Димитрий

         Тесть ехал к зятю жаловаться на неспокойствие в столице. Димитрий легкомысленно смеялся ему в лицо:

- Как вы, ляхи, малодушны! Сильной десницей  держу Москву и государства. Волос тут не поколеблется без моей воли.

         Всё же для успокоения тестя Димитрий велел увеличить число стрельцов по улицам, где жили поляки. Сам надеялся на своих иноземных телохранителей. В ночь с 15 на 16 мая в Кремле они схватили шестерых лазутчиков. Пытали с пристрастием  и ничего не выведали.

         16 мая иноземцы выехали в Торговые ряды и увидели все лавки закрытыми. Продавцы ушли. Оставив прилавки пустыми. Надвигалась гроза. Полз слух, что к Москве идут 18 тысяч боярского войска. В ночь с 16 на 17 мая двенадцать въездных ворот в столицу оказались под стражею, верной Шуйским. Кто-то проехал по улицам и поставил меловые кресты на польских домах и гостиницах. Из тюрем выпускали уголовных, раздавали топоры и мечи, обещали щедрое вознаграждение и прощение.

         Под утро Шуйский появился у наемников, приказав от имени царя распустить  на отдых две трети дворцовых алебардщиков.

         17 мая в четвертом часу по восходу (около одиннадцати часов утра по современному времени) послышался набат от церкви святого Ильи на Ильинке. Сразу загремели и другие храмы. Из боярских домов на Красную площадь побежала вооруженная дрекольем челядь, за ними выехала знать, отроки, жильцы, купцы и приказчики. Татищев, Голицын и Шуйские привели примерно двести человек.

         Татищев кричал:

- Литва собирается убить царя и перебить бояр. Идите бить литву!

         Некий сброд тут же отвернул от Кремля в Китай, чуя индульгенцию грабить. Стрельцам было не до них.

         Растолкали толпу, пропустили вперед князя Шуйского. Он, окруженный родней, в одной руке – крест, в другой – сабля, проехал через Спасские ворота к собору Успения. Лес копий, сабель, колов колебался за Василием.

         Из Успения вышел трясущийся Игнатий. Подал Василию Владимирскую икону. Шуйский, спешившись, целовал ее коленопреклоненно. Стоя на паперти, Шуйский указал обнаженной саблей на старый и новый строящийся дворцы Димитрия:

- Во имя Божие идите на злого еретика!

         Толпа ринулась к новому незаконченному дворцу, где спал царь.

         Димитрий, после ночных пиршеств встававший поздно, расслышал шум набата. Вскочив, он скинул сорочку и успел переодеться в гусарский костюм. Не отваживаясь выходить, думая, что минует, он слышал шум набегающей толпы и голос Басманова, через окно строго вопрошающего о неповиновении:

- Что надобно?! Что за тревога?!

         Толпа прокричала:

- Веди нас к Самозванцу! Выдавай своего бродягу!!

         Басманов прошел к Димитрию:

- Ты мне не верил?! Все кончено! Хотят головы твоей. Постараюсь задержать убийц. Спасайся!

         Внизу шли переговоры с наемниками, наставившими на толпу алебарды. Силы были неравные. После нескольких выстрелов, не нанесших никому вреда, капитан добился разрешения увести воинов без сложения оружия.

         Внутри дворца оставалось полсотни немцев. Они, расслышав приказ капитана, уже не хотели защищать царя и спешили сбежать по лестнице. Димитрий, не нашедший своей золотой сабли, вырвал бердыш у телохранителя Шварцгофа и, показав, прокричал толпе в окно:

- Я вам не Годунов!! Мягкости от меня не ждите!

         Двери в сенях трещали. Басманов рассек голову мечом первому ворвавшемуся дворянину. Басманов разглядел за толпой бояр и спустился к ним. Пытался усовестить, вспоминал клятву верности.

         Михайло Татищев вышел встречь:

- Злодей, иди в ад с твоим царем! – неожиданным ударом Татищев попал Басманову ножом  в сердце.

         Басманов охнул и скатился с крыльца мертвый.

         Стрельцы Кремлевского полка, заметив суматоху, подтягивались к дворцу. Ни сотники, ни полковые головы не знали, чью сторону принять. Димитрий махал  из окна  поверх заговорщиков, требуя разогнать сброд. Бояре Голицыны и Михайло Салтыков подъехали к стрельцам и крикнули им, что Стрелецкая слобода окружена в залог их невмешательства.. Ежели стрельцы сохранят сторону Димитрия, их жен и детей перебьют выпущенные из тюрем уголовники.

