Страница 34 из 108
Сыхра снова наклонился к Бартаку:
— Пусть Петник сбегает к Голубиреку и скажет ему, что мы не будем дожидаться наших пушек. Противник наверняка хорошо подготовился. Как только мы с тобой вскочим, пусть двигается и Голубирек. В подтверждение того, что получил приказ, пусть выстрелит два раза подряд. А Костка пусть доложит Киквидзе, что мы больше ждать не будем. Ты ему дал красный флажок? Инструкции он получил? Хорошо. Мы можем отогнать казаков, у нас ведь все в порядке. — Сыхра, упираясь локтями в землю, сыпал махорку в газетный обрывок.
Бартак прокричал приказ Шаме, тот — Петнику. Петник стер пот со лба и отполз назад к широкому кустарнику. Сыхра долго смотрел ему вслед — Петник уже бежал, опустив голову почти до земли, так что виднелся только его серый тощий зад. Сыхра не спускал с него глаз, пока тот не упал около того места, где лежала рота Коничека. Но Петник тотчас поднялся и пробежал еще немного, словно густой лай казачьих винтовок его нисколько не касался. Батальонный громко вздохнул. Эх, если бы минуты не тянулись так долго! Наконец раздались два выстрела из пистолета Голубирека. У Сыхры блеснули глаза:
— Что поделаешь, Войта, мы — солдаты революции… Петнику сегодня — благодарность в приказе!
Комбат окинул взглядом свои линии, оглянулся и к поездам, но их не видно было за гребнем холма.
— Учитель, погляди-ка на эти травы, из них у нас найдешь только лебеду да полынь, — вдруг сказал Бартак. — А это вроде осоки, скрещенной с пальмой…
— В самом деле, — отозвался комбат. — Даже тюфяк не набьешь. Это ковыль.
Тут между ними бросился на землю красноармеец с засученными рукавами. Вацлав Сыхра счастливо улыбнулся:
— Здравствуйте, товарищ Киквидзе!
Начальник дивизии притянул к себе Сыхру и Бартака. Он тяжело дышал, отдувался, на лбу его собрались морщины.
— Ваше счастье, что я заметил ваш красный флажок, — сказал, задыхаясь, Киквидзе. — Вячеслав, вы не должны атаковать одни, такими бойцами, как вы, я рисковать не намерен! Артиллеристов Борейко ждать напрасно, казаки остановили их поезд, разобрали колеи, а потом обрушились с двух сторон. Вот почему наш противник играет в прятки. Я послал в помощь Борейко заамурскую кавалерию.
Киквидзе говорил прерывисто, наблюдая в бинокль за позицией казаков.
Над степью скапливались облака, сгущались, темнели. Уже начали посверкивать молнии. Начдив что-то проворчал, лоб его разгладился. Он потянул комбата за рукав:
— За холмом ложбинка, я оставил в ней адъютанта, телефониста и связного. Бартак, прими пока командование, а вы, товарищ Сыхра, пойдете со мной.
И, не ожидая более, Киквидзе пополз с гребня. Сыхра — за ним. В ямке, о которой говорил Киквидзе, его ждал красноармеец, тотчас доложивший, что артиллерия вырвалась из казацкого окружения, а дивизионная кавалерия гонит казаков в степь. Артиллерист был совсем мальчик, но свежая повязка на голове придавала ему мужественности. Лицо его блестело от пота. Начальник дивизии был явно рад видеть его, он тут же заботливо спросил:
— У вас много убитых, товарищ Борейко?
— К нашему удивлению, только раненые. Кузьма невредим.
— Присядем, — Киквидзе рассказал Борейко, как он намерен расположить огневые позиции артиллерии. — Немедленно открывайте огонь по белогвардейской батарее. Она примерно в четырехстах шагах отсюда, перед длинной балкой. Поставьте орудия так, чтобы бить прямой наводкой, Кузьма пусть обстреливает казаков в окопах и орудия позади них. Но осторожно — под гребнем залегли чехи Сыхры. — Киквидзе вытер руки о штаны и продолжал говорить, словно излагая то, что сию минуту пришло ему в голову: — Знаешь что, сходи-ка сам осмотри позицию казаков. Сыхра пойдет с тобой. И быстрее возвращайтесь. Через пятнадцать минут вы должны вернуться!
Борейко и Сыхра высунулись из воронки. Через минуту выстрелы затрещали чаще. Вдалеке, на свинцовом горизонте, грохотала буря. Начдив сидел на корточках, разложив на коленях карту, что-то бурчал себе под нос. Потом связался по телефону со штабом в поезде. Адъютант, крепко сколоченный человек в форме еще царской армии, но без погон, записывал каждое его слово. Потухшая папироса приклеилась к его губе.
