Димитрий

         Опять бросались подарками. Народ привычно славил. Колокола гудели. Знать и купцы несли царю подарки. Все, как обычно, но некоторые заметили, что в этом третьем за год воцарении было меньше пышности, или набивали оскомину обряды. Уже знали, сто отстранен дворецкий Рубец – Мосальский, ему велели ехать воеводой в Корелу (Кексгольм). Михайле Нагому запрещено именоваться конюшим, сия должность уничтожена. Великого секретаря и подскарбия Афанасия Власьева послали воеводствовать в Уфу.   Михаила Салтыкова и Богдана Бельского удалили, дав первому воеводство в Ивангороде, второму – в Казани. Многих других сановников и дворян, старательно служивших Димитрию, выслали из столицы с конфискациями.

         У Юрия Мнишека отобрали подаренное имение, десять тысяч рублей звонкой монеты, кареты, лошадей, упряжь, вина, сказав:

- Возвратим, что найдем твоим. Удержим достояние казны.

         Мнишекам, дочери, схваченным ляхам следовало ожидать решения судьбы от короля Сигизмунда, к которому объяснить русские обстоятельства выехал посол по особым поручениям дворянин князь Григорий Волконский. Пока суд да дело, послы Олесницкий и Гонсевский удерживались в Москве стражею. Юрий Мнишек с дочерью отвозились в Ярославль. Адам Вишневецкий – в Кострому, другие поляки в Великий  Ростов и Тверь. Рассудили, раз ляхи успели поступить на русскую службу, то и судить их по-русски. А там, как с королем сторгуются. В смешанных российских обстоятельствах ссориться с Польшей никто намерения не имел.

         И вдруг Василий нарушил логику последовательности. После помазания на царство, он неожиданно во всеуслышание заявил, что  он никого не будет казнить смертью без согласования с Боярской Думой, конфискации будут прекращены, клеветники и оговорщики наказаны.

- Желаю, чтобы православное христианство наслаждалось миром и тишиною под нашею царскою хранительною властью.

         То есть царь дал клятву клявшимся ему подданным. Это возвращало во времена Годунова и Димитрия. Тут же вспомнили, что Василий Шуйский двадцать лет подчинялся Борису, был его ходатаем в боярской среде. Духовный сродник выдал себя: с Иоанна III народ клялся царю, а не наоборот. В грамотах о воцарении Василий назвался потомком Римского Цезаря, чем возвратился к титулу, желаемому Димитрием.

         Чернь не хотела лишиться раздач, читай – казны расхищения. Сволочь шумела, распространяя, что убили истинного царя. В Кремле схватили  смутьянов. Василий пришел на допрос. Видя думных людей, спросил:

- Зачем замышляете коварства? Коли я вам не люб, не держусь – готов оставить престол. Возьмите мой царский посох и шапку, выбирайте, кого хотите, - Шуйский снял шапку и бросил скипетр.

         Слезы Василия текли:

- Ищите себе другого царя!

         Думцы уверяли, что не нарушали крестного целования. Василий надел шапку, поднял жезл:

- Так наказывайте виновных.

         Дьяки вышли на двор. Указали на пятерых краснобаев, коих тут же схватили и били кнутом.

         Польские послы Василию выговаривали:

- К нам явился человек под именем царевича. Сказывал, что спасен Небом, что Борис тайно умертвил царя Феодора, истребил знатнейшие роды. Но не то ли подтверждали и первейшие бояре, когда Димитрий правил? Мы верили, зная: мнимоусопшие подчас приходят отмстить злодейству. Король, Сейм не поверили  докладчику. Сандомирский воевода, братья Вишневецкие на свой страх и риск поддержали его, но и они не въехали на Русь. Только мелкая родня да отдельные ляхи пошли охотниками. Войско Димитрия состояло из казаков донских и запорожских, россиян – перебежчиков. В Новгород – Северской земле ваше войско с воеводами перешло к Димитрию. Бояре приехали к названному царем с подарками. Не вопили ли, что нашли любимого Богом, кипели гневом. Когда пьяные ляхи говорили, что дали Димитрия вам. Не мы – поляки, но вы – русские признали Димитрия царем, встречали хлебом – солью, золотой утварью, шкурами. Ввезли в столицу, короновали и убили. В чем вина ляхов, приехавших в Москву уже позже, на свадьбу. За что они перебиты, сосаны? Почему удержаны? Если они целовали крест тому царю, его нет. Отчего не ехать им в Польшу? Послали вы к королю, а не известен вам каков будет ответ? Чего ждете?.. Димитрий – ваше дело.  – ваше дело. е имеем причины жалеть о сем человеке, который по-вашему оскорблял вас, требовал и от нас признания его безумных титулов и едва ли мог стать надежным другом Польше. За погром, убийства и насилия безвинных ваших людей вы возлагаете вину на рассеявшуюся чернь, но не сам ли вице-председатель, теперь царь. руководил мятежом? Поверим вам, если немедленно разрешите всем ляхам и литве беспрепятственное возвращение в Речь.

