Чешская рапсодия

— Дай мне вожжи! — крикнул Конядра Зпне и повернул арбу.

Она ничего не понимала, только дышала прерывисто и прижимала кулаки к груди. Конядра остановил лошадей и сказал насмешливо, словно ничего особенно не произошло:

— А теперь поглядим на орлов Анны.

Привязав вожжи к сиденью, он подошел к лошадям, успокоил их. Зина стояла около колеса с таким видом, будто не верила, что еще жива. Краска медленно возвращалась на ее лицо. Матей взял ее за руку и повел к казакам. Она шла так, словно ждала — сейчас и ее настигнет смерть, и дрожала всем телом. Казаки были мертвы. Двоих она узнала — они приходили сено косить, — третьего же, подхорунжего, не видела ни разу. Матей поймал их лошадей, вынул из седельных сумок все документы, а из нагрудного кармана подхорунжего — толстый кожаный бумажник. Найдя в нем приказы и различные планы, он сунул все это себе за пазуху. Улыбнувшись, он выгнал казачьих лошадей в степь.

— Ну, Зиночка, теперь поедем спокойно, как на бал, — засмеялся он. — А встречу Анну, всю черную душу вытряхну из этой мерзавки!

Зина ухватилась за его руку — ноги отказывались ей служить. Матей подсадил ее на арбу, и, когда они тронулись дальше, она снова прижалась к нему, В голове у нее все перемешалось, все виделся ей Конядра, стреляющий в казаков из черного нагана. Она не подумала даже, что пули могли попасть в нее: все время, пока длилась эта бешеная перестрелка, она дрожала только за Матея. Не может быть, чтоб он был просто пленный, нуждавшийся в ее защите от Анны. И не белогвардеец он — значит, остается одно: красный! И вовсе даже не чех! И Анна, верно, права — это он ее ранил. Зина смотрела на его руки, державшие вожжи. Страшные руки! За несколько минут они умертвили трех человек… А лицо у него опять такое же, как всегда. Зина любит его, теперь она особенно остро чувствует, что любит его больше всех на свете. Она прижалась к его руке.

— Скажи мне, Матей, кто ты? Это ты стрелял в Анну?

— Не мучайся ты этим, Зиночка, сама видишь — я и сегодня не мог поступить иначе. Они напали на меня — я дал отпор. Я красноармеец, Зина, и пришел в твою станицу на разведку. Но не думай, что я тебя обманываю. Я люблю тебя. Не только за то, что ты мне помогла. Понимаешь? Не знаю, как это случилось… Теперь я должен вернуться в в свою часть, но к тебе я непременно приеду, а встречусь с твоим деверем, расскажу ему про тебя и про ваших стариков. Я буду писать тебе, чтобы легче ждалось. И не сомневайся — я к тебе хоть через год, да вернусь.

Он говорил быстро, а Зина, слушая, то бледнела, то краснела. Верила ему на слово, и в душу ей возвращалось спокойствие.

— Домой поедешь одна или с Аршином, тогда дай ему коня, вот этого коренника. О том, что произошло, никому ни слова. В станице пусть считают, что я в городе жду разрешения остаться в России. Трудно будет одной нести эту тайну — доверься матери, больше никому. А трупы казаков пусть так и валяются, ты на них не смотри!

Зина молчала. Она еще не испытывала такого огромного чувства; сколько раз плакала горько, сколько раз смеялась, но все это было ничто по сравнению с тем, что творилось теперь в ее душе. Словно никогда она не знала других мужчин. И это ощущение делало ее счастливой.

— Если встретишь деверя моего, — заговорила она потом, — передай ему, что мы дома все время о нем думаем. Пусть бьет белых казаков, пусть бьет их, где только увидит! А звать его Николаем, ему двадцать два года, как и тебе.

— В какой он дивизии, не знаешь?

— Дивизия Киквидзе, пятый кавалерийский полк. При царе был хорунжим. Брат Анны и до подхорунжего не дотянул, она и за это меня невзлюбила.

Город был уже совсем близко. Зина сказала, куда поставить лошадей и арбу. Это была старая, запущенная усадьба на окраине, принадлежавшая ее дяде. Распрягли лошадей, а потом вместе отправились в горсовет.

У дверей совета околачивался Беда Ганза. Увидев Зину с Матеем, он встрепенулся и весело подбежал к ним, размахивая руками.

