Иоанн Грозный

         Не наученный предшественниками с не ко времени вопросом явился Старицкий  воевода Борис Титов.  Таубе и Крузе налили ему  штрафную чашу. Иоанн мертвящим взглядом окидывал Титова, пока тот пил:

- Будь здрав, любимый мой воевода! Ты достоин нашего жалованья! – Иоанн вдруг взял  и тем же ножом, которым зарезал Гвоздева, подойдя ближе, срезал воеводе ухо.

         На секунду миг тишина, а потом снова все оживились. Титов не выказывал страдания. Со спокойным лицом поблагодарил царя за оказанную  честь, выпил другую чашу, пожелал властителю счастливого царствования. Более не говорил о делах.

         Подлиза Борятинский воспользовался случаем и затараторил о никчемности Литвы, о слабости войска короля польского, де король трепещет одного Иоаннова имени. Слушая грубую лесть, царь вскипал гневом. Опять вскочил, изломал посох в щепы о голову подхалима, выбил из рук преподнесенную им чашу:

- Вот тебе бесстыдному! Хвали да меру знай!

         Иоанн едва не опрокинул и стол. Уже не садясь,  широким шагом вышел из палаты. Годунов,  сохраняя достоинство, что не очень получалось, засеменил за ним глядеть, не идет ли царь к сыновьям, которым Борис был  дружкою. Опричники вскочили и повалили следом. Вбежали стольники следить, не унесли бы посуды.

         Оставив при себе только Бориса Годунова, Афанасия Вяземского и Малюту-Скуратова, Иоанн прошел в покои, отведенные астрологу и алхимику, в общем кудеснику, Бомелию. Тот был занят у реторт, испускавших неимоверно удушливый запах. В  банках бурлило, кипело. В плавильной печи трещал уголь. Бомелий оделся в синий  рабочий халат, из-под которого проглядывал черный бархатный кафтан. Сморщенную шею держал гофрированный воротник, плешивую голову прикрывал обвислый берет.

- Что же ты на зов не идешь?! – воскликнул государь. – В палатах слугу моего убили. Арнольф Лензей прибежал, ты – нет.

- Я  врач - маргинально, государь, - с сильным акцентом отвечал Бомелий. – Доминанта моя в физике.

- Ты меня заумными словами не путай! – передразнил царь, и тут же смягчился: - Чего  ты химичишь, физик? Где мое золото?

- Золота пока нет. Дай срок – будет.

- Сбежишь от меня, сукин сын, с золотом, вот то и будет. Зачем я тебе стану нужен.

         Бомелий подтянул большую емкость с синеватой жидкостью, помешал в ней шпателем. На дне лежал еле заметный белый осадок. От помешивания порошок поднялся мутными полосами. В покои осторожно взглянул аптекарь Зенке. Поклонился государю и исчез за ширмой.

         Иоанн понизил голос:

- Яды приготовил?

         Бомелий покосился на царских прислужников, не доверяя:

- Яды приготовлены самые лучшие, - Бомелий показал разноцветные пробирки. – Есть мгновенного действия, есть медленные и мучительные, с судорогами, язвами, кровохарканьем – для особых недругов. Есть и веселящие. Умирая, люди песни поют. Яды изготовлены исключительно безвкусные и бесцветные, окрашены для демонстрации.

         Иоанн рассмеялся:

- Налей яда незаметного. Борька попробует.

         Не меняясь в лице, Бомелий налил яда в четверть чайной ложки, что была на длинной серебряной ручке, протянул Годунову.

- Пей! – насмешливо сказал Годунову царь. Малюта и Вяземский с услужливой ехидцей подхихикнули.

         Годунов спокойно, словно дегустация ядов была обычным его занятием, выпил яд. Царь, смеясь, переводил глаза с него на Малюту, Вяземского и Бомелия:

- Почему Борька жив?

-  Мало яда.

- Лей еще!

- Предупреждаю: возможны судороги, галлюцинации, тошнота, рвота, кровавый понос, сыпь розовая. Яд потенцирует алкоголь. Слуга же твой нетрезв.

- Не столь уж он и нетрезв!

         Бомелий налил другую ложку. Годунов собирался выпить. Царь выбил ложку, расплескав содержимое:

- Обещал: не будет признаков. Тут же признался про понос и сыпь. Предупреждал: за год  службы яда незаметного не выработаешь, на кол посажу… Мой гороскоп готов?