— Так, пока что все, — закончил Киквидзе, но вдруг, будто что-то вспомнив, закричал в трубку: — Как себя чувствует товарищ Книжек?
Сосредоточенно выслушав ответ, он осторожно положил трубку и сказал адъютанту:
— Исчез, как сквозь землю провалился; едва санитар затянул ему сустав.
— Не у всех ваш характер, товарищ начдив, — сказал адъютант.
Сыхра и Борейко ждали, когда Киквидзе окончит разговор. С ними был Ондра Голубирек, командир первой роты батальона Сыхры.
— Товарищ Сыхра ранен, — сказал Борейко, — я уведу его с собой в поезд.
Начдив взглянул на комбата. Один рукав у чеха был пропитан кровью, здоровой рукой Сыхра придерживал у губ окурок.
— Беги к своим, Борейко, товарища Сыхру проводит связной, — Киквидзе еще раз посмотрел на Сыхру. — Кому передашь командование?
— Вот ему, — сказал Сыхра, представляя Голубирека.
— Вы говорите по-русски? — обратился к нему начдив.
— Я с детства живу в России, мой отец тут работает, — ответил Голубирек. — А в Красную гвардию я еще в Киеве вступил.
Начдив старался прочесть, что написано на его молодом открытом лице с высоким лбом и упрямым подбородком.
— Ну хорошо. Берите чехословацкие части. Надо во что бы то ни стало уничтожить казаков.
Густые брови Киквидзе изогнулись, как лук. Он позвонил в штаб и приказал послать на высоту остальные чехословацкие батальоны.
— Операцией руководит товарищ Голубирек, повторите приказ! — Говорил он резко и непреклонно: видимо, на другом конце провода кто-то возражал.
У железной дороги, на левом крыле чехословацкой линии, дивизионная артиллерия занимала огневые позиции. Впереди первой батареи выехал верхом Иван Борейко. Из-под фуражки его белели бинты.
Небеса вдруг разверзлись, хлынул холодный ливень. Молнии скрещивались, страшно грохотал гром, но артиллеристы быстро заняли позиции и открыли огонь по белогвардейской батарее. Казаки отвечали. Не прекращались и раскаты грома.
Киквидзе выпрямился:
— Товарищ Голубирек, пора. Наша артподготовка продлится полчаса. За это время весь чешский полк успеет занять исходные рубежи. До свидания! — Начдив наклонился к Сыхре: — Сильно болит рука? Нет? Хорошо, останешься тут. В случае нужды поможешь Голубиреку, он еще молод.
Комбат моргнул, собираясь что-то сказать, но Киквидзе уже снова говорил по телефону.
Спешившиеся кавалеристы Бартака с любопытством следили за артиллерийской дуэлью, смотрели, как торопливо работают наши и казачьи орудийные расчеты, перестав и думать о себе.
— Теперь бы казакам пригодилась ветряная мельница, а нет ее, голубчики, полезайте-ка на акацию, — вслух рассуждал Матей Конядра, беспокойно почесывая волосатую грудь.
Дождь все лил, густая завеса воды ограничивала видимость.
— После такого душа целый час к воде не подойду, — бормотал Костка. — Вон и винтовка в сосульку превратилась… — Он вытер подбородок. — Сапоги хоть выжимай, и в желудке урчит. Эй, товарищ Бартак, нет ли у тебя пирожка, хотя бы со шкварками?
Бартак сверкнул было гневно глазами, но, увидев измученное лицо Костки, бросил в него комком мокрой глины. Ян Шама, лежавший рядом с Косткой в луже, сквозь сетку дождя неотрывно смотрел, как рвутся красноармейские снаряды.
— А Маруся-то со своим бронепоездом укатила! — вдруг крикнул он. — Или девочка испугалась? А может, струсил тот господин, которого она опекает?
— Наверняка был приказ, — отчего-то вдруг раздраженно ответил Бартак. — Может, Поворино прикрывает.
Дождь немного утих. От соседней роты, с позиций которой была видна железная дорога, приполз Петник, сообщил, что прибывают новые красноармейские части.
— Это наши ребята, я узнал их командира батальона Зарубу, — сказал он Бартаку.
А Бартак думал, дойдет ли эсеровский бронепоезд до Поворина и хватит ли у них боеприпасов на случай нападения казаков, и не переставал следить за позицией казаков. Что это они так редко стрелять стали? Какая-то хитрость?