Страница 51 из 172
Ефросинья оглаживала сарафан, изумлялась упругости золотой ткани, трогала витую золотую нить, пущенную по горловине и подолу. На покатые плечи Ефросиньи Ирина накинула вязаный шушун, перехваченный шелковым поясом. Он и скрыл незначительную несоразмерность сарафана. На груди шушуна россыпь самоцветов сложилась в причудливый рисунок. Застегивалась накидка на фибулу – две пуговицы из агатов, соединенные золотой цепью. На голову Ефросинье Ирина прикрепила серебряными булавками роскошный кокошник, густо усыпанный белоснежным речным жемчугом, которым тогда были щедры русские реки. Ирина держала зеркало. Счастливая Ефросинья крутилась перед ним. Довольная увиденным, топнула ножкой, подплясывая.
Матвей, радуясь и скорбя, повел Ефросинью в назначенный час на указанное Годуновым место галереи. Ефросинья сжимала руку сосватанного жениха горячей ладонью, сцепляла пальцы, всем видом показывая, что ему следует разделить ее успех. Она почти забыла про Якова. Но против воли глаза искали кого-то. Ни Матвей, ни Яков не могли справиться с сердцем, чуяли тяжесть безмерную. В темном углу галереи, где в вышине через пятиугольные бойницы лился синий свет, а внизу, мерцая, горели по стенам плошки светильников, Матвей подвел Ефросинью к долговязому человеку в царской ферязи. Годунов постарался не просто одеть Географуса, но в праздничную мантию царского свадебного одеяния. По задумке, суеверный Иоанн, увидев себя со стороны вместе с покойной Анастасией, должен был окончательно утвердиться, что Бог ведет его найти ей подобие. Тогда останется ему выбрать между Ефросиньей и Марфой, тоже, но менее с покойной царицей схожей, двумя из четырех Борисовых ставленниц.
Географус смело взял Наталью за руки, притянул к себе. Артистический азарт вел его. Он забыл о деньгах, упиваясь ролью государя. Подсказал Ефросинье склонить голову на бок и смотреть на глазами влюбленными. У Ефросиньи не получалось, Глаза были возбужденными, перепуганными. Она боялась, стыдилась представленного человека. Подсказываемые им слова медью звенели в голове, душа уходила в пятки. Ефросинья опасалась, что подобным представлением лишится и царя, и Матвея, и Якова. Даже рванулась убежать. Сиденье в домашнем тереме, выход лишь в церковь споспешествовали скромности. Географус успел удержать Ефросинью крепко.
Годунов зашел к Бомелию, где был царь. Он хотел сопровождать государя, дабы «видение» Анастасии случилось при свидетеле. Царь не усомнится в реальности, когда и Борис подтвердит, что видел. Против ожидания за царем вышел и Бомелий, коему Годунов стал враг. Но отступать было поздно. Образам Анастасии и юного царя придется предстать еще и перед недоброжелательным ученым.
Раздумывая, пойти ли по подсыхающим дорогам в Ливонию или объехать с гневом собственные земли, царь вместе с Бомелием и Годуновым свернул за угол и постепенно заметил на возвышенье перед лестницей, ведшей на башню, двоих людей, мужчину и женщину. Неверный свет скрадывал обличье. Явившиеся выступали из полутьмы. Даже Годунов был потрясен: живые юные Иоанн и Анастасия стояли поперек прохода, соединяясь за руки. Актерское чутье донесло до Географуса произведенное действо. Дабы усилить его, сразить «публику», он перекрыл Ефросинью головой, как бывает при поцелуе. На самом деле он не целовал ее, опасаясь наглостью довести до бегства.
Шевеление, сама поза влюбленных фигур произвели на Иоанна страшный эффект. Он задрожал, не зная, двинуться ли вперед, отступить. «Ну и бестия!» - пронеслось в голове у Бомелия, мгновенно понявшего проделку Бориса. Ранее недооценивая Годунова, теперь после истории с доносчиком он разобрался в серьезности противника. Сама незначительность Годунова выступила его достоинством. Трудно бороться с человеком, которого будто бы и нет вовсе. Таскает за царем шапку Мономаха, угождает Ивану, вытирает сопли Феодору. Надежда пресечь Бориса возлагалась на молодых Федора Басманова и Григория Грязного, кравшихся с кинжалами. Им опричная верхушка предписало верное средство по излечению от Годунова.