— Хозяйка, неужели вы сами привезли моего друга? Какой ангел внушил вам такую благую мысль? Вот Нюра не так умна, не хочет меня отпускать, пока я не приведу пленных, которых я ей пообещал для сенокоса. Словно я вру! — Ганза подмигнул Матею и беспомощно пожал плечами.

— Не жди, поезжай с Мотей, — сказала Зина. — С Нюрой ничего не станется.

— Легко вам говорить, а я тут встретил другого товарища с женой, и они сейчас с Нюрой в совете. Жена моего товарища познакомилась с ней по дороге в Грязи.

— Эти двое тоже с тобой? — спросила Зина. Матей утвердительно кивнул.

— Тогда я останусь здесь до завтра, хочу с ними познакомиться, — решительно заявила Зина. — Где ты ночуешь, Аршин?

— Да тут… у Нюры знакомые есть, — пробормотал Аршин.

— Ладно, — сказал Конядра. — Тогда завтра встретимся в трактире у вокзала.

Беда немного проводил их и вернулся к совету.

За день Зина продала все, что привезла в Алексиково, и управилась с покупками. Они поужинали вдвоем в тихом трактире с низким закопченным потолком и отправились на ночлег в дом дяди. Зина разостлала на арбе попоны, накрыв их купленным полотном. Ночь была тихая, теплая. Слышно было только, как дышат лошади, привязанные к арбе, как порой ударяют они во сне копытом оземь. Луны не было, и Зина с Матеем радовались этому — никто не мешал им в последнюю ночь перед разлукой.

На следующий день Аршин прибежал в трактир с сияющим лицом. Сопровождавшая его Нюра тоже была весела.

— Поедем домой вместе, Зиночка, — едва усевшись за стол, заявила она. — Беда нашел целых шесть пленных, теперь скосим, уберем сено и без этой зануды атамана. А ты тоже останешься здесь? — обратилась она с усмешкой к Матей.

— Он подождет разрешения остаться в России, — ответила Зина.

— Значит, так? — сердечно рассмеялась Нюра. — Лучше один постоянный, чем не знаю сколько сменных. Ну, желаю вам счастья. Только возвращайся, пленный, вместе с Бедой: в степи неладно. Как ехали мы позавчера, встретили конный патруль большевиков, ищут кого-то в степи, и стрельбу мы слышали, правда, Беда? И сегодня опять я видела их, мчались в сторону нашей станицы, только пыль столбом!

— А чего нам бояться, — улыбнулся Конядра.

— Мы отроду большевиков не боялись, — подхватил Ганза.

В трактир ввалились шестеро молодцов в рваной солдатской одежде, некоторые даже босиком. Аршин подозвал их к столу. Они уселись с видом полной покорности судьбе. На их исхудавших небритых лицах написана была безнадежность.

— Мои преемники, — гордо объявил Аршин и попросил Нюру заказать выпивки, чтоб скрепить договор с новыми косарями.

Нюра нахмурилась.

— И не подумаю! Пусть сначала поедят. — Она поставила на стол корзинку, отодвинула плетеную крышку. Пленные глядели на ее руки, словно загипнотизированные. Каждый из шестерых получил по куску вареной баранины с хлебом.

— Так, — засмеялась казачка, — ешьте не торопясь, а запивать будете чаем. Терпеть не могу водку.

Конядра вышел во двор, Беда за ним.

— Пленных мне помогла раздобыть Фрося, — объяснил ему Ганза. — Нам ждать больше нечего, в особенности тебе, так Кнышев велел тебе передать. Прощайся поскорее с Зиной, поезд скоро отходит. Я останусь с ними. Мы подождем того черного, который ехал с нами из Филонова, а потом до Грязи. Его фамилия Гуреев. Сегодня весь день ищем его, но он куда-то спрятался, знаем только, что он где-то тут.

— Ладно, — согласился Матей, — Будь осторожен, они теперь знают, кто мы. В Филонове я тебе расскажу, как мне пришлось попотеть вчера. Если б не Зина, не знаю, брат, были бы мы сегодня живы. Ну, вернемся к женщинам.

Зина и Нюра проводили Матея к поезду. Зина молча прижалась к нему. Нюра тихо стояла рядом, и слезы поблескивали под ее длинными черными ресницами. Матей подал ей руку.

— Счастливый ты человек, цени Зиночку, она верная, — растроганно проговорила Нюра. — Если не вернешься к ней, пусть тебя волки съедят! А ведь жалко будет, славный ты парень. — Нюра быстро обхватила его за шею и поцеловала в обе щеки. — Это тебе от нашей станицы!