Командир полка

- Неудачный день может быть у любого артдивизиона, - высказался наконец Пельцер. - А настроение, которое появилось у солдат в ходе этого несправедливо назначенного испытания, свое дело сделало.

Харкус сдержался, ни разу даже не стукнул по столу, а сжатые в кулаки руки спрятал в карманы, чтобы их никто не видел.

«Плохой день в жизни артдивизиона. На войне такой плохой день может стоить тысячи человеческих жизней. Плохой день может быть в жизни футболиста, но ни в коем случае не в жизни солдата», - думал Харкус.

- Первый артдивизион не заслужил права считаться лучшим в полку! - Майор прервал дискуссию, прервал в первый раз, чтобы отдать несколько приказов. Он поручил Веберу и Гаупту разработать новые правила выдвижения подразделения на звание «Отличное подразделение».

После такого распоряжения продолжать обсуждение было нелегко. Не для Харкуса, а для тех, кто выжидал и тянул время.

В вопросе о необходимости проверки других подразделений командира полка поддержал лишь один начальник штаба. Он высказался за то, чтобы не терять попусту ни одной минуты, сконцентрировать все свои усилия на достижении высокой боевой готовности части. Начальник штаба поддержал Харкуса и в оценке разведывательных донесений. Короче говоря, оба они, не сговариваясь, по основным вопросам пришли к единому мнению.

Харкус повернулся и подошел к письменному столу. Как раз в этот момент зазвонил телефон.

«Неужели это Венцель?» - мелькнуло в голове у майора.

- Вас спрашивает Валеншток, - сказала майору по телефону секретарша и сразу же переключила аппарат. Харкус услышал громкий голос старого друга:

- Ну, партизан, здравствуй! Три дня как здесь, а я все еще тебя не видел.

- Не было времени, Вилли.

- Чепуха! Для старого друга всегда можно найти время. Ну так когда встречаемся?

- Я еще не знаю, пока полно работы.

- Так ты никогда не придешь. У тебя что, и выходных нет?

- Пока нет, кое-какие перемещения в части.

- Что ты там перемещаешь? Уж не свой ли «вартбург»?

- Хорошо, Вилли, увидимся в воскресенье.

Валеншток рассмеялся и сказал:

- Ну, значит, до воскресенья.

- Идет, Вилли!

Харкус снова подошел к окошку и увидел, как из здания штаба быстрыми шагами вышел Курт Вебер. Говорить с ним о совещании майору больше не хотелось. До обеда он его не увидит, а пока нужно позвонить полковнику Венцелю.

Майор снова заходил взад-вперед по кабинету. Внутренне он был убежден, что действовал совершенно правильно, что все отданные им приказы и распоряжения также были правильными и нужными для полка. Без них полк не может выполнить возложенные на него задачи. Харкус понимал, что он был вправе потребовать от всех своих заместителей правильной оценки обстановки и посильного участия в анализе боевой готовности части. Он был вправе потребовать от них таких разработок и планов, выполняя которые личный состав полка достиг бы высоких показателей в боевой и политической подготовке. Он был вправе заявить Веберу и всем политработникам полка, что, несмотря на хорошие показатели, зафиксированные в последнем донесении, состояние политико-воспитательной работы в целом оставляет желать лучшего, ибо в противном случае солдат после шести месяцев службы в армии не стал бы сомневаться в необходимости иметь такие средства химической защиты, как противогаз и комплект защитной одежды. Вот на эти важные вопросы и нужно обращать внимание солдат. Нельзя ограничиваться только организацией посещения театров и библиотеки.