Независимо, и Годунов, и Бомелий гадали, какой вывод сделает Иоанн из увиденного. Бомелий ставил Иоанну диагноз хорошо платящего сумасшедшего, жалея, что ранее не пришел к способам воздействия на царя, которые употребил Годунов.
Иоанн лишь сначала принял представшую картину за призрак. Мысль об Анастасии мелькнула и угасла. При всем болезненном суеверии, практический ум и жизненный опыт Иоанна отодвигали видения. Молодого человека в царской одежде он принял за сына Ивана. Юный львенок, не просясь отца, вывел, не различишь, некую царскую невесту и, не стыдясь, мнет. Порыв ужаса сменился ревностью. Царь хотел шагнуть вперед с отцовским выговором. Вдруг удержался. Светильники колебались в перекрывших белки зрачках.
- Кого видишь, Елисей?! – натужливо спросил царь.
Бомелий не желал уступать Годунову. Съев глазами Бориса, он твердо сказал, отрицая очевидное:
- Ничего не вижу, ваше величество. Перед нами выступ колонны, лестница и темнота возле.
- Ты, Борис?! – потребовал Иоанн.
Годунов упорствовал, шел до конца:
- Покойную царицу вижу… Анастасию.
- Ишь ты! – прищурился царь. Съехидничал: - С кем же стоит Настя? Блудит? В супружеские изменницы подалась?
- Нет, с тобой она царь. Вы показаны в виде образов.
- Кем же показаны?
- Тобой, Борис! – хотел крикнуть в лицо Годунову Бомелий и сдержался.
«Господом нашим Иисусом Христом и святой Богородицей чудеса явлены» - должен был бы ответить Годунов, да чем-то скрепило зубы.. И тут две стрелы рассекли воздух, чуть не оцарапав царю уха. Они избавили Бориса от ответа.
Первая стрела, пущенная Григорием Грязным, предназначалась Географусу. Вторая стрела, пущенная Федором Басмановым, предназначалась самому Годунову. Оба искусных стрелка промахнулись. Помешали темнота, напряжение нервов и движение, сделанное Географусом. Неожиданно он решил поцеловать Ефросинью по-настоящему. Обняв, завалил ее, ее вбок, тем и уйдя от стрелы. Не пострадала и Ефросинья.
Заслышав свист первой стрелы, Годунов, не зная, кому она предназначается, присел, потянув за собой государя. Иоанн согнулся. В результате – второй промах. Григорий Грязной и Федор Басманов обновили стрелы. Географус и Ефросинья с криком побежали вниз по лестнице.
Иоанн, свойственным ему срывающимся тенорком, звал на помощь. Из полутьмы выступили Малюта–Скуратов, князь Афанасий Вяземский, Василий и Тимофей Грязные, Алексей Басманов. Они скрывались в боковом приделе, ожидая исхода дела. Видя неудачу пособников, они летели к царю с обнаженными саблями, дабы встать округ него. Завидев вооруженную толпу, Иоанн принял опричников за убийц, стремившихся довершить начатое. Душа ушла в пятки. Еще менее ждал пощады Годунов, не сомневавшийся кому адресовалось нападение..
С другой стороны, куда кинулись Географус с Ефросиньей, стояли преданные Годунову Матвей и Яков Грязные. Они показались, тоже с саблями. Родственники натолкнулись на родственников. Сверлили друг друга глазами, притворяясь, что заодно, всех объединяет цель избавить государя от опасности. Царь смотрел на тех и других, не доверяя никому. Наконец появились Григорий Грязной и Федор Басманов, вроде бы тоже на помощь. Подняли стонавшего, прибившегося от трепета к стене Бомелия.
Иоанн не сомневался: на него произведено покушение. Его старшего сына с девицей заговорщики использовали в качестве наживки. Почему те бежали? Не было ли целью после его умерщвления возвести Ивана на престол. Не Иван ли во главе заговора? Не в стане ли его избранников свила гнездо измена? Иоанн нашел силы прикинуться любезным. Пришедший в себя Бомелий из склянки полил государю на окровавленное ухо. Рана щипала. Царь сказал астрологу:
- Елисей, что обкакался? Ты же судьбу знаешь. Не зарежут того, кто утопнуть должен. Не ховался же я, потому что верю твоему предсказанию. Щедро выдал ты мне вперед пять лет жизни.