         Кремлевские палаты связывались между собой переходами, и Димитрий побежал, клича подмогу, спеша вырваться на Соборную или Красную площади, куда стекалась чернь, любившая его за праздники с щедрыми раздачами. Перебегая из одной комнаты в другую, Димитрий натыкался то на отворачивающихся от него ландскнехтов, то разбегавшихся музыкантов, то на десятка три поляков. Ляхи собрались кучею, не желая биться за Димитрия, хотя, при удаче, вместе с немцами могли бы рассеять боярские  две сотни.  В окна поляки видели вице-председателя русского Сейма, так на свой лад они определяли место Шуйского, приказывавшего бревном ломать дворцовые двери. Было неосмотрительной глупостью вмешиваться в низвержение Сеймом короля, и поляки бездействовали, рассчитывая, что московский спор их не заденет.

         Не находя подмоги, проклиная трусливых сподвижников. Димитрий придумал спуститься по строительным лесам, подходившим к одному из окон. На этих лесах зажигали ночные иллюминации. Димитрий выскочил на доски, поскользнулся и сорвался с десятиметровой высоты. Он оказался под бревнами разобранного Борисова дома. Стрельцы, по-прежнему не определившиеся кого поддержать, вытащили царя на открытое место. Димитрий лежал с разбитым лицом, смятой грудью, сломанной лодыжкой, стонал, молил стрельцов отнести его к народу, который его не выдаст. Обещались награды, чины. Люди Шуйского шли к толпе, требуя отдать Димитрия. Стрельцы воспротивились. Они требовали привести из Вознесенского монастыря Марфу Нагую, дабы она повторно подтвердила или опровергла родство с сыном.

- Если он сын ее, мы умрем за него. Если царица скажет, что он Лжедимитрий, волен в нем Бог!

         Дмитрий и Иван Шуйские привели из келии Марфу. Нагая поглядела на умирающего Димитрия и со слезами сказала народу:

- Это не мой сын. Указала, что сын, когда в селе Тайнинском в шатре положил он между мной и собой обоюдоострый нож. Истинный мой сын скончался на руках моих в Угличе. Ни с кем я его не спутаю. Тлеет он в угличском гробу. Великодушно простите, православные, грех мой. Многие сестры ведают: и раньше открывала я истину. Не могла молчать.

         Марфа достала таимый на груди лакированный образ восьмилетнего младенца, показывала на четыре стороны. Никак не схожи этот осьмилетний и пришлец тридцатичетырехлетний! Димитрий глядел на Марфу с сожалением. Стрельцы раздвинулись. Мятежные дворяне уложили Димитрия на полог и понесли во дворец. По дороге неразумная чернь, отвернувшая от государя свидетельством Марфы. кидала в него камнями и плевала.

         У крыльца остановились. С Димитрия сорвали ненавистный гусарский мундир. Какой-то нищий натянул на себя шнурованное сокровище, бросив на сверженного государя свое кишащее насекомыми рубище.

         Не предпринимая ничего, наймиты, тем не менее, теснились к царю. Тот протянул руку, то ли прося их, то ли благословляя. Ливонский дворянин Фирстенберг раздвинул толпу, сжалившись подать царю отпить спирта из  манерки. Фирстенберга ударили по голове, повалили, убили. Хотели убить и других наемников. Но Шуйский подумал, что они могут служить ему столь же верно, как прежде Борису, затем – Димитрию. Бить наемников запретили.

         Над раненным Димитрием глумились:

- Латинских попов привел! Нечестивую польку в жены взял! Московскую казну в Польшу вывозил!

         Иван Голицын сказал:

- Свидетельство инокини Марфы известно. Это обманщик.

         Слабым голосом Димитрий просил:

- Несите меня на Лобное место. Там открою истину.

         Стекшийся в Кремль народ, не столь единодушный, как холуи Василия, ломился в двери, спрашивая, винится ли злодей. Заговорщики переглянулись, и два выстрела дворян Ивана Воейкова и Григория Волуева прекратили на время споры. Кости и плоть вылетели из прострелянной груди, но отходящий царь успел сказать: