Димитрий

         Касимовский царь Ураз – Магмет повторно пристал к Димитрию, но был оклеветан сыном, донесшим о колебаниях отца в пользу Боярской Думы. Димитрий велел своим палачам Михайле Бутурлину и Михневу умертвить  Ураз – Магмета, полутруп бросить в Оку. Соумышленника ногайского хана - Петра Араслана Урусова, рвавшегося отомстить сыну – предателю или клеветнику, посадили в темницу. Скоро Димитрий простил его и выпустил. От кола до златой медали устраивались в Калуге недалече: Димитрий с прощенным Урусовым  выехал на охоту.

         От прозябания и военных неуспехов Димитрий страшно пил. Лежа навзничь в санях, он клял предательство ближних. Опять досталось Урусову, в ряду малой свиты следовавшего за санями верхом.

         Ногай не сдержался, ударил саблей, кинувши слова:

-  Я научу тебя топить ханов и сажать мурз в темницу!

         Меньший брат Урусова отсек Димитрию голову. Петр Араслан  кинул голову Димитрия в мешок и призвал своих возвращаться в родные степи.

         С вестью об убийстве царика в Калугу прискакал шут Димитрия  Петр Кошелев. Поперек седла он привез обезглавленное тело.

         Ударили в набат. Растрепанная Марина выбежала на площадь. Она была уже  на сносях. Почувствовала тяжесть, хлынули воды. Бабки приняли младенца мужеского пола.

         Марина нарекла его Иоанном в честь деда. Так будто бы и покойным царем Димитрием завещано.

         Князь Дмитрий Трубецкой, Черкасский, Бутурлин, Микулин и другие, верные клевреты Димитрия, не захотели служить вдове с сыном. Арестовали ее и послали сказать в Москву, что до времени целуют крест Думе.

                                                         8

         Король отпустил назад в Москву часть посольства: думного дворянина Сукина, дьяка Васильева, архимандрита Евфимия и келаря Авраамия (историка осады Лавры). Послы везли запоздалые уверения Сигизмунда: «Владислав скоро будет в Москве. Оставляю Смоленск, иду на Калугу». Но в Москве уже знали о смерти Димитрия и заключении Марины, потому усилили требования к королю: «Владиславу не царствовать, пока в Православие не крестится. Всем полякам выйти из Московской державы».

         Жесткая линия возобладала ненадолго. В начале 1611 года Боярская Дума, взыскуя  популизму Ляпуновых, потребовала их  ареста и казни. Воеводе Шеину предписывалось сдать Смоленск. Посольству из-под Смоленска - оставить короля и ехать в Литву за Владиславом. Послы под Смоленском получили грамоту, не стремясь ее выполнять: увидели - патриарх Гермоген не приложил церковной печати.

         Владимиро-Суздальская земля отказалась признать Владислава и побило посланное против них московское думское войско.  В самой Москве поляков, литву, малороссов  прозвали хохлами за бритые головы и чубы, драли с них на рынках вдвое.

       Бесконечно шумели драки  и ссоры.

       Москвичи роптали:

- Мы по глупости выбираем из ляхов в цари. Время разделаться с ними!

         Сигизмунд посылал в Москву указы, подписанные им и за королевича. Предписывал заплатить польско-литовским купцам по долгам, тянувшимся с царствования Иоанна!

         Города поднялись на ляхов. Прокопий Ляпунов собирал войско в Суздале. К нему пришел бросивший Лисовского атаман Просовецкий. Привел шесть тысяч людей. Приняли других  бывших тушинцев. В марте выступили к Москве. Ляпунов шел из Рязани, князь Дмитрий Трубецкой – из Калуги, атаман Заруцкий – из Тулы, князь Литвинов – Мосальский и Артемий Измайлов – из Владимира, Просовецкий – из Суздаля, князь Федор Волконский – из Костромы, Иван Волынский – из Ярославля, князь Волынский – из Ярославля. Понимали: Москва – не Россия, там прогнило, власть надо менять.

         Патриарх Гермоген проклинал ляхов, устроивших в доме Годунова костел, звал в Кремль очистителей. Клевреты Гонсевского действовали наоборот.

