Страница 33 из 108
— Слушай, Цирк, — огрызнулся Аршин, — еще слово о нашем Войте, и схлопочешь по шее.
Бартак сдавил бока жеребца коленями.
— Там, наверно, пулеметы! — крикнула ему вслед Маруся, перешагивая через рельсы и присоединяясь к командирам, шедшим за Киквидзе к штабному вагону.
Бартак повел отряд рысью. Он еще до выступления приказал ехать врассыпную, а слова Маруси заставили его повторить приказ. Вот уже показалась вся мельница, стоявшая за холмом справа, среди ободранных акаций, а ниже широко раскинулась станица, похожая на разбредшихся ло степи кур. Вдруг крылья мельница шелохнулись и начали медленно вращаться.
— Будет мука, — крикнул Костка. — Белые готовятся к празднику. Смотрите, они поручили помол трем мельникам!
Бартак фыркнул:
— В казачьих фуражках и с биноклями…
Слева от мельницы почти до самой железной дороги тянулись пологие холмы. За станицей земля словно сморщилась — овраги, вымоины, местами непролазные кусты да акации. Над хатами горбились седые соломенные крыши. Ян Шама тронул нагайкой локоть Бартака:
— Войта, чую казачий дух.
— За той высоткой, да? — сказал Бартак и сделал знак Шаме с Петником сопровождать его. Ноги коней тонули в высокой траве, резкий ветер хлестал в лицо. Вдруг слева от холма словно разверзлась земля: в нескольких местах сверкнули молнии и над головами разведчиков пролетели снаряды. Бартак придержал встревоженного коня и сдвинул фуражку на затылок. У железнодорожного полотна поднялись клубы Дыма и прогремели взрывы. После первого залпа началась сосредоточенная артиллерийская стрельба по эшелону. Кобыла Петника начала бить задом и испуганно фыркать, как будто ветер надул ей песок в ноздри.
— А, сволочи! — выругался Шама.
— Засада! — Бартак махнул рукой своим и немедленно повернул коня. — Засада! — повторил он и, пригнувшись к шее жеребца, пришпорил его. Краем глаза заметил, как подъезжают остальные эшелоны дивизии Киквидзе.
— Веселая прогулка! — злился сзади Пулпан. — Трава такая, что не видишь ям, кротовый холмик не заметишь, а по ночам тут, видно, черти пляшут!
Снаряды рвались, не долетая до полотна. В эшелонах началось смятение. Командиры выбежали из вагона начдива, торопясь к своим. Бартак увидел, как легко бежит Маруся вдоль поезда и вскакивает на площадку своего вагона. И тотчас бронепоезд царицынцев тронулся с места, однако отъехал недалеко. Из головного вагона царицынцы открыли орудийный огонь по белой батарее. Ганза цедил сквозь зубы ругательства, хмурился и вертел головой, словно что-то кусало ему зытылок. Из вагона начдива выскочили связные, помчались вдоль эшелона. Командир батальона Сыхра шагал к паровозу. Машинист и кочегар исчезли. Бартак соскочил с коня, кинул поводья Долине и показал невдалеке небольшой туннель под насыпью. Долина понял, повел разведчиков под защиту насыпи. Начдив, заметив его, крикнул, чтобы он поворачивался быстрее.
— Так, — кивнул Киквидзе, когда Бартак доложил о том, что видел в станице и на ветряной мельнице, о непонятном движении крыльев — несомненном сигнале белогвардейской батарее. — Теперь скачи в степь, поймай мне машиниста с кочегаром. Удрали, стервецы. Поезда необходимо рассредоточить, иначе белые разнесут их в щепы. Поспеши, товарищ! — И, повернувшись к адъютанту, Киквидзе приказал ему попросить Марусю разбить ветряк.
Обстрел не прекращался. Красноармейцы высыпали из теплушек и с винтовками в руках залегли на противоположном скате насыпи. Кавалеристы привели машиниста и кочегара первого эшелона. Сыхра, с пистолетом в руках, заставил их подняться на паровоз и дать условный протяжный сигнал задним эшелонам попятиться к Поворину и освободить путь для головного эшелона. Сыхру не покидала забота о вагоне начдива. Киквидзе уже давно сидел за насыпью, без кожанки, и диктовал приказы для других эшелонов. Когда Бартак подошел с докладом, что поезда тронулись с места, Киквидзе уже окружали командиры Чехословацкого полка. Книжек, втянув голову в плечи, нерешительно поглядывал на начдива. Сыхра дымил махоркой, как паровозная труба, а когда поблизости рвался снаряд, он только брови приподнимал. Начдив расстегнул гимнастерку и, засучивая влажные от пота рукава, сказал:
— Как видно, господа казаки желают еще сегодня получить по новым шапкам. Товарищ Сыхра, ваш батальон займет высоту и продержится на ней до тех пор, пока наши орудия не разобьют батарею белых… Тогда вы атакуете их и захватите в плен офицеров. Мне нужны языки. Их пушки тоже, если от них что-нибудь останется. Вы пойдете с ними, товарищ Книжек, — мне не хочется взваливать все на одного Сыхру. А ты, товарищ Бартак, пойдешь тоже, но без лошадей. Пусть твои конники привыкают и к пешему бою. Казаки в этом уже понаторели.
