Японский солдат

У пленных давно кончились сигареты, которые они получили от австралийцев, однако никто, как видно, не собирался больше снабжать их куревом. Вокруг казарм на каждом свободном клочке земли был посажен табак. Он поднялся уже довольно высоко, почти в рост человека, нижние листья обрывали и вешали сушить на карнизы крыш. В шестой роте знали, конечно, что эти драгоценные листья бережно выращивала каждая рота, знали, что всем пока еще не хватает табака, но их возмущало, что из всего этого богатства для них не нашлось ни одного листика. К тому же старшие офицеры все еще курили сигареты «Хоеку». Однако пленные считали унизительным для себя выпрашивать табак и курили листья папайи, как на острове Б.

В каждой роте была своя баня: к железным бакам были подведены трубы, по которым подавалась вода. В шестой роте бани не было. Они потребовали у поручика Оцуки, чтобы и для них сделали баню, тот обещал похлопотать, но так ничего и не добился. Всякий раз, когда нужно было зачерпнуть воды из колодца для умывания, для стирки или для приготовления пищи, приходилось идти на поклон в пятую роту.

Однако, несмотря на такую атмосферу в лагере, многие солдаты проявляли к пленным из шестой роты интерес и сочувствие. Каждый вечер кто-нибудь из солдат приходил в казарму шестой роты расспросить о том, как они скрывались в джунглях на острове Б., рассказать о жизни в Рабауле и пожаловаться на жестокую уставную дисциплину в дивизии. Самое удивительное было то, что о положении в Японии они знали куда меньше, чем солдаты шестой роты, они не были знакомы, например, с содержанием Потсдамской декларации, ничего не слышали об оккупационной политике союзников. Следовательно, совершенно не знали и о том, что главная ставка японской армии, а также сухопутные войска и флот распущены, что многие прежние руководители страны арестованы как военные преступники, что в Японии теперь запрещена милитаристская пропаганда и воспитание, отменен закон об охране общественного порядка, закон об обороне страны, ликвидирована политическая полиция, освобождены политические преступники, - словом, они не знали, что основы милитаристской политики японской империи рухнули. В лагерь доходили лишь неопределенные слухи о беспорядках в стране в связи с поражением Японии. Но в чем заключается смысл перемен, они понимали меньше, чем пленные из шестой роты.

Кубо был удивлен, узнав об этом. Он понял, что информация не доходила до солдат потому, что застревала у офицеров. А если и доходила, то в искаженном виде. Солдаты, например, считали, что генерал Макартур получил аудиенцию у императора, тогда как император сам посетил генерала Макартура в его штаб-квартире. Им ничего не сообщили о том, что Компартия Японии получила право на легальное существование, что начали активно действовать профсоюзы.

Естественно, в этих условиях трудно было ожидать, что сознание и настроение солдат коренным образом изменятся и после капитуляции Японии. Солдаты, что приходили в шестую роту, рассказывали: «Многие не согласны с требованиями «суровой воинской дисциплины», однако примерно половина пленных, а может быть, и больше признают необходимость уставной дисциплины, они полагают, что теперь, когда народ пал духом из-за поражения в войне, особенно важно соблюдать строгую военную дисциплину, чтобы удержать в руках десятки тысяч солдат и офицеров. Разумеется, это мнение офицеров и унтер-офицеров, но к нему присоединяется и немало солдат».

Если в отношении военной дисциплины мнения разошлись, то к пленным шестой роты как офицеры, так и солдаты относятся с одинаковым предубеждением и стараются по возможности держаться от них подальше.

Конечно, все это не было неожиданностью для пленных, но они не могли не почувствовать этой атмосферы недоверия и недоброжелательности.

VII

Казалось, с тех пор как их присоединили к дивизии, прошел месяц или два, хотя на самом деле миновала всего лишь неделя. В воскресенье всем, за исключением тех, кто был занят на работе, приказали собраться на площади для самодеятельных представлений послушать «назидательную беседу» командира батальона. Этот приказ был получен и в шестой роте.

