Страница 58 из 105
- Да, интересно бы у вас пожить, - сказал Андрей. - Один Дремлюга чего стоит. Кто написал так лихо о нем, не знаете?
- Как не знаем? - подняла голову к Оленичу Варвара. - Написала дочка учителки Татьяны Павловны. Мать померла, а Ляля сироткой выросла…
- Варвара! - крикнул Негородний.
Людмила и Андрей, потрясенные новостью, повернулись к Гордею, который все время стоял позади них у самой двери, но его уже не было.
- Значит, у нее дочка сиротой осталась? - почти простонала Люда.
Негородний укорил землячку:
- Что ты, Варя, наделала! Здесь никто, кроме меня, об этом не знал. Хотел же тебе, Андрей, сказать на всякий случай, да не успел. Ах, как нехорошо вышло!
- Да что получилось-то? - Растерянная Варвара поглядывала на всех присутствующих, не понимая своей вины.
- Наш главный врач, - объяснил Андрей Варваре, - полковник Гордей Михайлович, любил Татьяну Павловну. Уехала она от него…
- Ой, и впрямь вышло нехорошо… Но ведь я ж ненароком!
Федос Иванович выждал, пока все умолкнут, произнес успокоительно:
- Чего завели такую секретность? Девочка выросла. Там такая писаная красавица! И не знает, что у нее есть отец. И отец не знает о ней ничего. Житейские дела… А вы завели военные тайны. Надо немедля все рассекретить, пусть знают друг о друге.
- Ну, так это же совсем другой вопрос! - обрадованно воскликнул Оленич. - Мне есть смысл ехать туда… Все дороги ведут к вам, словно в Рим.
Людмила потянула его за рукав и прошептала:
- Пойдем, Андрей, пусть они о своем поговорят…
В коридоре она спросила, задыхаясь от своего вопроса:
- Неужели поедешь? - И тут же сама себе ответила, как выдохнула свою затаенную боль. - Поедешь! Тебя не остановишь ничем…
Он не успел ей ответить: она сорвалась и побежала по коридору, потом скрылась в своей сестринской палате.
15
К знакомству, перешедшему в любовный роман с Таней Рощук, Гордей Криницкий относился не слишком серьезно, казалось, эта связь долго не могла продолжаться, и мысль о браке даже в голову не приходила. Но девушка ему по-настоящему нравилась, была в ней какая-то загадка, которая привлекала и подогревала интерес. И еще одно, что вызывало любопытство, - цельность натуры, присущая и самим Криницким. Вроде появилась какая-то дальняя родственница…
А началось все с того первого дня открытых дверей в госпитале, с четверга, когда учебные заведения города решили взять шефство над инвалидами войны, прислали юношей и девушек, чтобы хоть чем-то помочь, чуть-чуть облегчить существование искалеченным людям. Учительница из первой средней школы привела группу учеников и распределила по палатам, а в сорок восьмую, где обитал лейтенант Негородний, ребят не хватило. Тогда Татьяна Павловна решила, что на некоторое время возьмет нагрузку на себя.
Как потом выяснилось, она вначале рассказала инвалиду о городе, где находился госпиталь, о горах Карпатских, о реке Днестр, о бандеровщине и о смерти товарища Сталина, об общем по всей стране голоде. Картина вырисовывалась не совсем радостная, но офицер требовал правды, и Татьяна Павловна с горечью про себя отмечала, что эта правда - не бальзам для больного человека. Потом он попросил написать письмо от него в родное село, чтобы узнать, как живут его земляки и какие послевоенные беды свалились на них.
- Неужели они бедствуют и голодают? - тихо, с болью в голосе спросил Негородний и, не дожидаясь ответа, продолжал: - А какие места богатые у нас! И земли родят хорошую пшеничку, и овцам да птицам простор, и море у нас рыбное! Не должно бы быть голодухи…
Гордей Михайлович, обходя больных, зашел и в сорок восьмую палату.
- О, к нам зашел наш главный! - сразу же воскликнул Петр.
Со стула поднялась довольно высокая, стройная молодая женщина лет двадцати пяти. На Гордея Михайловича глянули большие глаза, лихорадочно блестевшие. Голос у нее оказался тихий, вкрадчивый, подкупал искренностью:
- Помешаю вам? Я, наверное, много времени отняла? У вас ведь работа! Мне уйти?