Чехословаки спешно рассыпались цепью, как их учили еще в австрийской армии, и немедля двинулись к высоте. Артиллерийская стрельба белых не прекращалась, хотя особенного вреда не причиняла, потому что бронепоезд уже пристрелялся к ним.
Бартак, Долина, Вайнерт, Шама, Пстник, Костка шли рядом, левее шагали Ганза, Пулпан, Даниел, Конядра, Ганоусек и Барбора. Потные, красные, они шли, стиснув зубы. За ними поспешал Книжек, прижимая руку к боку, словно у него разболелась селезенка, и все время повторял: «Вперед, ребята, вперед!» Батальонный Вацлав Сыхра шагал среди кавалеристов, не выпуская изо рта самокрутку. Струйки дыма над его головой успокаивали бойцов. Ян Шама не спускал с него глаз. Не может же человек родиться таким храбрым — тут нужна еще твердая воля! Цепь чехословаков развертывалась все шире. Шли по пояс в степной траве, падая в незаметные ямки, спотыкаясь о бугорки, кочки, кротовые холмики и корни кустарника. Над их головами проносились снаряды, противно воя. Вдруг низко над ними пронесся снаряд с бронепоезда.
— Привет от Маруси! — крикнул Костка Долине.
— Мельники отработали свое! — вскричал Сыхра, показывая на мельницу. Пламя охватило уже крылья и трепетало на ветру. Ветер был неприятный, он взволновал всю степь. Чехи приближались к высоте. Левое крыло батальона, в километре от центра, начало загибаться вперед. Его задачей было атаковать казаков с фланга. Книжек начал чаще оглядываться, как будто не мог дождаться батареи шестнадцатой дивизии, но увидел лишь, как Рабоче-крестьянский полк строится около второго чехословацкого батальона. Командир Рабоче-крестьянского полка спокойно ходил перед строем, в коротком бушлате и матросской бескозырке. От этого Книжеку было не по себе, он вздыхал, прижимая руку к груди. Тем временем батальон Сыхры достиг гребня высоты и залег в траве. Ниже, метрах в двухстах, тянулись наскоро отрытые окопы, из них торчали дула казачьих карабинов, винтовок и короткие рыльца пулеметов. За окопами стояли две пушки, но почему-то не стреляли. По цепи красноармейцев прокатился ропот: черт, белые зарядили картечью и ждут, когда мы подойдем поближе!
— Значит, — будет все-таки праздник! — закричал певец Костка. — Я же говорил… — От волнения он кусал себе ногти.
Войтех Бартак усмехнулся одеревеневшими губами. Он хотел увидеть, с той ли точностью стреляет еще Марусин артиллерист, как тогда, когда он накрыл мельницу. Шама усиленно моргал красными веками и пыхтел, будто задыхался. Лицо его все более багровело. Ему хотелось броситься на казаков хотя бы в одиночку, но приказано было ждать сигнала командира полка. Шама оглянулся — где Книжек? Командир сидел на земле, обхватив обеими руками свою щиколотку, и что-то говорил Сыхре. Тот кивнул двум около стоявшим бойцам, приказал унести командира с поля боя, после чего залег рядом с Бартаком.
— Если со мной что случится, бери под команду правый фланг, а кавалеристов оставь на Долину. Коничек поведет центр, а Голубирек — левый фланг. С собой возьми Пулпана и Ганзу.
— Ты слышал, Йозеф? — обернулся Бартак к Долине. Тот кивнул, нетерпеливо поерзав.
Сыхра сплюнул размокший окурок и дал два выстрела ив пистолета — сигнал к атаке. Батальон двинулся вперед. В ту же минуту ожили и казачьи окопы, затрещали винтовки и пулеметы. Чехословаки-красноармейцы, пробежав шагов пятьдесят вниз по склону, снова залегли. За ними остались первые убитые и раненые. Пули взрывали землю, осыпая бойцов песком; несмотря на это, как только кто-нибудь из казаков высовывал голову над земляным бруствером, он сейчас же получал красноармейский привет.