Димитрий

         Сразу после старшие Мнишеки и многочисленные поляки, еще не присягавшие Димитрию. Подходили к Игнатию и целовали крест на верность царю и царице. Торопливо шли в Столовую палату занять обеденные места.

         Молодые сидели скучные, что тяготило гостей. Марина шептала Димитрию про стольников и кравчих, почему после каждых слов добавляют они или «с» или «ста». Скороговорка обращения казалась ей тоже варварской. В общем, Марина снисходила до Димитрия. Величавое пробование сперва специальным человеком на отраву, потом царем на вкус каждого подаваемого блюда смешило. Димитрий заразился  настроением жены и встал после третьей смены, что было необычно для подобных праздников.

         В четыре часа дня Юрий Мнишек и Василий Шуйский  уже провели молодых к брачной постели. Задернув занавесками иконы, перетряхнув лебяжью перину, Шуйский задом выпятился в сени и скоро вернулся с подносом, где свернулась накрытая рушником розовая поджаристая курица, обязательная супругам для первой совместной трапезы. Мнишек любовным взглядом огладил молодежь и прикрыл створки дверей. Не успели тысяцкий  и отец отойти, как спальня приоткрылась. Женская рука со смехом швырнула им в ноги и поднос, и курицу. Шуйский с оскорбленным сожалением поглядел на заляпанные штаны и подол дорогого кафтана. Юрий хотел что-то сказать перешедшей из-под власти отца к мужу дочери, но сдержался.

         В брачную майскую ночь конные наймиты следили, чтобы в Кремле не шумели. Московиты слушались, но поляки в Китае громыхали по-прежнему.

         Наутро, завтракая, ожидали, что камеристки невесты вынесут гостям залитую кровью простыню  царственной девственницы. Ханка вышла с замысловатым поклоном. Спросила, где подвал с испанским вином,  ее туда молодые послали. Заметив раскрывшиеся окна в царской спальне, знаменитый Димитриев сводный оркестр из шестидесяти восьми музыкантов, дежуривший с рассвета, оглушающее забил в барабаны, торжествующе заиграл на трубах. Колокола заутрени подмешались в веселье  праздника.

         В Кремлевских палатах готовился второй пир. Подготовка застолья окрасилась очередным скандалом. Поляки знали, что по русскому обычаю Димитрий опять сядет за отдельный  стол. Им это никогда не нравилось. Их выборный король сидел на равных. Ляхи требовали, чтобы и русский царь приказал унести возвышение и сдвинуть свой стол со столами остальных, оказав невиданную честь. Слыша, возмущаясь, православный клир тут же разглядел в непомерном требовании образ католических монастырских обедов.

         По поручению Димитрия Власьев передал послу Олесницкому:

- Вы требуете неслыханного: у нас никому нет места за особенною царскою трапезой. Да, ваш король угощал меня, сидя за одним  столом. Так встречают у вас послов.  У нас такое не принято. Наш великий цезарь Димитрий выше и императора, и римского владыки, у него особая честь.

         От себя ухмыляющимся полякам Власьев добавил:

- Что у вас папа, для царя попы.

         Олесницкий, не возразив, поджал губы. Он решил не идти на пир. Ему поддался Мнишек. Он проводил Марину до Грановитой палаты и уехал в отведенный дом.

         Новобрачные воссели на троны. Димитрий – в голубом гусарском мундире со шнурами, Марина с зачесанными волосами и польском платье. Сзади тронов встали ангелоподобные послухи с серебряными секирами. Бояре подавали кушанья.  Плясали польские танцы, в которых русская знать не могла принять участия. Выходившие проветриваться поляки видели в проходных комнатах груды специально насыпанного золота, серебра, раскрытые сундуки с драгоценными камнями, кипы бесценных сибирских шкур.

         К вечеру перешли в царские покои. На следующий день Димитрий принимал дары и поздравления от патриарха, синклита, вельмож и купцов. Снова пировали в Грановитой. На этот раз царь сел посередине. Отметили: спиной к русским, лицом к иностранцам.

         Наконец, 11 мая. Явился Олесницкий. Мнишек уговорил его сесть за первым после царя столом, что посол принял со скрипом.