- Ну что вы так всполошились! Сидите.
- Мне очень неловко…
- Все равно на улице начинается дождик, так что не торопитесь.
- Ой, я побегу! У меня так много работы!
Негородний приподнял голову:
- Спасибо вам, Татьяна Павловна! С вами было очень интересно! Пожалуйста, придите еще, а?
- Хорошо, хорошо. Я приду, приду обязательно, - проникновенно звучал ее голос.
Гордей Михайлович вышел с нею на улицу. Уже темнело. Накрапывал дождь.
- Разрешите вас немного проводить? - спросил Гордей Михайлович.
- Если вам позволяет время, пожалуйста.
А через несколько минут хлынул сильный дождь.
Гордей Михайлович схватил Татьяну Павловну за руку, сорвался на бег, увлекая за собою. Девушка охала, протестовала, но бежала и роняла слова:
- Да вы же совсем промокли! И зачем вы пошли! Как вы назад в таком виде вернетесь?
Потом, когда уже остановились у дома, где она жила, нерешительно промолвила:
- Мне жалко, что вы из-за меня терпите такое. Может, ко мне войдете?
Видно было, что она пригласила из вежливости, и теперь боялась, что он согласится. Но Криницкий не обратил внимания на ее смущение и пошел следом.
Жила Рощук в одной маленькой комнатке, забитой книгами и подушками. «Странно, - подумал Криницкий, - зачем подушек столько?» И спросил ее об этом напрямик»
- Это мое приданое, - равнодушно отозвалась она. - Осталось после мамы.
- Собираетесь замуж?
- Из-за подушек? - Покраснела вдруг и призналась: - Еще никого не любила и даже не дружила ни с кем… Чаю горячего выпьете?
Криницкий с удивлением разглядывал ее. Теперь, когда она переоделась за ширмой и была в одном платье, он увидел, что ноги у нее тонкие, но стройные, бедра высокие, грудь полная. Необъяснимая гармония была во всей ее фигуре. А лицо не улыбчивое, и глаза не лживые.
- Что так? Не повезло или не хотите заводить семью?
- Н-не знаю… Не поверите… - Вдруг она остро глянула ему в глаза и с каким-то отчаяньем выпалила: - Панически боюсь любви! - Отвернулась к письменному столику, склонила голову и глухо прошептала: - Извините, у меня так много работы, а я уже устала…
Гордей ушел. Но через несколько дней он встретил Таню на улице при солнечном свете. Ее красота еще больше поразила его. Но лицо Тани было очень бледным… Они разговорились, и снова он довел ее до дома. Тут же уговорились встретиться в субботу вечером возле кинотеатра. А после кино Гордей повел ее к себе, познакомил с Людой и Андреем. Таня как-то сразу вошла в семью: она всех понимала и всем нравилась. Она была хорошо образована, обо всем имела свое мнение, хотя немного меланхоличка. Но Люда и Андрей сразу заметили: Таня влюблена в Гордея. И Людмила Михайловна говорила Андрею: буду молиться богу, чтобы и он полюбил ее и обрел, наконец, семью.
Но однажды Тане стало худо, и Люда увела ее к себе в сестринскую. Они оставались там несколько часов. Позже, когда Таня ушла, Гордей допытывался у Люды, но та отмахнулась:
- Это вас, мужчин, не касается.
На том и закончился эпизод.
А вскоре Таня объявила, что дотягивает учебный год и уйдет из школы - поедет поступать в аспирантуру.
Гордей Михайлович к решению Тани отнесся довольно спокойно и только попросил написать ему, где она будет жить и как устроится. И только в тот день, когда она пришла к нему домой сама, без приглашения, и провела с ним всю ночь, он невольно подумал, что все же жалко, что она уезжает: Таня все больше нравилась ему. А в то последнее утро она была такой веселой, такой красивой: по щекам разливался румянец, возбужденный голос звучал сердечно. Глаза ее были слишком внимательны и пристальны, и нежность она проявляла так неистово, что он почувствовал: Таня прощается.
Но ушла она не простившись, как-то буднично, словно еще не раз вернется сюда.
Вначале Гордей не понимал, почему стало так смутно на душе и пустынно вокруг, вроде за стенами госпиталя и жизни нет. Но позже он вдруг поймал себя на том, что все чаще вспоминает Татьяну, а вспоминая, убеждается, что любит ее.