Страница 18 из 21
В самом конце войны Россия и США уже вплотную подошли к возможности физического столкновения. В 1999 году российские войска совершили стремительный марш-бросок в столицу Косова Приштину и взяли международный аэропорт «Слатина» раньше, чем туда подошли силы НАТО. Десантники пытались установить контроль над регионом, и это было прямым нарушением условий перемирия{112}. Верховный командующий силами НАТО в Европе генерал Уэсли Кларк был готов отдать приказ силой захватить территорию аэропорта, которую занимали российские военные, однако британский генерал Майкл Джексон, командующий группировкой наземных сил НАТО на Балканах, заявил, что не намерен «начинать третью мировую войну», и кризисная ситуация разрядилась. Российские солдаты, совершившие «марш-бросок» на Приштину, явно продемонстрировали неподчинение как политическому руководству страны, так и своим непосредственным начальникам. Однако Борис Ельцин совсем иначе трактует этот эпизод. Утверждая, что это он решил отдать российскому миротворческому контингенту приказ войти в Косово раньше, чем это сделает натовская группировка, он вспоминает: «Этот последний жест послужил знаком нашей моральной победы перед лицом колоссальной военной силы НАТО, перед всей Европой, да и всем миром»{113}.
Действия России во время войны в Косове обнажили всю глубину ее обиды на НАТО и США и упорное желание ставить им палки в колеса, а также полное равнодушие Москвы к судьбе мусульман, подвергшихся этническим чисткам в Сербии. СПС мало чем мог помочь в разрешении кризиса, и Россия разорвала отношения с НАТО после того, как начались бомбардировки сербов. Но главное, что России, судя по всему, было куда важнее противостоять инициативам НАТО, чем помогать в разрешении крупного гуманитарного кризиса в Европе. Хотя администрация Клинтона очень старалась сотрудничать с Россией, чтобы урегулировать косовскую проблему, Москва не желала принимать в этом никакого участия.
Ельцин сходит со сцены: как Клинтон и Путин упустили из виду проблему терроризма
Предполагалось, что это будет последняя официальная встреча Ельцина с Клинтоном, и саммит обещал стать самым трудным – и самым коротким – из всех. Встреча состоялась в ноябре 1999 года в Стамбуле, во время саммита Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (так теперь называлось СБСЕ). К тому времени Ельцин назначил нового премьер-министра, уже пятого по счету за последний год, – мало кому известного чиновника из Санкт-Петербурга по имени Владимир Путин. В октябре 1999 года Путин начал вторую чеченскую войну, поводом к чему послужили вооруженное вторжение чеченских боевиков в Дагестан и серия взрывов жилых домов в ряде городов России. На администрацию Клинтона все больше давили и требовали осудить военные действия России.
Ельцин первым обратился к участникам конференции в Стамбуле. И это был уже совсем другой Ельцин. Он подверг критике Запад за его «морализаторство» и отметил, что совершенная с подачи Америки «агрессия против Югославии лишила Клинтона права читать России нотации о том, как она должна управляться с террористами на ее собственной территории». В своих мемуарах Ельцин хвалит себя за то, что произнес настолько гневную речь, что ОБСЕ не решилась осудить Россию за действия в Чечне, хотя изначально это и планировалось{114}. В ответ Клинтон отбросил заранее заготовленную речь и объявил, что применение Россией грубой силы в Чечне недостойно наследия, которое оставляет ей Ельцин. Он хвалил Ельцина за все, чего тот достиг, помогая России встать на путь демократии, и подчеркнул, что если Россия хочет и дальше идти по этому пути с помощью Запада, ей следует пересмотреть свои действия в этой войне{115}. Через несколько минут после начала его выступления Ельцин демонстративно сбросил с себя наушники и сделал вид, что собирается выйти из зала. Когда они встретились наедине, Клинтон закинул свои ноги на стол. «У вас что, болит нога?» – спросил Ельцин. И вскоре после тирады Ельцина Клинтон покинул помещение{116}. Когда-то эти двое относились друг к другу как старший и младший братья. Теперь они оказались противниками. Шоу Билла и Бориса закончилось.