         Димитрий, заметив Олесницкого, сказал:

- Я не звал короля к себе на свадьбу. Следственно ты не в лице его, чтобы сидеть  за одним столом со мной.

         Юрий Мнишек встал меж спорщиками, лицом к царю, и утишил обоих. Сегодня  в Кремле Юрий снес старые Борисовы хоромы, и заложил каменный фундамент нового просторного дома. Мнишек мечтал о продолжительном крепком будущем.

         На втором пиру, куда допустили иноземных и русских женщин, Димитрий, как и Марина, явился в польском кафтане с цветными праздничными лентами. Муж и жена казались единодушными.  Разошедшийся Юрий лично служил дочери и сыну. Русские не принимали то: жене следует подчиняться, а не равенствовать.

         Димитрий провозгласил тост за здоровье короля. Пили стоя. После угощенья подошли для напутствия московские послы, ехавшие к персидскому шаху заключать союз для войны с Портою. Димитрий, как всегда, говорил умно и грамотно. Сначала послы, потом гости целовали ему и Марине руки. Поляки хвалили вина, отмечая жирность русских яств.

         12 мая Марина позвала на женскую половину для отдельного пира своих сородичей и двух русских посланников Афанасия Власьева и князя Мосальского, хорошо говоривших по-польски, хуже понимавших. Еду приготовили, как принято в Польше. Ляхи пили, восклицая:

- Мы будто не в Москве у царя, а в Варшаве или Кракове у короля.

         Димитрий снова был в гусарской одежде. Марина же – в пяти бархатных и шелковых платьях. Ежечасно снимая по одному, меняла вместе с платьем и прическу: то наверх, то вниз, то со славянской косой. Марина плясала с мужем и отцом.

         14 мая Марина отдельно пригласила русскую знать. Приготовили московские блюда. Водили хороводы. Слушали гусляра. Марина показывалась в замужней кичке и сарафане.

         За несколько дней пушки отстреляли столько пороху, сколько Годунов не потратил на войну с Димитрием.

         15 мая в первый час после солнечного восхода Сигизмундовы послы, бояре и дьяки  Посольского приказа застали Димитрия, совершенно утомленного, дремавшего в кресле. Голубой гусарский мундир его был расстегнут, на голове – вместо короны, съехавшая высокая шапка. Царский жезл лежал на коленях.

         Олесницкий спросил, когда царь думает выдвинуться на султана. Татищев, думный дворянин, тут же передернул:

- Напротив, это наш государь желает знать, действительно ли намерен король помогать Димитрию Иоанновичу, непобедимому цезарю,  в его войне с турками. Посольский приказ сомневается. Мы уверены, что король не поддержит наше вторжение в Тавриду собственным ударом. Поляки предпочли бы загребать жар чужими, московскими, руками.

         Ляхи удивились дерзости. Взяв в свидетели Власьева, они указали: воевать турок предлагал король, а не наоборот – царь. Димитрию, похоже, опостылели споры. В разгар перебранки он ушел. Поляки и русские тут же разошлись без поклонов.

         На Сретенском лугу Димитрий распорядился выстроить деревянную крепость. Которую намеревался оборонять и штурмовать шутейно. Ежедневно ездил с Мариной верхами или в карете смотреть на быстрое строительство. Димитрию не терпелось показать себя Марине в бою.

         Меж тем уличные потасовки москвичей с поляками умножались. Дня не проходило без поножовщины. Народ побил камнями людей пана Вишневецкого, едва не вломился в его дом.  Шуйские  подливали: «Московиты, крепитесь: месть при дверях!»  Распространялось: Марина на самом деле не  крещена. Царь тоже поганый. Не чтит святых икон, бежит набожности, питается гнусными яствами, ходит в церковь немытый после Марининого ложа, с нею ни разу подле бани не видели. Без сомнения. Димитрий – мнимый и не царской крови. Он замыслил  в воскресенье 18 мая во время взятия Сретенской потешной крепости схватить и умертвить  пушками бояр, чиновников и народ. Клеветы распространяли холопы, свободная боярская челядь, целовальники. Одного схватили. Димитрий потребовал допросить его в Разбойном  приказе. Бояре уже склонялись против царя и донесли, де схваченный пьян и бредит.