         19 марта во вторник Страстной недели в Москве забурлило всеобщее восстание.  Димитрий Пожарский, после свержения Шуйского перешедший к Прокопию Ляпунову и им в Москву посланный, руководил. Сняли пушки с башен и загнали поляков в Китай-город. Гонсевский скакал всюду, напрасно пытаясь замирить столкнувшихся. Национальность шла на национальность. Вера на веру. Обычай на обычай.  Воевали на Тверской, Никитской, Чертольской, на Арбате и Знаменке.

         Старые и малые, вооруженные дрекольем и топорами, бежали в пыл сечи. Из окон, с кровель на ляхов сыпались камни, чурки, дрова. Капитан Маржерет с французскими наемниками отбил восставших, как вдруг раздался крик:

- Огонь!

         Пылал дом тушинского и польско-думского приспешника Михайлы Салтыкова. С кровли его терема ветер бросал пламя на соседние постройки. Набат катил тугими волнами. Белый город пылал. Москвичи перестали сражаться, тушили. Наступила ночь, разрываемая пламенем.

         Гонсевский совещался с Думой и решил выжечь изменников из домов, подступавших к московским стенам. Создать мертвое оборонительное поле. Так он избавлялся и от восстания,  безопасил Кремль.

         Гонсевский вышел из Кремля с поляками и иностранными наемниками на Неглинку и  зажег посад, Деревянный город и предместья. В огне и пламени поляки и иже с ними поднимались на Сретенку и Мясницкую улицу вытеснять Димитрия (Пожарского). Москвитяне рубились, не давая зажигать. Пожарский был ранен и упал от ран.

         Москва тухла, поляки поджигали. Так два дня. Громада золы на двадцать верст в окружности дымилась смрадом и туманом. Погребальными остовами высовывались кресты церквей, печные трубы, стены. Поляки лазали среди пожарища. Выносили из останков домов утварь, рыли погреба, ища серебро и золото, жемчуг, камни, тащили дымящиеся ткани. Врывались в разрушенные церкви и обдирали оклады с икон, на смех рядились в священнические ризы. Привычно расхитили винохранилища. Упивались венгерским и мальвазией, резались на перевернутых иконах в карты и зернь. Проигрывали московских малышей в любовники. Разворовали казнохранилище. Стреляли по иконам и крестам жемчугом.

         Патриарха Гермогена свергли и заточили на Кирилловском подворье. Грека расстригу Игнатия вывели из Чудовской обители и надели на него Гермогенов клобук.

         На Пасху в Кремле уже молились за царя Владислава.

         Грязные  провоевали Смутное время в отряде Андрея Просовецкого, которого, кто – за, называет воеводой, кто – против, атаманом. Матвей не подался с ним из Пскова в Суздаль. Был зашиблен в случайной стычке, неловко упал с лошади, да и устал воевать. Сыновей тоже не отпустил.

         Когда убили под Калугою Димитрия, необычная  пьяная мысль разорвала пелену Матвеиных разрозненных размышлений. Матвей думал не о родине, о ней,  кроме заточенного Гермогена, мало кто имел досуг, а как  удавались  деяния Димитриев, как осенивались они  сильной верой. И вот сугубо поддав с некоторыми товарищами, также отставших атамана, он провозгласил себя сначала в шутку, потом в серьез: вновь чудесно спасшимся Димитрием. Да, другого – иерейского сына зарезали в Угличе, немца убили в Кремле, немцем выстрелили из пушки, татарину отрезал голову Петр Араслан.

         История предположила третьим Димитрием  московского дьяка Матюшку или Сидорку, путая Матвея с правой рукой его – сыном Исидором. Не разоблачал ли Василий Шуйский первого Димитрия Отрепьевым? Нет достоверности. Немного доказательств в  пользу: разве, убили Димитрия - и куда-то делся Отрепьев.  Про второго Димитрия говорили, то он литвин Богдан, то крещеный или некрещеный еврей, то сын Курбского, то друг путивльского попа Воробея, то ставленник жены Мнишека, то стародубец родом, учитель из Шклова, потом – Могилева. Что ж,  верили! Отчего же не поверили Матвею Грязному? Доверие наивных имеет пределы.

         Третий Димитрий сел в Ивангороде, взял Вороночь, Красный, Заволочье. Подошел к Пскову, угнал и съел с бандою стадо подгородных коров.  Псков склонился перед Матвеем!