Саммит ОБСЕ в Стамбуле помог выявить накопившиеся с годами взаимные претензии России и Запада и их противоположные интерпретации событий. Взгляды России и США на террористическую угрозу на протяжении 1990-х годов все больше и больше расходились. Предметом наиболее острых разногласий была Чечня. После августовского путча 1991 года правительство Чечни объявило о выходе из состава СССР. В течение следующих трех лет Чечня де-факто была независимой от Москвы, но в декабре 1994 года российские войска вступили на территорию Чечни, чтобы вернуть ее в лоно государства. Клинтон несколько раз отмечал, что действия Москвы по возвращению Чечни аналогичны стараниям президента Линкольна сохранить Соединенные Штаты от распада во времена Гражданской войны{117}. Но позже, когда война приняла затяжной характер и стали появляться свидетельства зверств с обеих сторон, США взяли более критический тон и часто называли чеченских повстанцев сепаратистами, тогда как Россия называла их террористами. Первая чеченская война закончилась в 1996 году перемирием, в результате которого Чечня снова де-факто стала независимой. Однако насилие в регионе, словно чума, продолжало косить жизни, и с началом второй чеченской войны США стали еще решительнее осуждать действия России. С российской стороны вновь и вновь звучали встречные обвинения, что Запад применяет двойные стандарты, когда критикует политику России в Чечне, а сам тем временем поддерживает косовских албанцев, хотя они как раз и практикуют то, что Россия называет террористическими методами.
Через месяц после саммита в Стамбуле случилось настоящее потрясение. Борис Ельцин, здоровье которого ухудшалось, 31 декабря 1999 года в телевизионном обращении к гражданам объявил, что немедленно, за три месяца до окончания президентского срока, уходит в отставку. Своим преемником он назвал Владимира Путина. Ельцин поставил себе в заслугу, что помог свершиться первой в истории России мирной и добровольной передаче власти. Клинтон в первый раз встретился с Путиным несколькими месяцами ранее. «Путин являл собой резкий контраст с Ельциным, – писал Клинтон. – Я покидал встречу с ним в уверенности, что Ельцин подобрал себе преемника, обладающего и навыками, и готовностью к тому тяжелому труду, без которого невозможно руководство бурной политической и экономической жизнью России»{118}.
Путин изначально сделал для себя вывод, что с Клинтоном нет смысла иметь дело, и дал понять, что не имеет интереса к оживлению американо-российских отношений. Проблемы, по которым на протяжении предыдущего десятилетия две страны никак не могли прийти к согласию, – Чечня, Балканы, НАТО, Иран – по-прежнему тлели, а к ним прибавилась еще и проблема противоракетной обороны, которой руководство США вплотную занималось весь последний год президентского срока Клинтона (главным образом под давлением Конгресса) и по которой у России имелись крупные возражения. На встрече с Клинтоном в Москве в июне 2000 года Путин спросил, сможет ли Россия вступить в НАТО. И Клинтон ответил, что поддержит Россию в этом{119}.
И все же была одна проблема, по которой Соединенные Штаты и Россия, как нам ясно теперь, должны были бы сотрудничать намного теснее, – это проблема международного терроризма и исламского фундаментализма. Когда Клинтон затронул вопрос Чечни, Путин ответил, что и над США, и над Россией нависла угроза международного терроризма. Но тут был один щекотливый момент. США было бы весьма затруднительно вместе с Россией разрабатывать действенные меры по борьбе с терроризмом и в то же самое время критиковать войну в Чечне. Более того, в конце президентского срока Клинтона то и дело отвлекали все новые и новые заботы – кульминацией которых стала попытка его импичмента, – и в итоге его администрация так и не сумела в полной мере оценить серьезность угрозы, исходящей от «Аль-Каиды», и уделить ей должное внимание.