руку, поцеловали его в марлевую повязку, опеленавшую изуродованное лицо, и медленно вышли из палаты. Павел грустно посмотрел им вслед. Глаза наполнились слезами: когда он снова увидит этих хороших людей? И увидит ли?…

Нет, напрасно так думал Павел. Пришлось ему встретиться и с Борисовым, и с Хохловым, и с Димой Соловьевым. Встреча эта произошла на том же аэродроме, зажатом с трех сторон каменистыми сопками. Представился гвардии старший лейтенант Мальцев командиру, тот обнял его, расцеловал. А когда оба поуспокоились, Борисов прямо, без обиняков спросил:

- Ну что делать будем, Павел Сергеевич, на капе посидим или?…

Павел зажал под мышкой палку и, вынув из кармана пачку документов, перебирал дрожащими пальцами - искал что-то.

- Ты садись, Павел Сергеевич, садись - удобнее будет и легче,- предложил командир.

Но Павел как будто не слышал Борисова. Он с еще большей сосредоточенностью перелистывал документы и затем, найдя нужную бумагу, протянул командиру.

- И вам надо познакомиться, Иван Филиппович,- сказал Павел Хохлову и присел на краешек самодельной табуретки.

Борисов долго и внимательно читал бумагу. Его лохматые брови то приподнимались от удивления, то хмурились. Наконец с посветлевшим лицом протянул документ Хохлову:

- Прочитай-ка, прочитай, Филиппыч.- Сам резко встал, распростер руки и обхватил Павла. - Узнаю североморца, узнаю! Значит, будешь летать, Павел Сергеевич, будешь! И самолет тебе сделаем - ковер-самолет!… Ну, каков он, наш Мальцев-то, Филиппыч? А? - обратился Борисов к Хохлову и, не дождавшись ответа, воскликнул: - Молодчина ведь!… Свистать всех свободных людей наверх. Сейчас представлять будем Павла Сергеевича. Пусть все знают, каков он, наш Павел Мальцев! А ты, Филиппыч, эту бумагу зачитаешь. Добро?…

Летчики собрались быстро. Многие летали еще вместе с Павлом, учились овладевать сложняком. Среди них был и Дима Соловьев. Он не подошел, а подбежал к Павлу, схватил его за плечи, подтянулся на цыпочках, чмокнул в губы.

- Вернулся, значит. Ну и того… хорошо, значит…- Этими невразумительными словами и кончилось все его красноречие.

Павел заметил, что у Димы нервно задергалась щека.

- Как видишь, Дима, вернулся,- сказал Мальцев и притянул к себе друга.

Вошел командир. Все встали. Борисов шагнул к Павлу, легонько подтолкнул его вперед.

- Бы знаете, кто это? - спросил он у собравшихся.

- Знаем!… - раздалось в ответ.

- Нет, вы не знаете, кто это.

- Ну как же… Да это же Павел… Павел Мальцев…

- Павел, да не тот, - проговорил Борисов. - Перед нами совершенно необыкновенный человек. Он не хочет идти на покой, не хочет даже посидеть на капе, а подавай ему небо. А ну, прочитайте, пожалуйста, Иван Филиппович, документ, чтобы все знали, кто такой Павел Мальцев.