         Бомелий отодвинул склянки и сухими предстарческими руками, накрытыми митенками рыжей кожи, расстелил на столе лист толстой бумаги с проведенными кругами и секторами.

- Согласно гороскопу, царь, ты человек энергичный, умный с душою подвижной.

         Иоанн оглянулся на Годунова,  князя Вяземского, Малюту:

-  Подите!

         Годунов, Малюта и Вяземский вышли в соседнюю горенку. Здесь на аптекарских весах взвешивал порошки и гранулы Зенке.  После принятого яда Годунова стремительно уносило в сон. Он присел на сундук, окованный железной пластиной, прислонился к беленой стене. Черная фигура Зенке мелькала перед светильниками. Решетка окна вырастала из его ермолки ветвистым узором. Он и сам превращался от тени в сетчатого зверя. Годунов пытался разобрать, что говорят в соседней горнице, но оттуда доносились только несклеиваемые обрывки. Их заглушал зычный голос хмельного Малюты,  взявшегося допытывать аптекаря о назначении весов и склянок. Вяземский притворно обнял Годунова за плечи, радуясь, что тому худо.

- Лучше скажи, когда я умру? – пытал государь Бомелия.

- Ты родился 25 августа под созвездием Девы в доме Юпитера, громовержца. Критические созвездия для тебя – Скорпион и Рыбы. Болеть и умирать тебе с конца октября по ноябрь и в марте.

         Цвет сошел с царского лица:

- Болел я уже в марте… Лет-то сколько жить мне осталось? Говори, не блажь!

         Бомелий взял руку государеву. Почувствовал в ней дрожь и биение:

- Линия жизни совсем короткая. Пять лет тебе осталось.

         Иоанн вырвал руку:

- На страх берешь!

- Не я говорю – звезды, - Бомелий указал на астролябию.

- Перегадать можешь?

- Чего же, не перегадать! – Бомелий взял приборы и вышел.

         Царь двинулся за ним. Крутыми ступенями поднялись на  башню. Отсюда открывался  вид на Кремль, под ним -  молочную в свете неяркой луны  Неглинную реку, громаду собора Бориса и Глеба, торговые ряды. Аромат цветущих садов приносил легкий ветер. Небо было чисто, каждая звезда различима, как брызнутая капля.

         Бомелий нацелил астролябию. Бормотал, меряя угловые расстояния меж звездами. Выдал:

- Так и есть. С марта пятого по март шестого года от сего дня скончается русский царь.

         За кафтан Иоанн подтащил Бомелия к себе, горячо задышал неокислившимся вином:

-  Верно, семь на десять лет назад болел я сильно. Владимир Андреевич, двоюродный брат мой, хотел с боярами  попользоваться. Смерти моей ждали. Покойнику сыну младенцу Димитрию не желали присягать при  матери – Анастасии Романовой, мной в опекунши назначенной Вывернулся я… Оборони от мартовской смерти, знаток! Озолочу, богаты станут и потомки. Отставь яды, приготовь на продленье жизни снадобье верное!

- Против смерти иссякли  лекарства в садах, - холодно отвечал Бомелий.

- Бог твой – природа, Елисей. А смерти у нас на Москве мучительные. Малюта знает толк. И я не новин мучить.

- Сделаю все, что смогу.

         Царь высунулся в бойницу. Полно дышал, прогоняя хмель

- Что с ней?

         Бомелий сразу понял:

- Опять являлась?

- Неустанно мучает.

- Путаешь?

- Как-то?

- Висящий на гвозде кафтан за нее принимаешь?

- Нет, вижу осязаемо.

- Как живую?

- Мысленно, но во плоти! – царь схватился за голову, голова закружилась.

         Бомелий, по видимости, не обращал на царскую слабость внимания.

- Любишь ее?

- Дурак! Тебе бы столь назойливо она являлась. Страшусь и ненавижу!!!

         Грохоча сапогами, Иоанн спускался по ступеням, держался за стену. Посередине лестницы встретился дремавший Годунов. Царь пинком поднял его. Борис поплелся, шатаясь, растирая закрывавшиеся глаза. Малюта и Вяземский служиво подобрались, вытянулись.

- Околдовали меня, звери! Ищи, Елисей. лекарство! Ищи! –  через плечо крикнул царь Бомелию, бережно придерживавшему сферы астролябии.