         С высоты истекших времен остро явственно, сколь наивны бывают умные мужи: на третий день царствования Василий Шуйский приказал  привезти из Углича останки царевича Димитрия. Выставить раскрытый убранный гроб на всеобщее обозрение. Пусть любой придет удостовериться, что назвавшийся Димитрием был простым бродягою.

         Филарет - митрополит Ростовский, Феодосий - митрополит Астраханский, бояре князья Воротынский, Петр Шереметьев, устыженные и присмиревшие Андрей и Григорий Нагие ехали в Углич за трупом. Как помним, Углич был расселен после известных послесмертных волнений. Оставшиеся верные не отдавали останков, взывая:

- Мы любили Димитрия младенцем, за него страдали. Лишенные живого, не хотим потерять  мертвого!

         Раскрыли многострадальный гроб.  Видели рыжего  отрока с ожерельем, платком в левой руке, орешком – в правой. В восторге славили нетление, целовали мертвого, исцелялись. На плечах несли раку до лодки. Пели гимны.

         В Москве гроб по очереди несли виднейшие бояре. Василий лично принял рамена. Царица – инокиня, отрекшись устыжающих глупостей, шла рядом с государем и сыном. Еще раз просила отпустить ей  грех лжи.

         После показа останков собирались опустить их в Архангельском соборе в яму, оставшуюся от гроба Годунова. Там же в пределе лежал Иоанн с двумя сыновьями. Исцелявшиеся  от трупа Димитрия болящие  молили синклит оставить мощи  навечно выставленными. И Димитрия надолго не трогали в деревянной раке, обитой багрянцем и  атласом.

         В царских же покоях мгновенно испарилась недавняя Димитриева пышность. Сняли и запихали в сундуки роскошные заграничные гобелены, свернули лакированные китайские ширмы, скатали персидские ковры, убрали серебряные французские подсвечники. Пустые стены Кремлевских палат выбелили и окропили святой водой, гоня бесов. В Москве брал патриарший посох Казанский митрополит Гермоген, как Василий, чуравшийся западных и восточных излишеств.

         Казалось, Москве следовало успокоиться, а она опять шумела. Шептали о поспешности избрания Василия, что не патриарх помазывал его, что крестное целование ему недействительно, ибо не избыто проклятие Иова, анафемизировавшего любые церковные действа после Феодора Борисовича. Важной задачей Гермогена станет столковаться с Иовом, возможно завидовавшему, но ослабевшего и не желавшего возвращения, как разрешить народ от церковного проклятия. Пока же на Красной площади ежедневно шумели. Один перехожий рассказал, что на берегу Оки близ Серпухова столкнулся с тремя путниками. При рассказчике один из них расплатился с перевозчиком семью золотыми, вопросив:

- Узнаешь ли кого?.. Ты перевез государя своего Димитрия Иоанновича, спасающегося от московских изменников. Идет, дабы возвратиться с мстительным ополчением. Вот он! – и человек указал на младшего, реку переехавшего.

         Болтуна трепали, а кто-то подтверждал: слух идет из Польши про жену Мнишека, приютившую в Сандомирском доме спасшегося царя. Да, нет. он живет в Самборе в монастыре, с ним один москвитянин дворянин Заболоцкий, но и князь Василий Мосальский уже тайно благоприятствует.

         Невозможно договориться со всеми. К примеру. Марфа Нагая  снова была недовольна. Вскоре после привоза в Москву нетленных останков ее сына, перехватили Марфино письмо к польскому королю, где она жаловалась Сигизмунду на плохое Василия с ней обращение. Держат ее в неволе. Есть – пить не дают.