Безусловно, полковник Венцель все равно задаст ему кое-какие вопросы. Кроме вопросов: «Вы были единодушны, принимая решение?» и «Достаточно ли твердо вы себя чувствуете, чтобы сделать все так, как задумали?» - будут, разумеется, и другие, на которые Харкусу придется ответить «нет». Слишком недавно он в полку, чтобы найти себя. Ему прежде всего не хватает времени. А быть может, ему в первую очередь нужно убедить в своей правоте таких офицеров, как Гаупт или Вебер. Убедить в необходимости высокой боевой готовности и во вредности самоуспокоенности. А может, он сам недостаточно хорошо и основательно разобрался в аргументах Гаупта, Вебера или Пельцера? Быть может, все пошло бы иначе, если бы не присутствовал на стрельбах первого артдивизиона, не видел бы собственными глазами, как совершается марш, не наблюдал бы форсирования водного рубежа. Но Харкус не мог вести себя так, как будто он ничего не видел и не слышал. Это было не в его правилах. Однако факт остается фактом: к единому мнению со своими заместителями он не пришел и теперь, как командир полка не пользуется поддержкой собственных замов. Правда, он отдал приказы, которые должны быть выполнены, однако он прекрасно понимал разницу между приказом, который не понят полностью подчиненным, хотя он и выполнен.

Майор Харкус был уверен, что все участники совещания тоже думают о результатах проверки, но каждый по-своему.

Майор бросил взгляд в окно. Из автопарка к штабу строем шла батарея. Солдаты пели песню об артиллеристах, которую несколько лет назад сочинил командир одного взвода, а музыку написал какой-то местный композитор.

Харкус давно не слышал этой песни, однако не забыл припева, в котором говорилось, что артиллеристы идут в бой за родину, за то, чтобы она еще больше расцветала.

Майор узнал офицера, который шел в голове колонны: это был унтер-лейтенант Каргер. Несколько лет назад он был лучшим командиром орудия. Потом демобилизовался, но вскоре написал письмо ему, Харкусу, который в то время уже занимал должность заместителя командира полка. Каргер просил у него совета, что ему делать, если он решил стать офицером.

Сейчас майор узнал не только Каргера, он увидел среди солдат Грасе, Цедлера и еще нескольких человек, с кем он беседовал в подвале, где они чистили картофель.

Вот строй повернул направо. Солдаты шли хорошо. Харкус проводил их взглядом, пока они не скрылись из виду.

«С такими можно служить», - подумал майор, но он отдавал себе отчет в том, что в полку есть и слабые солдаты, и слабые места, а каждое такое место - лазейка для противника.

Майор подошел к столу и набрал номер полковника Венцеля. Полковника не оказалось на месте. Харкусу ответили, что он вернется только под вечер.

Харкус закрыл окно и пошел в парк машин, где личный состав первого артдивизиона переводил боевую технику на зимний период обслуживания.

* * *

В тот вечер майор Харкус впервые с тех пор, как прибыл в поселок, обошел все здания полка. Выйдя из части, он направился к домам, где жили местные жители, чья жизнь была для майора загадкой.

Вечер стоял тихий, пахло хвоей и свежим тесом. Со всех сторон слышался детский гомон. Неожиданно из-за угла выскочила ватага мальчишек и девчонок, они бежали сломя голову и что-то кричали. Оказалось, что они догоняли девочку лет пяти, которая бежала, прижав к себе большой желтый мяч. Вдруг девчушка запнулась и упала. В тот же миг вся орава остановилась и замолчала, и лишь один малыш, бежавший последним, закричал:

- Бросай мяч! Бросай мячик!

Майор поставил девочку на ноги. Свой мячик она не выпустила из рук, даже когда упала. Малышка тихонько плакала. Майор сказал ей что-то утешительное, вытер платком слезы и нос.

Озорники медленно расходились. Девочка с мячом пошла своей дорогой. Сделав несколько шагов, она остановилась и, повернувшись, помахала майору рукой, а через секунду уже бежала, позабыв обо всем на свете.

Все дома в поселке были выкрашены в коричневый цвет, окна - в зеленый, а крыши крыты красной черепицей, но дома не были похожи один на другой. Их разнообразили занавески на окнах, небольшие палисадники и гаражи, которые располагались то сбоку, то позади домиков. Можно было подумать, что этим каждый хозяин хотел доказать, что для него не существует никаких правил относительно того, что именно он должен сажать в палисаднике и где должен поставить гараж.