Пленные из шестой роты сразу же подумали, что речь пойдет о них. С того дня как они были представлены командиру батальона, он ни разу не появлялся у них в роте. И все-таки подполковник Хагивара, конечно, не мог оставаться безучастным к нарушениям уставной дисциплины, которые они себе позволяли. Они были «позором лагеря» и к тому же оказывали дурное влияние на остальных… Командир батальона, видимо, собрался наконец высказать им свое мнение.

Возбужденные, настороженные, пленные отправились на площадь. Они решили придерживаться «позиции непротивления», но на свой лад.

Площадь для самодеятельных представлений находилась в самом центре лагеря. Еще ни разу никто не видел здесь никаких представлений. Под сенью кокосовых пальм была сооружена дощатая сцена под навесом. Солдаты расположились перед сценой на циновках, которые принесли с собой. Шестой роте циновок не выдали, поэтому пленные уселись с самого края, прямо на голой земле.

Им сказали, что «назидательная беседа» начнется в девять часов, но командир батальона все не появлялся. Пленных, и без того уже взбудораженных, раздражали палящие лучи солнца, пробивавшиеся сквозь листья кокосовых пальм.

Подполковник Хагивара явился с опозданием на тридцать минут. Он был в черных сапогах, в белой рубашке с отложным воротничком. На боку висели пустые ножны с красной подкладкой. Как только подполковник приблизился, раздался приказ: «Смирно!» - и все встали. Пленные из шестой роты тоже поднялись, недовольно ворча.

Подполковник, держа в руке свернутую трубочкой студенческую тетрадь, подошел к столу, стоящему посреди сцены. Видно было, что он в отличном расположении духа - совсем не такой, каким был в тат день, когда их представляли ему. Пленные напряженно всматривались в лицо подполковника, ожидая, что он скажет. Подполковник раскрыл тетрадь и заговорил совсем не о том, чего они опасались. Речь шла о поражении японской армии и о том, что требуется от пленных. По-видимому, это была уже не первая беседа на эту тему. Подполковник разглагольствовал целых три часа.

- Как я уже говорил вам, - сказал он, - по своим задачам и характеру великая восточноазиатская война - это грандиозная битва, где столкнулись принцип справедливого императорского правления, которому следуют народы Великой Восточной Азии с их древней цивилизацией, насчитывающей несколько тысячелетий, и стремление к мировому господству стран Европы и Америки. По существу, это решающая битва между японской империей, стоящей во главе всех народов Восточной Азии, и англосаксами - ведущей силой Европы и Америки. Это последний бой за объединение мировой цивилизации под знаком справедливого императорского правления.

Следовательно, эта война не может быть завершена в ближайшие пять - десять лет, это длительная война обоих лагерей, на которую они бросят все свои силы, и продлится она сто лет. А раз так, не следует отчаиваться, оттого что мы потерпели поражение в результате каких-то пяти лет войны.

Германия, разбитая во время первой мировой войны, возродилась через двадцать лет. Правда, она снова потерпела поражение, но все же она обладала силой, которая потрясла весь мир. И если мы сохраним преданность императору, усердие и стойкость, свойственные Народу Ямато, нам не так уж трудно будет восстановить государственную мощь Японии. Мы должны в ближайшем будущем возродить ее, покончить с господством Европы и Америки в мире и спасти человечество. Однако, как явствует из последних сообщений, в Японии после поражения многие пали духом и, если говорить откровенно, иные даже настаивают на том, чтобы упразднить императорскую систему. Они требуют учредить республиканское правление, подобное тому, которое существует в Европе и Америке.

Вилять хвостом, словно пес, перед победителем, - самое презренное и низкое человеческое качество! Впрочем, не следует удивляться: когда страна проигрывает войну, обязательно обнаруживаются такие типы, предающие свою родину.